Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 42

Насытившись и напившись, присутствующие стали разделяться на группы по интересам. Шум в триклинии стал громче, потому что говорили сразу несколько человек. Бобров, чтобы далеко не ходить, организовал группу из своих жен. Ему этого вполне хватало, а, судя по выражениям их лиц, девчонкам тоже. Златка, завладев общим вниманием, сразу перевела разговор на свое чадо. Тема оказалась интересна всем. Апи как раз примеряла на себя звание матери и ей жутко хотелось повторить Златкин путь, потому что, хоть сын и считался общим, но Апи чувствовала некую неудовлетворенность от такого материнства и ей бы очень хотелось стать мамой по-настоящему. Несмотря на все испытания, ею пройденные, девушкой она оказалась здоровой, и Петровна это авторитетно подтвердила.

Бобров посматривал на своих раскрасневшихся подружек и никак не мог определить, которая из них красивее. Он примеривался и так, и эдак, а потом бросил свое бесполезное занятие, решив, что обе лучше. Тем более, что Златка стала посматривать на него с нехорошим интересом. Очень вовремя пришла Агата, и Златка умчалась к сыну.

А Апи стала приставать к Боброву с вопросом, сколько ей причитается премиальных, как местной уроженке и, когда Бобров сказал, что ей, как, впрочем, и Златке, ничего не перепадет, спросила вроде как наивно:

— А почему?

Бобров, который принял на грудь уже достаточное количество вина, хотел объяснить кратко, но вынужден был следить за дикцией, а поэтому говорил медленно, растягивая гласные. И то, что можно было выразить несколькими словами, растянул на целую лекцию. Апи сначала слушала внимательно, надеясь получить ответ на свой вопрос, но Бобров тут же свернул в такие дебри, что она моментально потеряла нить рассуждений и уже хотела со всей непосредственностью порекомендовать Боброву пойти проспаться, но тут, слава богам, появилась Златка и Бобров озадаченно умолк, соображая, стоит ли продолжать лекцию, или все-таки начать с начала, которого Златка не слышала.

Боброва выручила, сама того не зная, жена Никитоса, которая засобиралась домой в связи с поздним временем. Бобров немедленно возразил, что комната для них всегда найдется. Никитос, тоже послушно поднявшийся из-за стола, тут же ухватился за Бобровскую фразу и сел обратно. Однако, Элина была безжалостна. Она привела кучу аргументов. Здесь были и оставленные дома девочки (девочки были уже взрослыми, а дом полон слуг), и необходимость присутствия Никитоса утром в лавке (Никитос уже давно сам не стоял за прилавком, поручив эту работу приказчикам), и, наконец, закрываемые на ночь ворота города (которые тут же открывались, если дать стражам две драхмы, понятное дело, если это не замаскированная под Никитоса скифская конница или толпа диких тавров).

Последний аргумент всех сразил, и Андрей пошел распоряжаться насчет коляски, а Евстафий — насчет охраны. Заодно разбудили заснувшего за столом Васильича, до сих пор не привыкшего к такому количеству отличного халявного вина. В общем, застолье распалось.

Бобров довольно твердо прошествовал в спальню. Апи совершенно добровольно, заслужив благодарный взгляд Златки, ушла спать в соседнюю комнату, подарив напоследок Боброву многообещающий взгляд. А Златка принялась доказывать, что длительное воздержание совершенно не сказалось на ее талантах. И когда, наконец, она угомонилась, по своему обыкновению свернувшись под боком у Боброва калачиком, за окном, выходившим во двор, уже брезжило.

Размышления Боброва на тему «спать или не спать» прервал донесшийся со стороны детской кроватки недовольный скрип, предваряющий, как уже понял Бобров, полноценный рев. Под боком заворочалась просыпающаяся Златка, не совсем понимающая где она и кто это ей мешает. Чадо издало пробный вопль и Златка, как встрепанная спрыгнула с уютного ложа и, как была голая, метнулась к кроватке.

Бобров забыл про сон и, раздвинув ширму, стал наблюдать. Златка в свете раннего утра выглядела просто восхитительно. А когда она нагнулась, чтобы извлечь ребенка, Бобров едва не свалился с кровати. Он с трудом дождался, пока Златка не перепеленает чадо и не вернется на ложе. Дилемма «спать или не спать» разрешилась однозначно.

