В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 95

— Я решил остаться. Мне правда надоело уже всё время куда-то идти. Так что подними выше нос, непутёвый, теперь нас в этой разваливающейся дыре двое! А теперь скажи, есть ли у тебя молоток и доски. Ибо крыша здесь никуда не годится!

Молотка и досок в тяжёлых железных сундуках чародея не обнаружилось. Но нашлась плотная ткань, видимо, когда служившая для покроя плащей, и пара верёвок.

— Я могу всё залатать магией!

— Ты пьян.

— Я трезв!

— Ты обвалишь крышу к чертям.

— Ну разве что чуть-чуть…

— Лучше возьми меня за плечи и взлети вон к той дыре. Сейчас заделаем.

Чародей повиновался, схватил поэта за плечи и поднёс к прорехе. Илиас поразмыслил, отыскал взглядом выступающие наружу камни, за которые было бы удобно зацепить кусок плотной ткани, а затем в пять минут исполнил всю работу.

— Клянусь, работай я плотником — мне бы голову за такую починку оторвали. Да и с таким ливнем этой заплатки и на три часа не хватит, но пока сойдёт.

Чародей опустил поэта на пол, ноги обоих окунулись в холодную воду, в которой утопала башня. Вытирать её было бесполезно: сама рано или поздно стечёт на лестницу, поэтому товарищи просто уселись на стулья, поджав под себя ноги. Щелчком пальцев Аль Баян призвал дымящийся чайник зелёного чая и с помощью левитации притянул с другого конца комнаты огромную банку с имбирным печеньем — магические силы вновь в нём пробуждались.

— Положи мне две ложечки сахара. — Попросил Илиас. В углу стола громоздилась огромная сахарница.

— Сахара нет. Но печенье есть!

— Так вот же сахарница.

— Оу, так там Великая кисть. Я футляр потерял, место, где она раньше хранилась, совсем заброшено. Тот зал лет сто не ремонтировали! — Чародей поднял крышку сахарницы и оттуда на свет божий показался черенок кисти.

— То есть, артефакт, за которым сейчас охотятся вообще все, ты хранишь в сахарнице?

— Ага.

— Вот и славно.

Пару минут они просто пили чай, вслушиваясь в стук дождевых капель. Илиас даже стал различать какую-то мелодию. Человеческий мозг любит всё упорядочивать, даже в хаотичном стуке способен найти музыку. В комнату задувал холодный ветер, потому что много ещё было дыр, просто не видимых человеческому глазу. Мелких щелей. Аль Баян подал другу тонкую волчью шкуру, что висела раньше на стене, и её оказалось достаточно, чтобы укрыть поэта от мороза.

— Если бы не был чародеем, то чем бы занялся?

— Сказки. — С полной уверенностью заявил Аль Баян, — Я жил немного в Тассоре, когда активно бежал от долга. Там я писал чудесные сказки для детей! Им нравилось. У меня был маленький домик на милой улочке с изумрудными крышами, каждый вечер семьи приводили своих ребятишек, и я читал им истории у камина… Потом меня обвинили в колдовстве — кто-то заметил, как я достают из воздуха леденцы. Пришлось бежать…

— Когда всё закончится, то найдём место, где детям нужны сказки. Ещё нужен театр. Знаешь, хочу попробовать написать пьесу.

— Пьеса — это замечательно! А я ведь могу волшбой устроить красивое шоу, чтобы зрелищнее было. О чём напишешь?

— Да чёрт его знает. Наверное, о том, что со мной случилось. Честнее не о чём другом рассказать не смогу.

— И в этой пьесе должны быть пингвины! Это такие птицы. Они не умеют летать, только плавают.

— Тогда это рыбы.

— Это птицы, клянусь бородой! Они ходят в вразвалочку, и самцы у них высиживают яйца! Я видел их в ледяной стране.

— Индервард тебя подери… Будут тебе пингвины! Только успокойся!

Конечно же, оба они понимали, что не будет ни сказок, ни театра, ни пингвинов, но им нужно было во что-то верить в этот час, в разваливающейся и хлипкой башне, окружённой врагами. В мире, который рушился, в котором не было уже тихого и мирного места, о котором каждый мечтал. Так они сидели ещё много часов, играя в карты и шашки, распивая чай, будто никакой опасности и не было вовсе. А стены башни тем временем потрескались, совсем уже натянулась полотно-заплатка. И вот, в два часа ночи, в башню к спящим уже товарищам завалился Рыцарь Розы…

Его доспех был в трёх местах пробит, а погнутый шлем он держал под рукой. На лезвие вложенного в ножны меча до сих пор не высохла свежая кровь. Рыцарь отдышался и закричал, что есть мочи, чтобы разбудить Куратора, который вместе с другом задремал, лёжа на столе.

