В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 88

Стоит ли добавлять, что выступление произвело фурор?

Данте попытался упрекнуть Маэстро в жестокости, на что получил резкий ответ:

— Ты воротишь нос от жестокости на сцене, на страницах книг. Говоришь, что дети слишком молоды, дабы смотреть, как кровь льётся рекой, и рушатся казавшиеся непоколебимыми устои. Но и ты же убил сотни людей, оправдываясь делом правым. Не чурался казней, предательства, лжи. Я чувствую запах лицемерия. Неприкрытого, отвратительного лицемерия. Настоящую жизнь не скрыть за иллюзиями и ложью. Дай же мне вторить своё искусство, если желаешь беспрепятственно вершить собственное.

Данте тогда лишь скупо улыбнулся в ответ и пожелал актёру доброй ночи, а сам отправился к себе в покой, где до утра не смог сомкнуть глаз. Он искренне верил в то, что сотворённое им зло в итоге приведёт к всеобщему счастью… Но спать почему-то всё равно не мог.

***

Генерал Маркус стоял на коленях перед кардиналом и рыдал, держась окровавленными руками за кожаную штанину. Данте по-отцовски поглаживал лысеющую голову подданного, смотря военному прямо в глаза полные слёз, рядом с ними лежало изувеченное тело Отца Настоятеля, из зияющей на горле раны текла рубиновая кровь.

— Я не мог… Как я это сделал? Меня одурманили, я никогда бы… — Генерал не смог договорить и снова завыл, подобно умирающему псу. Его вера, его принципы — всё это он разрушил сам. Он клялся до конца жизни служить Отцу Настоятелю, несмотря ни на что, а теперь стоял на коленях в луже крови своего господина, не помня, как такое могло произойти. Маркус никогда бы не заплакал при виде смерти, его не тронула бы сцена казни ребёнка или повешенья невиновного благодетеля, но сейчас он плакал, и слёзы его прожигали землю, устремляясь в самую её глубину, в недра.

— Но ты это сделал. Я всё видел сам: твоё изукрашенное гневом и ненавистью лицо, яростный спор и дряхлого старика, тщетно пытающегося спастись от предательского клинка молодого мужа, поклявшегося ему когда-то в верности. — Голос Данте лился мёдом в уши генерала, у которого сейчас не было выбора верить или не верить, ведь убийцей в действительности был он!

— Но за что? За что я убил его? Ничего не помню! — Маркус схватился за голову и начал яростно биться её об землю, видимо надеясь, что боль прояснит его рассудок. Однако чуда не случилось, он всё ещё ничего не помнил.

— Я слышал ваши крики генерал. Воистину, они ввергли меня в ужас! Я знал, что гнев уродлив, мерзок, но не до такой же степени! Ты кричал… Нет! Ты разрывался на части! «Данте недостоин быть кардиналом! Он убийца! Мятежник!» — завопил ты ему в лицо, а потом выхватил меч и схватил Отца за горло: «Ты не достоин быть нашим Отцом!»

И трижды лезвие проткнуло его, затем ты бросил Отца на пол и довершил картину финальным штрихом, перерезав горло бедному старику, чуть не отрубив голову. — За долгое время, проведённое с Маэстро, кардинал успел перенять у актёра основы профессиональной игры, и наблюдавший сквозь еле видимую щель зритель был доволен своим учеником. Данте отводил глаза, томно вздыхал, выдерживал драматические паузы. Будь его воля, он бы даже мог спеть арию — каждый из нас внутри немного театрал, просто нужно найти подходящую роль.

— Почему я должен тебе верить, змей?! Я знаю, ты якшался с тёмной магией! Ты одурманил меня и заставил убить Отца!

— Милостивый генерал, ваши суждения нелепы и глупы, неужто мне хоть чем-то выгодна гибель любимого Отца?

Мятеж? То был лишь способ выявить неверных и в кучу их собрать, дабы предать огню в единый день. Как могли вы этого не понять? Ах да… Вы же военный… Отец планировал покинуть Иннир много лет назад, но нельзя идти в поход священный, таща с собой неверных, ведь в глубине сердец их обитает зловонный чёрный мрак, что всех сгубить в единое мгновенье может! Потом же я вернулся во дворец, с собою приведя опасного преступника и авантюриста — наёмников былого главаря. Надеялись мы с другом по имени Маэстро, что негодяя вывесят на площади, всем показав, как церковь наша всемогущая карает возгордившихся жестоких разжигателей войны. — Данте остановился, прокручивая придуманную им только что ложь в голове, выискивая несостыковки и логические дыры, которые с лёгкостью могли его похоронить на месте. В итоге кардинал нашёл бесчисленное количество мелких недочётов и один крупный, оставалось только надеяться, что в данный момент генерал слишком взволнован, чтобы ясно мыслить.

