И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 40

- Нет. То есть, да. То есть, не важно.

Ноар стоял на пороге, он облокотился о косяк двери, в зубах у него была сигарета. На нем было пальто.

- Собирайся. Мы все-таки пойдем к ним сегодня. Они звонили мне два раза. Говорят, сегодня особенный день. Мы с Аймили и Лаисом там нужны. Не в качестве нас, разумеется. И ты пойдешь.

- Ура! - Грайс вскочила со стула. Ноар отшатнулся.

- Опять чокнулась!

Но Грайс сказала только:

- Жди меня через пять минут в коридоре!

Ее переполняла энергия, она плескалась внутри, будто невидимое, бурное море.

В машине Грайс спросила:

- А почему ты уже не арестуешь их?

- Потому что пока мы с ребятами тусим с неудачниками из гетто или вроде того. Они еще не сделали ничего криминального. Или не прокололись. Но мы хотим выйти через них на тех, кто делает.

Ноар нахмурился:

- Ты чего такая веселая?

Грайс улыбнулась.

- Я хочу помочь тебе! Я ведь твоя сестра! Как мало времени мы проводим вместе.

- Ты меня пугаешь!

Грайс нащупала в кармане ключ. Она решила не расставаться с ним. Диск она вытащила, уложила обратно и закрыла. Грайс решила, что обязательно досмотрит его. Завтра вернется Кайстофер, однако будет новая полная луна, и он снова уйдет.

Настроение у Грайс было потрясающее, руки у нее тряслись, а глаза, судя по быстрому взгляду в зеркало заднего вида, блестели.

- Ты странная, - сказал Ноар.

- А куда мы едем? - спросила Грайс. Ее бросало то в черное отчаяние, то в радость и вдохновение от любого действия.

- За Аймили. Будем ее умолять. Лаис сказал, они в рок-н-ролльном клубе, отжигают в окружении бородатой хипстоты.

- О.

- Это цитата.

Рок-н-ролльный клуб с простецкой винтажной вывеской красного неона, располагался на окраине Нэй-Йарка, в Браклине. Люди курили у выхода, кто-то пах дешевым пивом, кто-то оглушительно смеялся. Люди здесь были очень разные, от хипстеров в одежде, стилизованной под пятидесятые до мужчин и женщин старшего возраста, решивших, вероятно, вспомнить дни своей молодости. Грайс прошла вслед за Ноаром по заплеванной лестнице.

Зал оказался неожиданно большой, Грайс увидела стертый паркет, столики в углу, яркое освещение. Теперь в клубах обычно приглушают свет, но здесь все говорило о тех далеких временах, когда люди не стеснялись танцевать.

Для Грайс, в отличии от жителей Нэй-Йарка, все эти просторные залы, яркий свет, не были экзотикой. Там, где она родилась, клубы так и выглядят с того времени, как президент Трумен оставил свой пост.

Сейчас танцпол был в распоряжении Аймили и Лаиса. Громко играла "Прощай, мисс эмериканский пирог". Лаис кружил Аймили, и она крепко обнимала его, полностью отдаваясь танцу. Они кружились и пели.

- Я знаю, что ты влюбилась в него, ведь я видел, как вы отплясываете в спортзале!

Странное дело, они правда казались юношей и девушкой из далеких времен, когда музыка была простой и заводной, созданной для того, чтобы люди узнавали друг друга в дурацких танцах. И в то же время они были были одеты современно - вечные цветастые толстовки с героями мультфильмов и рваные джинсы Лаиса, шорты и длинная майка, за которой их почти не было видно, на Аймили. Они были вне времени, и они кричали:

- Прощай, прощай, мисс эмериканский пирог! Я вел мой "Шеви" к дамбе, но и она высохла! Классные парни пили виски и водку, и пели о дне, когда они умрут! О дне, когда они умрут!

Грайс знала, что эта песня прежде всего о том, как закончились шестидесятые, и ушла целая эпоха, оставляя молодому поколению только разочарование и левацкие протесты в студенческих городках. Жизнь перестала быть простой и веселой.

Но Аймили и Лаис пели так громко и радостно, будто такой и оставалась Эмерика. Грайс посмотрела на пол и вдруг вспомнила этот обшарпанный паркет. Восемь лет назад Грайс и Ноар танцевали точно в таком же зале на выпускном. Грайс никто не пригласил на танец, и Ноар протянул ей руку, сказал:

- Пошли.

