В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 26

Один из золотых мальчиков упал на пол, чуть не опрокинув башню из бокалов с розовым шампанским, потом упал второй, а затем и третий. Они умерли. Просто взяли и умерли. Дамы изображали сожаление, но они знали, чем всё закончиться, в этом и была суть развлечения. Учёный мне рассказывал, почему так происходит…

— Однажды один знатный граф пожелал на свой день рождения золотых слуг и нанял меня. Сначала он просил сконструировать человекоподобные машины, но я твёрдо отказался. Одно дело — заводная птичка, а совсем другое — заводной человек. Я предложил покрыть слуг плотным слоем золотой краски, и он с радостью согласился. В тот вечер все слуги по неведомой причине умерли, и я сразу начал поиск причины. Виновата была краска, сомнений не было, ведь кроме слуг никто не пострадал! Граф же был в восторге, он нанял новый «персонал», я дал ему повод показать богатство. Через день обследований я решился на вскрытие и обнаружил удивительную вещь — они задохнулись. Краска закупорила поры на коже, и они умерли от недостатка кислорода! Так я совершил очень важное для медицины открытие, мы дышим кожей! Также я подарил дворянам кровавую забаву, кто же знал, что она им так понравится…

Тела сразу вынесли и приём продолжился, обо мне уже никто не вспоминал и провёл бы я так всё оставшееся время в сравнительном спокойствии, но вдруг появился он…

То был человек в пурпурном наряде. Пышные складки ткани укрывали его тонкие, словно молодые ветки, конечности. Он вышагивал по залу как-то механически, в такт настенным часам. Блики света плясали на его лакированной обуви. Человека встречали овациями.

Он взял в правую руку бокал, обхватил его своими пальцами, похожими на паучьи ноги — длинными, цепкими и тонкими, скрытыми чёрными бархатными перчатками, но всё это не имеет значения! Нет! Плевать на пугающий сюртук, узоры на котором напоминали мне застывшие в гримасе ужаса лица. Не имеел значения бутон чёрной розы на груди! Маска, вот что завораживало и пугало. Она скрывала всё лицо, прорези для глаз были преступно узкие, ничего не разглядеть. Изготовленная из белого фарфора она постоянно менялась! Нет, это не я много выпил, человек зашёл с маской улыбки на лице, а теперь там была настоящая гримаса удивления! Он будто незаметно менял их, фокус, я так хотел, чтобы то был простой фокус…

Человека называли Маэстро. Разумеется, это не имя, хотя теперь я не уверен, человек ли это был вообще? Я стоял в углу, когда он начал показывать фокусы. Сначала Маэстро заставил бокал исчезнуть — ничего особенного. Затем последовал классический набор: кролик из шляпы, жонглирование, угадывание карты, а потом он спросил гостей, не желают ли они увидеть фокусы за его собственным авторством… И они согласились.

Помню, вычурно он спросил, стихами, человек в маске слагал их на ходу гораздо лучше меня.

Свет немного померк, хотя свечи никто не трогал! От природы одарённый хорошей интуицией, я попятился к выходу, чувствуя зависшую в воздухе угрозу. Столы растащили в стороны, а в центр стеклянного зала вывезли два ящика, мысленно я усмехнулся — старейший фокус в мире. Маэстро пригласил лечь в ящик одну даму из числа гостей, она не возражала. Сам же я остался, чтобы досмотреть представление, что-то было не так… Свет, он опять изменился, приобрёл кровавый оттенок.

Женщина легла в ящик, крышка захлопнулась, а в руке Маэстро сверкнула пила. Не простая а, с узорами и надписями. Старинная пила. Он начал показывать фокус. Помню, как он уверенно пилил, я видел в нём профессионала и в один момент страх ушёл, а потом он открыл ящик. На пол упала голова женщины, а тело, как ни в чём не бывало, поднялось и встало обратно в ряды зрителей. Никто ничего не сказал! Маэстро получил только бурю аплодисментов, а не крики ужаса! Меня парализовал страх по рукам и ногам, по залу бродило тело без головы, а из обрубка шеи фонтанировала кровь!

Моя душа хотела бежать, но я не мог оторвать взгляда, представление держало меня на невидимой цепи. Маэстро жонглировал отсечёнными головами, изредка посмеиваясь, головы тоже смеялись, а толпа ликовала. Безумная вакханалия чёрных, голубых и бордовых костюмов слилась воедино. Свечи гасли и вспыхивали вновь, с каждой секундой изобличая всё более жуткие тени на стенах!

