Мое королевство. Бастион (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна. Страница 12

Распогодилось. Но, избегая нежелательного внимания, комиссар приготовил для поездки до пансиона самое неприметное и ободранное из городских авто.

Крапивин ключом отпер заржавленную решетку в сырую арку, от стены до стены почти полностью занятую автомобилем. Бросил пелерину на сиденье. Помог государыне взойти на приступку и расположиться на фиолетовых подушках. Пристроил трость между сиденьями, стянул и уложил пальто. Похлопал по карману с револьвером. Запер заднюю решетку и отомкнул переднюю. Облачился в кожаную куртку. Обмотал кашне шею и подбородок. Сменил шляпу на кепи, опустил на глаза очки и стал похож на образцового шофера.

Поднял верх кузова, заслоняя пассажирку от чужих глаз. Завел двигатель, выехал из обшарпанной подворотни, затормозил и запер решетку за собой.

— С Богом.

И автомобиль влился в городское движение.

Попетляв вокруг «Лунного камня», Даль загнал рыдван между дровяных сараев и провел государыню через черный ход и лестницу для обслуги. Там было тесно, деревянные ступеньки «ходили» под ногами, зато обошлось без ненужных встреч.

Крапивин поскребся в двери:

— Зина!

Секретарша открыла и несколько секунд в изумлении пялилась на него.

— Вас не узнать, Даль Олегович. Входите, пожалуйста. Я все сделала, как вы просили, — она указала на коробки и чемоданы, составленные в углу. Комиссар поцеловал ей руку:

— Замечательно! Закажите нам еды в дорогу и отдыхайте. До среды вы мне не нужны.

Несмотря на неказистый облик, пансион приносил изрядный доход. И чтобы провинциалы подивились столичным чудесам, хозяин установил в каждую комнату механический подъемник, связанный с рестораном. Рядом висели медная травленая табличка со списком услуг, слуховая трубка и сонетка электрического звонка.

«…Кофе. Звонить три раза», — близоруко щурясь, Зина вела пальцем вдоль столбца. — «Ужин»… «Корзинка для пикника»…

Она беспомощно оглянулась на начальника:

— Ох, лучше я спущусь и сама за всем прослежу.

— Минутку.

Держа руку в кармане с револьвером, он оглядел места, где в комнате могли бы скрываться посторонние, но убедился лишь в нерадивости горничных и позволил Зине идти.

Нумер был обставлен с мещанской роскошью: тюлевые портьеры на окнах, герани и ваза с восковыми фруктами на подоконнике. Высокие кресла с полосатой обивкой, вышитые подголовники. Купеческая кровать с горой подушек; строй корморанских кошек на туалетном столике. На вздутых сыростью шпалерах литографии с «Гибелью Одинокого бога» и «Взятием Твиртове». А на противоположной стене «Всадник Роганский на белом жеребце» и «Принцесса Гюльша», совершенно не похожие на оригинал.

Ритуальная лампада-кораблик в углу и кусок обугленной доски: рассмотреть удалось только кудрявую бородку и часть алого плаща. Крапивин потряс головой, и доска пропала. Он досадливо хмыкнул. Там, где времена после Вторжения не притерлись и не обжались толком, могло и вовсе примститься несуразное. Как, например, подземный поезд, в клубах черного дыма вылетающий из-под земли и через какое-то время ныряющий обратно.А ведь инженеры доказали, что на сырых грунтах столицы при современном уровне прогресса существование подобного невозможно.

— Ну вот, — комиссар щелкнул крышкой карманных часов и сверил их с каминными, которые несла в корзинке фарфоровая «девушка с фруктами». — У нас больше часа времени. Отдохните.

— Я не устала.

Алиса сняла капор и уродливые очки и подошла к стене, стараясь разглядеть эстамп через бликующее стекло.

— Гэлад, побивающий Одинокого Бога, — произнесла она отстраненно. — Народная память весьма избирательна, возводя в герои не тех, кто на самом деле этого заслуживает. Феликс Сорэн, вы его помните?

— Не имел чести встречаться.

Но был наслышан. Поговаривали даже, что истинной причиной безобразных истерик мессира Халецкого в Круге была его стойкая ревность к покойному.

— Жаль. Он был хорошим человеком. И умер, защищая меня.

