Не склонив головы - Калачев Владимир Сергеевич. Страница 23

Фельдфебель в испуге дернулся и стукнулся затылком о нары.

— Вас ист дас? — закричал Ганс, взбешенный наглостью русского рабочего. На Пашку обрушился страшный удар. Охнув, Пашка присел, сплюнул кровь. У него был такой вид, что казалось, еще секунда и он, теряя рассудок, ринется на ненавистного охранника.

Однако возле него вдруг оказался Луговой. Заслоняя собой Пашку, Луговой спокойно и чрезвычайно вежливо обратился к фельдфебелю:

— Человек нечаянно… он не хотел вас оскорбить…

Но фельдфебель, не слушая объяснения, оттолкнул Лугового в сторону.

— Вас… русс швайне…

Вой сирены прервал опасную сцену. Фельдфебель вместе с солдатами бросился в бомбоубежище.

Следующее утро началось как обычно. Рабочим дали наскоро поесть, построили в колонну и погнали на работу. День не внес никаких изменений в привычный распорядок жизни. Зато вечером, как только люди вернулись с работы, началось что-то непонятное. В бараке появился сам майор Шницлер. С ним приехал моложавый эсэсовский офицер. У Шницлера был недовольный вид. Его маленькие глазки зло щурились. Он то и дело поворачивался к эсэсовцу, словно к виновнику его плохого настроения. На почтительном расстоянии от офицера суетился фельдфебель Ганс. Его долговязая фигура все время маячила перед начальством.

Эсэсовец, не обращая внимания на расторопного фельдфебеля, с интересом рассматривал внутреннее помещение, устройство нар, пестрый состав обитателей барака. Но вот взгляд офицера устремился в дальний угол, его, видимо, что-то удивило. Однако он ни о чем не расспрашивал. Его лицо так же, как и раньше, оставалось холодным и выражало презрение к окружающим.

— Герр Рамке, вы серьезно надеетесь найти в этом бараке что-нибудь ценное? — с иронией спросил оберст-лейтенанта Шницлер. — Я готов биться об заклад: у профессора не было ничего.

Оберст-лейтенант Рамке усмехнулся. Ему так неудержимо вдруг захотелось обругать этого самодовольного толстяка, что он стиснул зубы. «Идиот! Упустил столько времени после ареста Органова! Если и было у профессора что-либо интересное для меня, то русские, бесспорно, могли уже сотни раз все спрятать. Русские не дураки и это никак не могут понять болваны из заводской охраны!»

Рамке, конечно, не рассказывал Шницлеру о своих целях, о том, что он старается вовсе не для гестапо и пришел в барак только потому, что стремится, узнать о русском профессоре как можно больше. Рамке считал, что только глупцы могут пренебрегать, хотя бы и малой возможностью узнать что-либо о человеке, с которым в будущем предстоит иметь дело. Он не пренебрегал ничем и начал осуществлять свой план…

Сейчас оберст-лейтенант искал хоть что-нибудь, что дало бы ему сведения об Органове, о его взаимоотношениях с другими русскими рабочими… Да мало ли что может оказаться полезным. Порою кажется пустяк, но если вдуматься, то этот «пустяк» дает возможность в какой-то мере судить о человеке, о его характере.

Кроме того, Рамке рассчитывал найти в бараке бумаги Органова. Оберст-лейтенант знал, что некоторые люди ведут секретные дневники или просто отдельные записи и в них порою встречается немало любопытного… А профессор Органов — человек незаурядный. Он вполне мог иногда делать записи по вопросам радиолокации! Ведь настоящий ученый, в каких бы условиях он ни был, что бы ни делал, невольно думает над теми проблемами, решению которых посвятил свою жизнь.

Рамке взглянул на майора Шницлера: «А ведь он действительно не верит, что у Органова могло быть спрятано что-нибудь… Или Шницлер крутит хвостом! Но тогда с какой целью?»

Рамке пока еще не знал, что майор Шницлер решил не создавать дела на русского профессора, это невыгодно ему. Рамке заметил только одно: в то время пока подчиненные Шницлера усердно шарили в бараке, майор злился все сильнее.

— Если у Органова и имелись бумаги, — проговорил Рамке, — то русские успели их спрятать. Вы опоздали. И все же для очищения совести следует провести обыск. Учтите, герр майор, обыск нередко помогает обнаружить весьма интересные вещи.

Майор сердито засопел — опять оберст-лейтенант поучает его. С языка майора готово было сорваться бранное слово. Но он сдержался, отлично понимая, что открыто отказать Рамке нельзя. Это вызовет удивление, а возможно и недоверие к его, Шницлера, служебному рвению. Плотно стиснув зубы, майор обернулся к фельдфебелю:

— Проверьте имущество. Отобрать все недозволенное!

