Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 10

Но еще раньше, насколько было видно с безопасного места, на котором собралась вся экспедиция, зашевелилась трава. Это удирали от огня обитатели. Огонь не свирепствовал и верхового пожара не получалось, хотя трава по высоте запросто могла соперничать с высоким кустарником. Да и ветер пока был несерьезным. Так что жители саванны успевали сделать ноги, у кого были. В огне погибали только змеи. Вот уж о чем Бобров со товарищи не стал горевать.

Время шло, ветер крепчал, пожар набирал силу и скорость. Его попытки уйти в сторону ветром не поддерживались, и огонь не стал сопротивляться и попер напрямик как раз в том направлении, которое и нужно было Боброву.

— От такого огня, пожалуй, не очень-то убежишь, — Петрович кивнул на стелющийся километрах в десяти дым.

Бобров пожал плечами.

— Не знаю. Я не пробовал. Но в любом случае бежать далеко придется.

— Это, если совсем глупый, — возразил Петрович. — А если умный, отвали в сторону и топай себе спокойно. Видишь, огонь идет исключительно по ветру.

После обеда все завалились спать, выставив дежурных, хотя в таких условиях, когда кругом дым и пламя, вряд ли найдется желающий поразвлечься. И только захрапел последний из завалившихся, как бродившие в отдалении облака устремились к эпицентру пожара и пролились над ним живительным дождичком.

Тот же дождичек разбудил и спящих. Бобров, заснувший на открытом месте, проснулся и заковыристо выругался.

— Дежурные! Мать вашу за ногу! Почему прохлопали?!

Проснувшийся народ засуетился, растягивая брезентовый полог. Палатки решили не ставить. Самый молодой из состава, оглядываясь на Боброва, полез на дерево с биноклем. Что он орал оттуда, было не разобрать, поэтому Бобров потребовал спуститься и доложить нормально.

— Там еще километров пять осталось недогоревшего, — доложил спустившийся наблюдатель. — И дым весь рассеялся.

— Сегодня уже поздно, — решил Бобров. — Не успеем дойти. А вот завтра с утра пораньше и выйдем. И траву преодолеем, пока она снова не заселилась.

Кстати, животные, выбравшиеся из травы, в сторону опушки, где находились Бобров и компания, нападать на большую группу непонятных существ не рискнули и благополучно рассосались направо и налево.

А вот утром, едва забрезжило, отряд отправился по выжженной земле в сторону далеких гор, ну или высоких холмов. Хорошо, что зола и пепел от сгоревшей травы были хорошо промочены дождем и не высохли за ночь. Иначе вполне можно было задохнуться от поднятой ногами тончайшей взвеси. А так путешественники через несколько десятков шагов только перемазались сначала по щиколотку, потом, по мере продвижения, по колено, а потом, почему-то и по пояс, хотя никто не падал и даже не наклонялся. Было такое ощущение, что черная грязь ползет сама. Слава Богу, что ничего живого не попадалось. На протяжении первого километра встретились только несколько сильно обожженных трупов змей. Никакой жалости они ни у кого не вызвали.

— Хорошо идем, — сказал Петрович поравнявшемуся с ним Боброву.

— Да уж, — ответил тот. — Мера, надо сказать, безжалостная, но очень действенная. Единственно, что плохо, привал придется делать среди этой грязи.

— Издержки, — вздохнул Петрович.

Бобров поспешил вперед и отряд, передвигавшийся в колонне по два, стал поворачивать вправо туда, где оставалась несгоревшая трава. Когда до нее оставалось метров пятьдесят, от отряда, передав ношу остановившимся товарищам, отделились десять человек, на ходу доставая из ножен мачете. Два человека с ружьями встали по бокам, а восемь приступили к покосу травы.

Через полчаса они вернулись к оставшимся с большими охапками и, равномерно разбросав траву на небольшом пятачке, пригласили остальных садиться. Народ, бывший на ногах около восьми часов, уселся с большим облегчением. И даже то, что было несколько тесновато, никого не смущало.

— Ночевать так же придется, — сказал Бобров. — Не преодолеть нам эту степь за раз. Хотя… — он посмотрел на ставшие чуть ближе горы, — если постараться…

И через полчаса отряд опять тащился по унылой черной равнине, меся сапогами черную грязь. Над головой пролетали какие-то птицы, но на гарь не вышел из травы не один зверь.

