Сокровище для дракона (СИ) - Горенко Галина. Страница 3

Я прислушалась к своим ощущениям, бедро ныло, видимо всё-таки меня достало осколком или шрапнелью, а небольшая дезориентация и непрекращающийся писк в ухе подтверждал слова врача. Я оперлась на подставленную мне руку и прихрамывая дошла до умывальни. Здесь господин Бруно оставил меня.

Огромная комната, отделанная камнем, была словно грот в пещере. Светло-розовый песчаник на полу и стенах был теплым и шершавым на ощупь, мелкие искорки светящихся камешков освещали бледный потолок, и я с удивлением воззрилась на это чудо. Босые ступни слегка потеряли чувствительность и мне приходилось силой воли заставлять себя почувствовать неровную поверхность каменного покрытия, стараясь не споткнуться. Медные краны, стилизованные под ящерок, отливают зеленоватыми боками, крошечные кругляши мыла остро пахнут мандаринами, голова кружится даже от медленных движений, и я запоем вдыхаю знакомый запах, стараясь прийти в себя. Включаю кран, теплая вода наполняет перламутровую чашу раковины, и я споласкиваю руки, брызгая тёплыми каплями на лицо. Подняв глаза на свое отражение в большом зеркале с резной рамой, неверяще пялюсь в него.

Наверное, виденное мной на полях сражений закалило меня, и все же с трудом справившись с шоком, не вскрикнув и восстановив самообладание, я вглядываюсь в отражение. Я беру отрез мягкой ткани и протирают им запотевшую поверхность стекла, покрытого амальгамой в надежде, что я обманулась. На меня смотрит незнакомка, лицо, мое и не мое одновременно.

Мои бывшие короткими волосы орехового цвета теперь длинные и светло-русые, я пропускаю пальцы сквозь мягкий, шелковый хвостик косы, и больно за него дёргаю. На глазах от боли выступают слезы. Не галлюцинирую, это точно, но, на всякий случай, ещё щипаю себя повыше локтя. Ойкая, ещё раз убеждаюсь, что я — это я, наблюдая как на коже остаётся лиловый отпечаток пальцев. Глаза мои, нос мой, губы тоже, только светло серый цвет радужной оболочки теперь льдисто-голубой, а бледные губы темно-вишневые, брови и ресницы почти черные и я, послюнявив палец тру бровь, убедившись, что это не краска или сажа. Не смотря на общую бледность, кожа как будто подсвечена изнутри, нежно персиковая.

Видимо я слишком долго нахожусь в ванной комнате, мужчина деликатно стучит и спрашивает все ли со мной в порядке. Мне хочется закричать, что нет, не всё, и не со мной и совсем не в порядке, но я промокаю лицо полотенцем, принимаю невозмутимый вид и выхожу.

Отказываясь от помощи, я подхожу к постели, и зарываюсь в мягкую перину, не спеша укрываться. В комнате удивительно комфортная температура и я наслаждаюсь теплом и сладким, свежим воздухом. Пока я была в уборной, простыни сменили и принесли лёгкий завтрак. Каша, тарелка незнакомых фруктов и отвар. Аппетита нет совсем, но я заставляю себя жевать и проглатывать пищу, лихорадочно размышляя, не смотря на начинающуюся мигрень.

Когда я уже носила белое платье в пансионе благородных девиц**, то не на шутку увлеклась творчеством английских писателей Мэри Шелли, Мэтью Льюиса и Джонатана Свифта, а уж три тома изданных сказок Братьев Гримм, я зачитала до дыр еще в детстве. Многие пансионерки, особенно из благородного сословия больше увлекались романтической литературой, Шарлотта Бронте, Джейн Остин, да Джордж Байрон наконец. А я же всегда любила страшные, таинственные истории, об удивительных, чудных путешествиях, сказочных, таинственных существах, и странных неизведанных мирах.

Но одно дело читать, а совершенно другое сомневаться в себе, в своем разуме, думать в сознании ли я, или над моим телом сейчас стоит Иван Александрович и пытается привести меня в чувство, или я лежу в коматозном состоянии на операционном столе и на тканевую маску мне сейчас капают хлороформ? Стойкое ощущение, словно меня затянуло в роман, только усиливалось с каждой минутой. Горящие синим холодные камни, краны с горячей и холодной водой, россыпь крошечных светильников на потолке… Сражение было 13 октября, ну пусть прошла пара дней, и меня контуженную в срочном порядке, дядя переправил в усадьбу какого-нибудь знакомого изобретателя, но погода… как я оказалось в лете? И странная, совершенно незнакомая природа.

