В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 70

Индерварда каким-то образом нашли, забрали в академию и пообещали огромное будущее: бессмертие, огромную силу и любовь всего мира. Долгие двадцать лет он учился в поте лица, пока кисть его не приняла наконец-то, хоть и нехотя. Адриана имела вечный долг перед Первым художником — цикл творцов не должен был прерываться, раз в сто лет, хоть один, но должен взять в руки кисть и сотворить что-то! Госпожа Фейт создавала видимость деятельности. Миры бездарных художников долго не живут. Вот и мир Индерварда быстро начал умирать, вянуть на глазах.

Будучи уже довольно старым, он наблюдал за смертью своего творения, которое и должно было даровать ему желанное бессмертие. Иннир был обречён на гибель с самого начала. Индервард смириться не мог, он использовал кисть, чтобы наделить себя силой бога! Сразу после этого хоть какой-то контроль над реликвией он потерял, но ему она уже и не была нужна. Он отправился в путь, к своим детям. С силой покорять пламя быстро он собрал последователей и захватил власть. Он умел наделять людей силой огня и стали, и какое-то время королевство жило замечательно, сверкая великолепием дворцов и высоких башен.

Однако богом Индервард всё же не был. Он просил Шестиглазого лиса дать ему бессмертие, но тот отказался. Лис был особенным богом. Он почти никогда не требовал платы за услуги. Единственное условие — просящий должен иметь весомую причину жить дальше. Лис не считал, что Индервард имеет такую причину.

Несчастный смертный бог к старости всё больше погружался в безумие, старясь обеспечить себе вечную жизнь любыми способами. Особенно его выводили из себя божества духословного леса: старые покровителя Иннира спрятались в чаще и обладали настоящим бессмертием. Последний перед кончиной год Индервард посвятил тщетным попыткам сжечь лес и выпытать секрет вечной жизни у божеств. В итоге только людей кучу отправил гнить на опушках и в чаще.

Данте всегда эта история казалась очень грустной. Кто виноват, что на неприспособленного человека по подлости взвалили такой груз ответственности? Использовали и бросили. Кардинал жаждал справедливости. Не должно быть так, что целый народ создан, чтобы сгинуть в реке времени. И даже если так задумал создатель — это не причина склонять голову. Нужно встать, собрать силы в кулак и показать творцу, что его дети имеют право решать, сгинуть им, или нет!

Данте вышел на балкон и вдохнул свежий утренний воздух, ветер обдувал лицо и чувствовалось приближение чего-то грандиозного и хорошего.

Передышка. Короткая передышка.

Кардинал медленно обвёл свой город взглядом: за четыре дня удалось-таки всё наладить. Ещё вчера он читал пламенные речи перед толпами церковников, уверяя их пойти за ним. Никто не смел ослушаться Отца Настоятеля, но сей факт никому не мешал пытаться убить надоедливого кардинала.

Было всё: и стычки с мятежниками в узких проулках, и диверсии на складах и в казармах, были заказные убийства и прочие непотребства, но Данте смог выдержать все эти нелёгкие испытания, доказав, что способен вести за собой людей.

Уже ранним утром город суетился. Вот на Алмазной улице купцы в своих вычурных шапочках грузят телеги добром. Их обязали всё кровью нажитое отдать церкви, отчего те взбесились. Ситуацию удалось немного исправить — товары и средства у торговцев отняли, но взамен дали расписки с обещанием вернуть всё по прибытию на «землю обетованную».

В кварталах, что пониже, в поте лица трудились ремесленники. Дым и жар кузниц расходился далеко за пределы Оружейной гряды, а грохот молотов слышался даже во дворце. Орала, мелкие ножи, вёдра, тесаки кухонные — всё перековывалось в копья и короткие палаши, дабы каждый новый рекрут последнего святого воинства мог пойти в бой с достойным оружием.

Через квартал от Оружейной гряды работали пекари и мясники: еды требовалось впрок запасти. Генерал Маркус по велению Данте составил довольно талантливый план: так как множество людей обитало вне городских стен, по пути следовало всех этих селян с собою взять. В каждое село заходить было делом долгого срока, а потому срочнейшим приказом учредили Верховную посыльную службу. Члены сей организации обязаны были нести весть о великом переселении и светлом будущем. С каждым таким посыльным ехал десяток солдат, дабы не думали крестьяне перечить воле высшей.