Алиса наискось провела ладонью по стеклу — как по щеке.

— Не думайте об этом.

— Я не думаю. Оно приходит само. Как текст, который хочет на бумагу, и если его не записать, может разорвать тебя изнутри. Это как плясать с горячей картофелиной за пазухой.

Если бы государыня плакала или билась в истерике, Даль нашел бы, чем ее утешить. Но Алиса говорит обыденно: как о том, к чему привыкла, притерпелась, с чем приходится жить. И ее открытость делала комиссара беспомощным.

Шурша юбками, государыня обошла комнату. Подобрала оставленную Зиной книгу.

— Так вот что сейчас читают!

Бросила Гарпиус в камин. Поворошила кочергой. Глухо закашлялась.

Поднося ей воды, Даль отметил красные пятна на скулах, блестящие глаза и потрескавшиеся губы.

— У вас жар. Нельзя отправляться в поездку в таком состоянии. Добегались в тапочках! — болезнь — слишком простое и удобное объяснение. И потому никуда не годилось.

— Я не буду вам обузой.

— Конечно.

Комиссар отобрал кочергу. Усадил женщину на низкий диванчик и вытряхнул на стол запасы мессира Веска. Выковырял из ваты холодный градусник.

— И всем по порядку дает шоколадку, и ставит, и ставит им градусники… — пробормотала Алиса. Крапивин мимолетно улыбнулся:

— Добрейший Николай Васильевич… Он в этом разбирается. Ну-ка, суньте подмышку и плечом прижмите как следует. А я отвернусь. Хитрить не вздумайте!

— Ладно.

Комиссар засек время по часам и, сверяясь по списку, стал изучать склянки и пузырьки.

— Давайте, — сказал он через пять минут и, не поворачиваясь, протянул руку. Алиса сунула ему согревшийся градусник. Крапивин поднес его к глазам. Потом встряхнул и убрал на место. Заставил государыню выпить стопку растворенного в воде хинина. И заказал в нумер холодного чаю с лимоном.

Почти тут же вернулась Зина с обвязанной белым платком корзиной. Из-под платка торчала осургученная голова бутылки.

— Я взяла бланш-лили, курицу в брусничном желе, белые булки и немного сыру.

— Поставьте на чемоданы и идите сюда, — раздраженно прикрикнул Даль.

Секретарша склонилась над государыней:

— Даль Олегович, подайте одеколон. И клюквенного морсу прикажите.

Она сбрызнула Алисе виски и запястья и легонько помассировала, разгоняя кровь. Сунула подушки под спину, расстегнула пуговички на горле. Нацедила морс в тонкостенный бокал и придержала у губ государыни:

— Пейте по трошечки.

— Ловко вы управляетесь, Зина, — одобрил комиссар. Она повернула голову:

— Приходится.

— Вы не обидитесь, если я попрошу проводить нас на вокзал? Неловко получается: обещал свободный вечер…

— Да что вы говорите такое, Даль Олегович! — возмутилась девушка, брызгая одеколоном на платок и укладывая его на лоб Алисе. — И без того сегодня раньше освобожусь.

— Я прикажу Игорю довезти вас домой. И вот еще что, — Крапивин потупился неловко. — Книга, вам дареная, сгорела. Но я клянусь доставить новые. Надписанные любыми пиитами, каких пожелаете.

Он кинул взгляд на каминные часы:

— Звоните коридорному. Пускай снесет вещи вниз.

Игорек доставил их к поезду степенно и солидно, как и положено извозчику, у которого не свербит шило в заднице, зато есть жалость к лошадке и возку. И пусть те не новы и неказисты, зато досмотрены и ухожены. Хотя Даль подозревал, что порученец мгновенно выйдет из образа и станет форсить перед Зиной, едва избавится от недреманного ока начальства.

Сам он сидел рядом с государыней, глядел на цветок, обернутый белой бумагой, у нее на коленях; держал Алису за руку, как и положено обожающему жену провинциальному супругу. И мог сколько угодно оправлять на ней пелерину и целовать полоску кожи между рантом перчатки и манжетом. Вот только присутствие расторопной секретарши разломало хрупкую доверительность между Алисой и им самим, видимо, уже навсегда.

Потому когда экипаж выехал на шумную площадь перед вокзалом и пора было высаживаться, комиссар испытал облегчение.