Конечно, «Франкенштейн» и «Монах» отпадали, но я очень четко ощущала себя Гулливером, только я попала не в страну лилипутов, я просто куда-то попала…

— Сколько я была без сознания? — спросила я у лекаря, он расположился в мягком кресле напротив, словно ожидая моих вопросов.

— Два уна, несси, вам очень повезло, что Себастьян нашел вас, ещё немного и кровопотеря была бы необратимой.

Я судорожно начала вспоминать что такое ун и на каком языке со мной разговаривает лекарь, обрывочные воспоминания того, как я оказалась в этом доме, перемешались с образом дорожки выложенной желтыми камнями, голого мужчины, и его хвоста.

Хвоста.

ХВОСТА!!!

Виски невыносимо закололо, боль была такой острой, что казалось меня сейчас стошнит, в ухе тонкий писк превратился в стон тромбона. Как Бруно подошёл ко мне, я не заметила, но, когда он положил холодные ладони поверх моих, сжимающих виски, от его рук потекло странное, освобождающее тепло. Я смогла только вздохнуть полной грудью, благодарно улыбнуться и провалилась в искусственно навеянный сон.

*Французское окно — это светопрозрачная конструкция, у которой основание оконного блока упирается в пол и совмещает функцию окна и двери.

**Всем воспитанницам Смольного института благородных девиц в зависимости от возраста и класса шили особые форменные платья определенного цвета, для старшекурсниц — белое.

***Монах — чрезвычайно популярное произведение Дж. Льюиса о соблазнении дьяволом благочестивого отшельника и доведения его до грехопадения.

Глава 3. Тайна всегда привлекательна

От объятий Морфея меня освободили настойчивые и аккуратные похлопывания по щеке. Я сосредоточилась и открыла глаза. Надо мной навис мужчина. Широкие плечи подчеркивала отлично сшитая строгая сорочка, впрочем, она была застегнута не на все петли, а закатанные рукава открывали мускулистые загорелые предплечья и длинные пальцы. На мизинце правой руки был массивный перстень с темно-зеленым камнем, и почему-то я не могла отвести от него взгляд. Монолит притягивал меня, и я с трудом удержалась, чтобы не провести по его гладкой матовой поверхности, глаза моего визави были именно такого глубокого цвета хвои, как и камень.

Увидев, что я пришла в себя незнакомец перестал вторгаться в мою приватность и сел в то же кресло, в котором сидел врач. Только его мощная фигура, погруженная в этот хрупкий предмет мебели, смотрелась как насмешка, мужчина вытянул длинные ноги в домашних туфлях, и дерево жалобно скрипнуло. Блондин щёлкнул пальцами и комнату осветило жёлтым светом, прогоняя вечерний сумрак и притаившиеся тени. Я непроизвольно дернулась от неожиданной демонстрации, и он угрожающе сощурился.

— Кто тебя послал и как ты узнала, что я здесь? — прозвучал требовательный низкий голос.

— Здесь это где? — спросила я, напрочь игнорируя первый вопрос. Я конечно могла бы сказать, что послал меня сюда снаряд, взорвавшийся под моими ногами, но думаю мужчина спрашивал о другом.

— Не прикидывайся, это Талаллин, летняя, родовая усадьба, принадлежащая семейству Бруно. Не вижу нужды повторять свои вопросы, отвечай немедля, — глаза мужчины полыхнули красным, зрачки вытянулись, а от него словно потянуло какой-то всепоглощающей, давящей силой, заставляющей признаться меня во всем, рассказать ему правду.

Всю правду! Исстину!

Да что там, я изложу ему любой факт, который придется ему по душе, лишь бы он остановился, прекратил наступать.

Не знаю, что со мной произошло, потом я старалась проанализировать свою реакцию, понять, что двигало мною именно в тот момент, почему я, по большому счету воспитанная барышня из достойной семьи, получившая приличествующее образование, так себя повела. Думаю моим воспитателям в Смольном было бы стыдно за такую выпускницу. В свое оправдание могу сказать, что видимо ощущения и события последних, минувших дней произвели на меня неизгладимое впечатление, и я не смогла сохранить лицо, и опозорила достойную фамилию Липранди. Лучше бы я расплакалась или вновь потеряла сознание, но нет же…