Охранники проворно полезли на нары. Вскоре вниз полетели грязные тюфяки, рваные одеяла, какие-то старые поддевки, дырявая обувь — все то, что в свое время гитлеровцы не отобрали у русских рабочих. Но как ни старались солдаты, ничего, что привлекло бы внимание офицеров, они не нашли, Шницлер снова подозвал фельдфебеля:

— Где постель профессора?

Ганс замялся. Он не понял, о каком профессоре его спрашивают. Моргая белесыми ресницами, Ганс вытянулся перед начальством еще старательнее, от напряжения у него дрожали пальцы рук.

Майор Шницлер вскипел:

— Скотина, где постель русского! Понимаешь, того русского, который сейчас находится у нас!

— Здесь! — выпалил фельдфебель, тыкая рукой в угол. — Разрешите проверить самому?

Ганс внимательно осматривал каждую складку в тюфяку, перетряхивал и ощупывал подушку. От чрезмерного усердия он вспотел. Но как ни возился он на нарах, как ни старался выслужиться перед высоким начальством, все оказалось бесполезно. Виновато моргая глазами, Ганс спрыгнул с нар. Он отряхнулся, хотел поправить френч, но неожиданно встретился со взглядом Лугового. Долговязому охраннику показалось, что пленный улыбается.

— Собака! На этот раз не увернешься от меня. Большевистское племя… — сквозь зубы процедил фельдфебель.

— Герр майор, разрешите доложить?! — обратился он к шефу местного отделения гестапо.

— Что еще?

— Тот русский, — Ганс показал на Лугового, — и профессор всегда находились вместе. Еще в пути сюда, сопровождая этих свиней, я заметил… — увидев на лице майора недовольство, фельдфебель еще больше заспешил: — Герр майор, я подозреваю…

— Что подозреваешь?! — перебил его вконец разозлившийся Шницлер. — Почему раньше не доложил?

— Вы меня не так поняли, герр майор, — пролепетал охранник. — Я думал, эти русские могли вместе скрывать то, что вы ищете… Я думаю… — сбившись и окончательно расстроившись, Ганс умолк.

Шницлер, раздосадованный неожиданным оборотом в разговоре, был готов с кулаками наброситься на фельдфебеля. Но в это время эсэсовский офицер спросил Ганса:

— О каком русском вы говорите?

Ганс снова указал на Лугового.

— Он друг профессора. Я давно заметил, что он верховодит здесь…

Оберст-лейтенант в противоположность майору Шницлеру слушал внимательно. «А что, если фельдфебель прав. Может быть, этот русский что-нибудь знает об Органове… Надо допросить», — решил он про себя и чуть заметно усмехнулся. Он был уверен, что не напрасно пришел в барак. Он сможет хорошо подготовиться к беседе с русским профессором и, кто знает, возможно выполнит свой план значительно раньше, чем предполагал.

Ничем не выдавая своих мыслей, Рамке внешне спокойный, обернулся к майору Шницлеру:

— Русские всегда действуют сообща, такой народ не сразу раскусишь. Фельдфебель говорит дело, надо допросить рабочего.

Еще больше раздраженный предположением Рамке, Шницлер со злостью подумал: «Не отвяжешься от оберст-лейтенанта».

— Уверен, затея бесполезная, — сдерживая себя, проговорил он тихо. Но Рамке не согласился.

— Лишний раз проверить не мешает, — в его тоне появились настойчивые нотки.

Шницлер вспомнил, что Рамке — офицер свиты рейхсфюрера СС. И переспросил:

— Считаете, будет толк?

— Надеюсь… — Рамке кивнул на Лугового. — Он должен кое-что знать…

«Придется разрешить», — вытирая платком шею, с неохотой подумал Шницлер. И тут же решил сам вести допрос, причем так, чтобы это не повредило его планам. «Ну что ж, а если окажется, что русский рабочий начнет говорить что-либо неугодное для меня, то его можно просто уничтожить. И делу конец», — заключил Шницлер. Но тут в голову ему пришла новая мысль: «А что если проверить подозрения ассистента Хюбнера о вредительстве? Если через Лугового удастся нащупать людей, которые занимались этим, то их можно расстрелять, не дожидаясь, когда в высших инстанциях заинтересуются неожиданным делом и обвинят его в нерасторопности. Ему ведь могут прямо сказать: „Проглядел организацию подпольщиков!“»