Свет был приглушенный, и песня играла медленная, неторопливая. Они неловко переминались с ноги на ногу, и это было трансовое, волнующее состояние. Грайс не помнила, о чем пелось в той песне, и не была уверена, вспомнила бы она ее сейчас, если бы услышала, или нет. Она танцевала со своим двоюродным братом. Они смотрели друг другу в глаза, и это казалось очень глупым. Хорошо, что Грайс едва видела его лицо. А потом все произошло так быстро, что не было понятно, кто это начал. Они поцеловались. И тут же отпрянули друг от друга, разрываемые раздражением и неловкостью, а так же радостью оттого, что никто не увидел. Грайс чувствовала ужас от мысли о том, что целовалась со своим двоюродным братом. Весь оставшийся вечер ей казалось, будто все об этом на самом деле знают. Делают вид, что не заметили, чтобы ее помучить. Грайс до сих пор не понимала, что заставило ее тогда податься к нему навстречу и коснуться губами его губ, что это было за наваждение, что за магия. Наверное, дело было в танцах.

Аймили и Лаис танцевали зажигательный рок-н-ролл, щеки у них раскраснелись, глаза искрились. Лаис крутил Аймили, они прыгали. А люди расступились, чтобы дать им простор для танца. Они стояли вдоль стен, сидели за столиками. Аймили и Лаис танцевали одни. Люди смотрели на них с восхищением и страхом.

И Грайс подумала, что чувствует сейчас Лаис? Если бы Грайс танцевала здесь с Кайстофером, она бы ощущала, как предала всех этих людей, весь свой род. Она бы ощущала себя чужой им, чужой ему, всем чужой.

А Лаис, судя по его виду, был самым счастливым человеком на свете. Потому что он любил Аймили. Грайс улыбнулась, она вдруг почувствовала, что плачет.

- Что с тобой? - спросил Ноар.

- Я так счастлива за них.

Ноар покрутил пальцем в виска. Музыка, наконец, стихла. Раскрасневшаяся Аймили повернулась к залу.

- Я богиня! - закричала она, вскинув руки вверх, как Супермен в мультфильмах. - Богиня!

Люди принялись аплодировать, Лаис улыбался своей киношной улыбкой, а потом выдул здоровый, розовый пузырь жвачки.

- Спасибо! - кричала Аймили. - Всем спасибо! Я богиня, а вы...

И тут она смачно, громко и грязно выругалась. Гром оваций тут же стих, даже Лаис выглядел удивленным. Грайс и Ноар все это время стояли неподвижно, не начиная и не заканчивая аплодировать.

- Вы все тут стоите и знаете, что это я сделала. Там, в Харлеме. Это все была я! И каждый из вас, это знает. Можете стрелять в меня! Кидать в меня ножи! Можете из огнемета в меня пальнуть. А я все равно буду тут. А те люди? А как же те люди? Что будет с ними?

Аймили принялась тереть красные, горячие щеки, как обиженная девочка, готовая разрыдаться.

- Я во всем виновата, а вы стоите и глазеете на меня! Классно, правда? А что если я скажу: вы следующие! Что тогда?

Тишина была единственным ответом, который получила Аймили. Люди молчали. Никто из них не перешептывался, не переглядывался.

- Я могу делать с вами, что захочу. А вы со мной - ничего. Не можете, а? Такова природа!

Аймили засмеялась, и Грайс поняла, что она очень пьяна.

- Что? Ну, скажите хоть что-нибудь? Давайте! Я разрушила четыре многоэтажных дома! Четыре! Там жили люди! У каждого из них была такая же насыщенная жизнь, как и у вас! Посмотрите на меня! Ненавидьте меня! Вас всех обманывают! В мире есть не только реклама, социальные сети и статусные игры в офисе! Вы все - похожи, вы одинаковые! Смерть одного из вас, потеря для каждого. По ком звонит колокол, люди? Не спрашивайте, не спрашивайте!

Никогда прежде Грайс не видела Аймили такой. Она выглядела как актриса, произносящая финальный монолог, ее голос, обычно такой спокойный, приглушенный, теперь звенел. Аймили вдруг подалась вперед, вытащила какого-то мужчину в аккуратном костюме за воротник, так что ткань хрустнула.

- А ну иди сюда, сука!

На него было жалко смотреть, глаза его выражали безумный, беспомощный страх. Аймили засмеялась:

- Что, испугался?