Проснулся Бобров от того, что уже полностью одетая Златка стала стаскивать его с кровати за ногу. Мгновение спустя к ней присоединилась Апи и потянула Боброва за другую ногу. Бобров попытался взбрыкнуть, но девчонок так повело, что он испугался и покорно дал стащить себя на пол. После этого обе словно потеряли к нему интерес и ушли к ребенку, а Бобров, пожав плечами, полез было обратно, но его остановил голос Апи:

— Там Юрка из воды вылез. Весь такой черный с желтым. Сказал, что это гидрокостюм, — Апи запнулась на незнакомом слове. — Сейчас в триклинии. Вроде тебя ждет.

— Так что ж вы меня разбудили?! — стал закипать Бобров.

— А он только что вылез, — невинно сообщила Апи и Бобров, уже открывший было рот, сдулся.

Юрка сидел в триклинии один и, пользуясь этим беззастенчиво чавкал. Подавальщица стояла над ним и чуть сзади, и на лице ее был написан живейший интерес.

— Что еще есть? — спросил Юрка, интенсивно жуя.

Однако, его поняли.

— Мясо, тушеное в вине. С овощами.

Юрка оживился.

— Тащи, — сказал он и посмотрел на вошедшего Боброва. — А ты будешь?

Бобров кивнул.

— Ему тоже. И кувшин вина. Да живо мне. А не то…

Договорить он не успел, потому что подавальщица уже скрылась за дверью, хихикнув напоследок.

— Распустились тут все, — проворчал Смелков. — Никакого, понимаешь, почтения.

— Здорово, — сказал Бобров, садясь напротив. — Давненько не виделись. Что-то ты исхудал, похоже.

— Исхудаешь тут, — посетовал Смелков, вытирая пальцы об салфетку. — С такой-то жизнью. Ни сна, понимаешь, ни отдыха, — он вздохнул. — Это у вас здесь океан, Африка — романтика из всех щелей. Опять же, античность и даже, говорят, Александр Македонский. А у нас бандиты, чиновники, разборки, откаты и попил.

— Ну тоже своего рода романтика. Ноты же этим не занимаешься?

— Я-то, — испугался Юрка. — Да ни боже мой. Ты же знаешь, я человек тихий и где-то даже законопослушный. Рыбой вот приторговываю, маслом, вином исключительно для моральной поддержки штанов. У меня и машины сильно подержанные. Правда, их несколько, — тут он задумался и стал загибать пальцы. — Ну да, пять штук.

— А что за машины-то? — спросил Бобров, чтобы поддержать разговор, потому что подавальщица что-то запаздывала.

— Отечественные, — ответил Юрка и второй раз облизал ложку. — Понимаешь, они у народа вызывают жалость, а не зависть.

Тут вошла подавальщица с тяжелым, заставленным в два слоя подносом и Юрка умолк, принюхиваясь. Запахи от прикрытых досточками глиняных мисок шли умопомрачительные. В кувшине, который девушка поставила чуть в стороне, многообещающе булькнуло.

Некоторое время оба сосредоточенно поглощали содержимое мисок. Юрка причмокивал, закатывал глаза и облизывал пальцы.

— Представьте мне кулинара, — сказал он, отодвигая миску, — и я его по-королевски награжу.

— Уф, — подтвердил Бобров, допивая вино. — Хотите прогуляться или сразу к делу?

— Покоя хочется, — ответил Юрка. — Поэтому пойдем в таблинум. И прикажи подать коньяк и сигары.

— Обойдешься, — сказал Бобров. — Впрочем, коньяк можно. Но только после того, как все изложишь.

— Йа, йа, — согласился Юрка. — Натюрлих.

Уютно расположившись в кресле, Юрка сложил руки на животе и приступил к рассказу о своей второй жизни, известной немногим. Боброву и нескольким особо доверенным людям. Повествование было настолько захватывающим, что Бобров не довольствовался междометиями и целыми фразами матерного характера. Но он буквально выпрыгнул из кресла и забегал по обширному, но загроможденному таблинуму, натыкаясь на мебель.

— Необработанные алмазы, как ты знаешь, я запустил в Голландию. Цена была невелика, потому что шли они через посредника и, подозреваю, он был там не один. Да и продавал я не все, а только самую мелочь, придерживая крупные, в надежде, что появится и у нас огранщик не хуже голландских. Он действительно появился и первый же бриллиант, ты его помнишь — этакий квадратный с огранкой «принцесс», я сплавил в Израиль. Слушай, оказывается не все Евреи сбежали в землю обетованную. Я обнаружил целых двух. И оба оказались вполне интеллигентными барыгами. В общем, семьсот пятьдесят тысяч долларов. И мне до сих пор кажется, что я сильно продешевил. Так вот, на смешные пятьдесят штук мы загрузили Никитоса по маковку, и я запросто поставлю все свои пять тачек против твоего правого сандалия, если он не сделает из них менее пяти талантов.