В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 59

Путники двинулись дальше по тонкой кишке туннеля, избегая многочисленных развилок и поворотов, пока наконец в конце пути не замаячило что-то. Предмет, похожий на осиный улей, без передыха порождал всё новых и новых красноглазых крыс. Конец туннеля представился Эдварду целым морем этих беспощадных грызунов, которое, тем не менее, отступало при виде жаркого света факела, фырча и скалясь.

— А сколько им времени нужно, чтобы сожрать человека?

— Эдак за третью часть от минуты управиться могут, а тебе то че…

Барон со всей силы толкнул спутника, будто валун рывком сдвинул.

Когда зажат в угол — грызи и рви. Как крыса. Ты лучше, чем они. Их жизнь не твоя.

Джон не удержался, напрасно пытаясь сохранить равновесие, он выронил факел и стоило только ему переступить черту, где свет переходил во тьму — крысы набросились на него всем скопом.

Барон мигом подхватил спасительный огонь и отскочил от кричащего и стонущего тела, превратившегося в копошащийся чёрный клубок, усеянный горящими песчинками глаз.

А я ли его убил? А если же чёртов лис не засчитает эту душу!

С такой мыслью в голове барон поднял факел над головой и сделал пару шагов в сторону Джона. Круг света развоплотил стаю крыс быстрее, чем за секунду. Ни звука, ни стона. Они просто исчезли, и теперь перед Фон Грейсом лежало изуродованное, обглоданное почти полностью, но ещё живое, тело. Как душа его ещё не покинула только богам известно, разодранная грудь и проступившие лёгкие всё ещё лихорадочно поднимались и опускались, позволяя паре обезумевших от боли глаз не смыкаться на минуту дольше.

Барон достал из-за пояса изумрудный клинок, занёс его над горлом умирающего и опустил. Раздался тихий, последний всхлип и стоны умолки. Эдвард не закрыл глаза. Он никогда не мог смотреть, как умирают люди. Он травил их, оставлял у канав и в сточных ямах, но всегда живыми. Испускали дух они в одиночестве…

Меч испускал зеленоватое сияние. Явный признак того, что душа усопшего отправилась прямиком к Шестиглазому лису в чертоги. Треть долга была уплачена.

Чуть поразмыслив над ситуацией, Барон несколько раз ударился головой о стену и измазал лицо в коридорной грязи. Он порезал себе руки и лодыжки, чтобы выглядеть особенно побитым. Театр он когда-то боготворил, пришло время дать свой маленький любительский спектакль. Эдвард даже над названием задумался… «Мёртвые чертоги». Вот оно ему как раз нравилось! Или он просто думал, что оно ему нравилось.

***

Раймон и Грим, так звали второго сопровождающего, уже минут десять ждали товарищей. С задачей они справились быстро — просто пошли и сожгли крысиное гнездо. Грим весь изъерзался, ему покоя не давала мысль, что кто-то пьёт и веселиться, пока он торчит в этой зловонной духоте! И надо было ему подраться с тем типом… Что он мог сделать?! Та сволочь назвала его мать кучей неприличных слов! Почему поборник справедливости теперь должен страдать в духоте, стоя в туннеле, где с потолка то и дело сыпется каменная пыль? А вдруг обвалится?!

Атмосферу томительного ожидания нарушил сопящий, стонущий и плачущий барон Эдвард Фон Грейс, который ураганом ворвался в залу весь в крови и грязи, отягощённый запачканным оружием.

— Монстр! Там… Там не только крысы! — Во весь голос заорал он, схватил Грима за рубаху и стал трясти изо всех сил, как полоумный. — Оно вместе с крысами, потушило факел Джона и его сожрали! Я видел, как они проели проходы в его теле и пили его желчь! Я по нему рубанул, а он живой! Живой! Громадный паук с человеческим лицом вместо морды!

Крестьянин отшатнулся, уже много лет никто в Аурелионе не умирал до срока, назначенного миром. Жители отвыкли от постоянного вида трупов и запаха разложения.

Раймон вышел вперёд и обнажил клинок — меч генерала был не простой игрушкой, его заговаривали лучшие служители Индерварда, лезвие его резало сталь, как горячий нож — масло.

Генерал-призрак застыл в гордой позе, только скульптора зови. Его лицо было преисполнено благородства, его звал долг. Кодекс чести велел ему сразиться с чудовищной тварью, стать щитом для слабых и обиженных!