— Они в замке! — Крик вплёлся в шум дождя и много кратно отразился от стен, пробуждая Илиаса и Аль Баяна ото сна. Они посмотрели на воина, в его глазах стояли слёзы: у рыцарей розы была одна миссия и одна цель, которую они всю жизнь жаждали исполнить достойно, не прося помощи. Орден воинов, сформированный из недостаточно хороших учеников, мечтал доказать собственную полезность, а потому до последнего момента не сообщал куратору о положении дел на передовой Дворца Роз, но вот теперь скрывать что-либо стало бесполезно. — Помилуйте, великий куратор, но мы разбиты! Местные… Местных ведёт какой-то Пророк! Они так изменились: не чувствуют боли, глаза у них такие, будто и не думают ни о чём!

Аль Баян вскочил с места, засучивая рукава: пришло время исполнить долг.

— Нечего стыдиться, мальчик мой, это мне должно быть стыдно за то, что я отсиживался в стороне и вас совсем забросил. Где захватчики?

— Они прошли сектор с казармами и передними галереями. Мы кое-как их сдерживали, держа оборону в старом выставочном зале, а потому внутрь более чем пара развед-отрядов проникнуть не смогла, но сейчас… Они оттеснили нас, заняли зал Дворца и рыщут всюду! Они ищут вас.

— Так не будем же заставлять их ждать! Илиас, — обратился к поэту чародей, — для меня будет честью, если ты пойдёшь со мной. Не знаю, что за демон захватил разумы мирных жителей долины, но это лишь первое испытание на нашем пути.

— Разумеется, я с тобой пойду. Иначе не остался бы. Почему-то мне кажется, что я знаю, кто этот демон. Сахарницу с собой брать?

— Бери! Не оставлять же великий артефакт в рушащейся башне!

Быстро и уверенно герои выбежали из башни в сопровождении солдата. Последнего Илиас попросил отдать оружие и кольчугу, ибо у поэта опыта в битвах всё равно было гораздо больше. Раздетого и безоружного воина отправили обратно в башню пить чай и набираться сил.

Рыцарь попрощался с куратором и поэтом, поднялся по лестнице, и после этого по стене пошла широкая трещина. Главная башня куратора рухнула у Аль Баяна на глазах, откололась и канула в бездонное озеро, на горе у которого и стоял дворец.

Теперь и куратор понял, что сказок больше не будет.

***

Эдвард фон Грейс был кем-угодно, но не глупцом. Идиотом — да, но не глупцом, и когда он прикладывал усилия — голова у него соображала наилучшим образом.

Если я не помню ничего до своего рождения, то откуда мне знать, то до меня вообще что-то было?! Я закрываю глаза, и мир исчезает! Я сплю, и всё пропадает, и лишь когда по пробуждению я вспоминаю людей и их лица — они вновь начинают существовать.

Кто знает, сколько личностей или просто сторон бывшего барона боролись между собой, да и кому это интересно? Суть в том, что победила одна. Больная, эгоистична сторона, которая желала главный приз, место в мире, выше которого нет — звание нового Великого художника и Его кисть. Кто-то скажет, что желание быть сильнее всех весьма банально, но шутка в том, что наделены им обычно и без того сильные умные и амбициозные люди, которым просто жить не даёт та мысль, что им никогда не откроются все секреты и загадки, что они тоже смертны и в сухом остатке ничем не лучше и не хуже других людей. Господин Фон Грейс смириться с этим так и не смог.

Я центр. Всё зависит от меня. И этот мир будет повиноваться моей мысли! Моему слову! Потому что у меня здесь великая судьба, а не у кого-то другого. Весь мир — театр, и постановка здесь идёт для меня. А теперь в атаку! Закидывайте крюки! Ставьте лестницы!

Стратегия Пророка правда была хороша. Он полностью использовал преимущества собственной армии, созданной осколком волшебного зеркала. Беспрекословное повиновение и невосприимчивость к боли. Соперники — рыцари розы — были лучше вооружены и находились в крепости, но также их было значительно меньше.