Никто, никто не хотел замечать творящегося безумия. Все будто пребывали в наркотическом трансе, только смеялись и пили, а Маэстро показывал всё более и более жуткие фокусы свет мерк, исчезал. Это была его игра — игра света на наших лицах! Он танцевал искажённым силуэтом в разумах наших глаз, был ли вовсе?..

Цепь порвалась, и как бешеный пёс я понёсся домой, прочь от этого кровавого бала! Прочь! Прочь! Ещё минута и я не смог бы убежать, разделил бы судьбу остальных гостей.

Только выпивка и стихи помогли мне пережить следующие дни, воспоминания отягощали и поэтому я решил записать их на бумаге, и сейчас, когда я ставлю точку, испытываю некоторое облегчение. Но последняя увиденная мной сцена никогда не забудется. Маэстро снял маску.

Под ней. Ничего. Не было.

***

Меня встретило небо, на удивление чистое и беззаботное. Невольно я стал сравнивать облака с животными. Вот кошка, ничего, что у неё три хвоста. И не такое бывает. Это огромная мышь, у неё гигантские уши и вытянутый в трубочку нос. Не знаю почему, но, наверное, эта мышь сильно боится своих сородичей. Вон проплывает кролик. Оу, из него вылетел ещё кролик… и ещё. Неужели облака живут по тем же законам, что и мы?

Интересные облака кончились, а точнее, пропал интерес сравнивать, и я решил подняться. Тело намекнуло, что идея отвратительная, но я не послушал. В голове отразилась такая боль, будто я колокол в час как раз после утренней службы.

Сильнее всего болел затылок. Последнее воспоминание — дверь, и кольцо чёрных плащей, плащей, а затем — пустота.

Илиас чувствовал, что находится в повозке, пахло сеном и всё вокруг монотонно тряслось. Смирив боль, поэт смог немного приподняться и осмотреться.

— Наконец-то вы изволили пробудиться сударь! Право, не стоило спешить, я вполне мог подождать ещё пару деньков, мы же никуда не торопимся! — Раздался сбоку ехидный голос.

Эдвард развалился в непринуждённой позе на другом конце телеги и грыз яблоко. Извечный парадный костюм барона сменила обычная рабочая рубаха из дешёвой ткани, а место фамильной рапиры занял внушающих размеров нож мясника.

— Эдвард? Не могу сказать, что уж очень сильно рад тебя видеть, но лучше ты, чем инквизиция. — Простонал поэт и ощупал голову — вмятин не обнаружил — Но что чёрт подери произошло? Я ни черта не помню!

— Ну, вот моё имя ты помнишь, своё вроде как тоже не забыл. Это гораздо больше, чем ни черта. — Отметил Эдвард сквозь чавканье.

— Помню темницу, чёрные мантии, толчок и боль в голове. Всё!

— Неудивительно, тебя об стену сильно приложило. Сказать по чести, думал, ты умрёшь, голова — орган хрупкий, особенно затылок. Ты лежал без сознания, я загородил тебя, нас окружила стража и инквизиция. Оказалось, что много церковников поддержало Данте! Когда дело доходит до материальной стороны вопроса служители холодного огня верны не более чем крысы. Мы бы сейчас в гробу с тобой валялись… — Эдвард остановился и исправился — Не, никто для нас гроба бы не сделал. Дай бог бросили бы в трупную яму. Так вот, как я и надеялся пришёл нам на помощь общий, до жути загадочный знакомый, Борян Аль Баян…

***

— Что вам больше нравится уважаемый, жареная брусника или варёные персики?

Борян Аль Баян доброжелательно улыбался оставшемуся в полном одиночестве Служителю Правды. Церковник дрожал. Молчаливые стены тюремных туннелей как будто становились ближе с каждой секундой. Его учили, как бороться с колдунами, но это был особый случай. Несколько мгновений и вся стража исчезла, а что самое странное — аура незнакомца говорила, что магия не тёмная… а чистая… первородная.

— Именем кардинала Данте стой на месте чародей! Или я обращу тебя в пепел! — Неуверенно как-то прозвучал этот приказ.