— Бежим отсюда! — Крикнул Раймон, глаза его в миг наполнились ужасом, и он с разворота рубанул Гриму по ногам со всей силы. Крестьянин вскрикнул, упал на пол и схватился за искалеченные ноги, истошно вопя — Чего уставился, дворянин? Чудовище пусть его сожрёт, а мы сбежим!

— Лицемерие и двоемыслие. Впрочем, чего и следовало ожидать от генерала Индерварда. — Барон торжествующе ухмыльнулся. Ему всегда становилось легче, когда он своими глазами лицезрел подонков и убийц. Это помогало ему оправдывать собственное существование парой глупых доводов.

— Ты мне тут морали не читай! Я бился на войне, я уже умирал за людей. Только полдня назад снова смог дышать! Не собираюсь я здесь сложить свои кости, защищая горстку грязных крестьян от безумных фантазий какого-то воспалённого разума. Хватит с меня этого дерьма! — Раймон трясся как осиновый лист и потихоньку пятился к выходу, Грим лежал на полу и осыпал полу-призрака проклятиями.

— И чего ты встал? Иди! — Воспрял барон. — Я прикрою тебе спину. Понимаю тебя, друг. Я тоже недавно кое-что потерял. Не обижайся моим ехидством. Я такой, какой есть. Другого не дано.

Генерал облегчённо вздохнул и, повернувшись к Эдварду спиной, направился к выходу. Когда он уже подбирался к ступенькам, ведущим наверх, старые рефлексы сделали своё дело — сам не понимая почему, Раймон отскочил в сторону. Направленный ему в горло удар барона настиг лишь каменную стену.

Тяжесть оружия занесла Эдварда вперёд, но он успел затормозить рукой об стену и развернуться, дабы занять более выгодную позицию.

Раймон смотрел на Эда выпученными от злости и удивления глазами. Генерал никак не мог отдышаться — слишком долго он не знал усталости. Физическая оболочка, дарованная Аль Баяном, имела море недостатков. Недостатков, за которые генерал был готов одними зубами кому-угодно горло разорвать.

— Глупо, барон. Весьма глупо. Мечом ты меня не сразишь.

Эдвард промолчал, его лицо и каждая мышца тела напряглись. Генерал был силён и опытен, а он сам… Он сам умел фехтовать. Проблема был лишь в том, что Раймон умел воевать.

Волком барон накинулся на врага, беря того обманным переходом верхнего удара в боковой. Раймон раскусил приём, лезвие барона лишь чиркнуло клинок генерала и соскользнуло сильно вбок. Эдвард понял, что ему хотят выкрутить рукоять, чтобы выбить клинок. Он крепче сжал оружие, отскочил назад, крутанулся вокруг своей оси, уходя от удара и поразил врага уколом с разворота.

Клинок царапнул шею генерала, ещё чуть левее и горло было излилось кровью, но рана тут же затянулась. Раймон довольно улыбнулся и решил перейти в атаку, но шею вдруг тут же разорвала чудовищная боль. Только ни крови, ни раны не было! Изумрудный клинок лиса пульсировал в свете факелов, оружие Бога смерти и создавалось для поимки беглых душ. И что с того, что и живых оно сносно резало? Полу-живой Раймон для этого меча был словно ретивый скакун для аркана.

Барон оживился, генерал теперь страшился клинка. Его теснил страх быть вновь убитым теперь окончательно. На секунду Эдвард даже подумал, что можно и не убивать Раймона — человек ведь столько прошёл ради этой жизни. Однако мысль эта мгновенно улетучилась, как только он вспомнил, к чему привёл его последний акт милосердия. Барон бросился в атаку.

Он разил сверху и снизу, подсекал, закручивал клинок врага и метил постоянно в горло и глаза. Раймон ушёл в глухую оборону, боясь получить хоть «царапину». Эдвард обрушивал на противника шквал ударов, но в порыве ярости сам начал уставать. Интервалы между атаками увеличивались, тёмные стены отражали многократно тяжёлое дыхание бойцов гулким эхо.

В один момент барон открылся и Раймон впервые контратаковал. Будь он чуть смелее — поддел бы клинок противника, увёл бы его в сторону и одним ударом отсёк бы голову, но смелости генерала хватило лишь на то, чтобы ударить барона ногой в грудь.