Данте с час любовался дивным рассветом и городской суетой, но поняв, что близится уже десятый час, поспешил к городским воротам.

Он покинул опочивальню, быстро ступая спустился по узкой винтовой лестнице и миновал лучезарный, украшенный грандиозными люстрами и картинами коридор. Декоративных доспехов больше не было — все велел он переплавить на вещи нужные и полезные.

По пути приветствовали кардинала закованные в латы воины (видимо, боя они в любой момент ожидали, а потому доспехов снимать не спешили), вечно что-то ищущие писари и прислуга всякая. Всё, что ценного могло быть во дворце, несчастные пажи и дворецкие выносили прочь. Их ждала новая жизнь, штат служебный урезали впятеро, лишив дворян излюбленных игрушек. Войску требовалось больше воинов и кормильцев.

Данте подбежал к центральному подъёмнику, окрикнул старика горбуна, что этим чудом заведовал. Горбун закряхтел, засопел, но всё-таки вывалился нехотя из своей изумрудного цвета каморки, обустроенной близь подъёмника в стене.

— В парадную! — Оживлённо велел кардинал и махнул рукой, заходя в кабину.

Горбун ничего не ответил, только издал пару-тройку непереводимых звуков и взялся за колесо лебёдки. Силы в его уродливых руках таились нечеловеческие, уже сорок лет и три года одним и тех же он занимался — опускал и поднимал кабину.

Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.

Он сквозь слёзы и крови выполнял долг, когда толпы тяжело вооружённых рыцарей решали поиздеваться над беднягой горбуном и все вместе велели себя поднимать. Он тужился, надрывался, кожу с ладоней срывал, сотней потов исходил, но кабины с места сдвинуть не мог. Секли его потом жестоко и нещадно за невыполнение работы, которую смертный человек при всём желании и вере выполнить не мог.

Сегодня же горбун улыбался. Данте давно ещё знал о бедняге и издевательствах. Узнал, прислуживая Отцу Настоятелю при дворце. Тогда ещё хотел он всё исправить, но по дурацкому закону именно Отец Настоятель над горбуном власть имел и освобождать его от непосильной ноши не желал. Теперь же Отец Настоятель смилостивился и даровал бедняге титул виконта и двоих слуг за выслугу лет. Разумеется, сделал он это добровольно и по своей воле…

Данте опустился в парадную. Это была последняя кабина, которую велели править горбуну. С сего момента был он свободен и церковью опекаем. Кардинал на всякий случай сунул руку в карман плаща — куклы Маэстро были на месте… Но где же сам Маэстро?

***

Только выйдя из дворца, Данте понял, что что-то неладное твориться в городе. Люди на улицах уже не просто спешили, они будто бежали от чего-то. В глазах их читался лёгкий испуг.

Кардинал подошёл к одному стражу у лестницы, ведущей в нижние кварталы, и спросил:

— Что стряслось? Опять беспорядки?

На солдате поблёскивал начищенный панцирь, служака при виде кардинала вытянулся стрункой, отдал честь и от тараторил:

— Ничего-с не происходит-с! Только-с ваш товарищ-с представление чинить-с изволит-с!

— Чтобы никогда больше мне тут не шипел вместо слов, я тебе не святой. — Раздражённо упрекнул солдата Данте и не выслушав очередного шепелявого ответа быстрым шагом направился поначалу сквозь толпу, к месту, откуда стремились уйти люди… но вдруг зацепился его взгляд за лестницу в стене. Несколько воспоминаний промелькнуло в голове. Кардинал замер на месте, две цели раздирали его нещадно. Сжав от злости кулаки, топнув и крикнув, он сменил курс и направился в сторону лестницы.

Порой прошлое не отпускает, сколько его ни хорони.

***

Главные ворота собой представляли истинное произведение искусства! Путника в начале встречал расписной подъёмный мост, чьи цепи уходили в пасти двух серебряных львов с рубиновыми глазами, внутри которых скрывались специальные механизмы. Каждый раз, когда открывались и закрывались резные дубовые ворота, раздавалась громкая песнь — это механические трубадуры в секции над воротами играли на своих золотых трубах.