— Но почему же ты тогда убил столько наших людей в Тассоре? Зачем помогал мятежникам?

Индервардов пах — ругнулся молча Данте. — Заметил-таки, но смотрит на меня он уже по-другому. Он принял то, что совершил преступление, и грех лёг на его душу. Он хочет поверить в мою невиновность. Что же, нужно только дать ему повод это сделать.

Данте схватил генерала за голову. Их лица оказались в такой близости, что Маркус чувствовал тёплое прерывистое дыхание кардинала. Данте заговорил так пламенно и вдохновенно, как только мог. Смысл хороших речей никто не обдумывает. Хорошим речам верят сразу.

— То было испытание веры. Ты слышишь? Испытание! Да, я пожертвовал многим, встав во главе омерзительного войска неверных. Их лица вызывали у меня отвращение, а идеи очерняли разум, но я выстоял. Жители Тассора утратили веру, они не смогли бороться с силами тьмы! И хоть я обливаюсь слезами каждый вечер, скорбя по павшим — нам их уж не вернуть. Они не прошли испытания веры и навеки теперь утеряны для светлолицего Индерварда! Этот поход — последнее испытание, после которого нас ждёт рай на земле — то, ради чего мы жили! Блаженное место!

Генерал опять упал на колени и стал целовать ноги Данте. Последнему в свою очередь это нравилось, кардинал обожал принижать служителей Индерварда. Он считал, что те вели уж чрезмерно роскошный для слуг образ жизни и не брезговал возможностью напомнить им, где их место должно быть на самом деле.

Внезапно генерал схватил меч с пола и преподнёс его кардиналу в смиренной позе.

— Казните меня, неверного предателя! Я клялся служить. Я клялся не занимать свою дубовую голову мыслями. Я клялся выполнять приказы Отца беспрекословно, но нарушил все клятвы разом. Казните! Судить меня вправе все, но только вы вольны казнить! — Голос Маркуса дрожал, он почти не дышал, он считал, что недостоин дышать воздухом праведников.

Данте взял клинок. Провёл ладонью по холодному лезвию. Замахнулся…

И сломал меч об колено. Два осколка со звоном упали на пол. Генерал изумился такой сцене, но молчал, он не давал себе права говорить сейчас.

Кардинал обошёл виновного и немного выглянул сквозь пола шатра Отца Настоятеля, граф Крул сработал чисто, ни единой живой души вокруг, даже случайные зеваки скажут только об оборвавшемся пронзительном крике, да больше ничего и не вспомнят.

— Подумай, Маркус, что мы делаем, когда казним убийцу? Правильно, мы наказываем его. Но рассуди, разве с точки зрения жертв преступника это правильно? Он лишил жизни человека, а потом умер сам. Убиенный им не воскрес, родственники скорбят. Правильнее было бы, чтобы преступник хоть немного исправлял сотворённое. Ты убил Отца Настоятеля, и этому без сомнений нет прощения, но разве могу я тебя казнить? Нет, ты не заслужил казни. Помоги мне привести людей к свету. Служи, отдавая всего себя! Забудь об отдыхе и счастье, теперь твоя жизнь — это искупление. Может быть, ты и сможешь заслужить казнь. А теперь иди и подготовь обоз к долгой дороге, нас ждёт марш-бросок через Духословный лес. Приказ понятен, генерал?.. И ещё, клинок отвратный. Прикажи дать кузнецу его ковавшему сорок плетей, он заслужил. Сталь хрупкая, я даже усилий толком не приложил, чтобы сломать эту соломинку.

— Так точно, верховный кардинал Данте! — Маркус встал по стойке смирно и отдал честь, потом немного задумался и добавил. — Так точно Отец Настоятель!

После этих слов генерал покинул шатёр, печатая шаг, а внутрь сразу же проник Маэстро, сквозь подготовленную им щель.

— Мои аплодисменты, даже я не смог бы сыграть лучше! — Актёр нижайше склонился.