— Давайте, давайте, — подгонял Бобров. — Совсем немного осталось.

Как же он желал, чтобы ошибся тот, кто смотрел с дерева, и недожженной травы все-таки оставалось менее пяти километров. И когда они, наконец, подошли к оставшемуся препятствию, Бобров с облегчением увидел редкую стену леса в предгорьях буквально километрах в двух. Однако эти километры надо было еще преодолеть. А создалось такое впечатление, что здесь трава росла как бы не гуще и выше. Но времени до заката почти не оставалось, ночевать на пожарище не хотелось, и Бобров решился. Он построил отряд в редкую колонну по четыре, упрятав мулов в середину, крайние взяли ружья наизготовку, сам Бобров встал впереди по праву старшего и решительно вошел в заросли.

Вместо ружья в руках он держал тяжелое мачете и стал косить траву направо и налево, продвигаясь вперед с каждым взмахом. Обзор сразу сократился до вершин травы и правильность курса он мог выдерживать только по идущей сзади колонне. Впереди зашуршало, и Бобров остановился, напрягшись. Однако шорох отдалился, и он снова стал ожесточенно рубить толстенные стебли.

Кто-то слева, не выдержав напряжения, даванул на спуск. Выстрел прозвучал совершенно неожиданно, заставив остальных вздрогнуть и развернуться в сторону стрелявшего. Кто-то даже усмотрел что-то в густой траве и тоже вскинул ружье.

— Отставить! — рявкнул Бобров. — Ты в кого стрелял? — спросил он незадачливого стрелка.

— Показалось, — вздохнул тот. — Ну, я и…

— Так, все по местам. Не видите что ли, человек перенервничал. Бывает.

Бобров опять встал впереди. Но трава уже стала реже и идущий чуть сбоку радостно завопил:

— Дошли!

Лагерь обустроили в момент. Неподалеку уже раздавались вопли шакалов и хохот гиен. Это служило неплохим стимулом. И, несмотря на жуткую усталость, колючий вал был воздвигнут и дрова на ночь запасены. И даже мулы получили свою порцию. Только после этого все попадали, кто, где стоял. Даже часовых решено было менять каждый час вместо двух, чтобы дать им выспаться.

А рано утром к лагерю вышли гости. Успевшие выспаться часовые заметили их, когда те только выходили из-под полога ветвей. Здоровенный, не меньше двух сотен килограммов секач, три свиньи размером поменьше и пяток полосатых поросят. Вышли они по ветру, наверно поэтому сразу и не почуяли людей, которые вели себя очень тихо. А зрение у них традиционно никуда не годилось. Поросята перебегали с места на место и повизгивали, свиньи на ходу что-то умудрялись выкапывать, а секач, подойдя чуть ли не вплотную к колючему валу, вдруг остановился, вздернул рыло и стал интенсивно принюхиваться, громко сопя.

Часовым с этого края стоял совсем не профессиональный воин, а обычный чернорабочий, типа, бери больше — кидай дальше. Кабана он видел впервые в жизни и тот, надо сказать, произвел на него впечатление. Часовой даже забыл, что в руках у него двустволка, заряженная пулей и волчьей картечью. Они так и таращились друг на друга — человек и животное. Кабан ведь тоже такое лицезрел впервые и, если честно, человек, на первый взгляд, опасности не представлял.

Первым из спящих, как это ни странно, очнулся Петрович. Старческое наверно. Его сразу насторожила тишина и близкое сопение. Сопел явно не часовой. Петрович оценил всю картину, едва приподняв голову, несмотря на исключительно городской опыт. Тихонько улегшись, он легко толкнул Боброва в бок. Тот тоже не стал вскакивать с криком «все пропало!», а поинтересовался едва слышно:

— Что?

— Кабаны, — таким же манером ответил Петрович.

Бобров плавно подтянул к себе армейский карабин и осторожно, без лязга снял его с предохранителя. Патрон уже был в стволе. Бобров вскочил легко, неожиданно даже для самого себя. Как назло директрису перекрыл незадачливый часовой, который понимал, что перед ним опасность, но не знал, что надо предпринять. Бобров отшагнул в сторону, в полсекунды оценил диспозицию и вскинул карабин.