В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 94

Особняком среди пяти стран стояло Странное племя. Жители этого острова обосновались в жерле потухшего вулкана и отстроили там великий город, напоминавший больше военный лагерь. Когда-то извергающий раскалённую магму кратер теперь был богат всяческими рудами и драгоценными камнями. Казалось бы — прекрасное место, чтобы жить, но нет! Еды не было и в этой стране, зато металла для ковки оружия и доспехов нашлось предостаточно. Странное племя жило войной, их такими задумал художник.

Жители этой пропахшей железом страны выглядели угрожающе — набухшие мускулы, непробиваемая кожа, три прорезающие камень ноги, как у краба, руки-брёвна и постоянно меняющая форму голова с горящим прямо по центру глазом. При первой встрече с таким созданием поверить, что обладатель сей внешности разумен и может вести диалог почти невозможно. Самое удивительное — Старцы, а именно так называли членов Странного племени, обладали мягким характером и были очень ранимы. На первую войну они шли нехотя, движимые страшным голодом и жаждой.

Не сразу жители пяти островов узнали о своём происхождении, великих художниках и всемогущей кисти, однако, когда прознали, сразу вознамерились устранить мировую несправедливость и получить желаемое. Кисть могла решить все проблемы, но нет. Во-первых, Адриана Фэйт тянула время и решила не отдавать артефакт до последнего. Во-вторых, опять война. Острова перессорились за право первыми получить кисть, и началась бойня, но времена меняются.

Сейчас, позабыв ненадолго вражду, объединённая армия пяти островов марширует в сторону Аурелиона, оставляя позади себя только огонь и дым. Они идут, чтобы отнять кисть у тех, кто обрёк их своей глупостью на вечные войны и несчастья. И хоть такой союз хрупок и недолговечен, но последствия могут быть разрушительны.

***

Рассуждать о прощении и прощать — вещи разные. Что бы вы сделали, узнав, что самый близкий ваш человек всё это время управлял вами, словно куклой? Ни любви, ни верности, а только какая-то цель, для достижения которой вы оказались весьма выгодны.

Илиас считал себя хорошим человеком, у него на то была не одна причина. Если не хорошим, то по крайней мере не худшим, но, когда он услышал слова автора записки, найденной им по пробуждению, сдерживать он себя не стал.

Как выяснилось, на разговор его вызвала Линда — воинственная фея. Они встретились после скудного обеда в залах пыльной и тёмной библиотеки, которая умирала вместе с Дворцом Роз: гнили широкие стеллажи, рассыпались прахом древние страницы томов.

— Дейзи опоила тебя приворотным зельем. Его ей сварил Нэк. За это она рассказала ему, где найти себе ещё отравы, которая на этот раз его не отпустила. Я, Амалия и Ричард ей не друзья. Просто эта тварь сказала, что ты знаешь способ выбраться, и только если мы согласимся на её условия, она возьмёт нас с собой. Мы заложники. Нужны ей и её роду, потому что знатные и можем стать рычагом давления.

Был ли Илиас удивлён? Разве что совсем чуть-чуть. Был ли он разочарован? Несомненно. Был ли он зол? Нет, совсем нет. Он был в ярости.

Поэт даже не дослушал рассказа Линды: слова могли и подождать. Он чётко знал, чего хочет в данный момент, и разум его был холоден как никогда, а движения плавны и точны. Линда шла за ним, пытаясь остановить, но любые её попытки оканчивались провалом. Когда он вошёл в гостиную залу, Дейзи сидела за столом и изучала старые карты Дворца. Этим днём она с Илиасом почти и не говорила, изображая глубокую обиду. И теперь она поприветствовала его холодным прищуренным взглядом, но не нашла в глазах поэта и малейшей капли стыда или сожаления.

Дейзи стала что-то говорить, даже кричать, но Илиас её не слышал. Он подошёл к камину, вынул из него тяжёлую, испачканную сажей кочергу и направился к любимой. Она продолжала кричать, считая чары волшебного зелья нерушимыми, забыв, что сварил его обычный наркоман за очередную дозу. И только в последний момент, когда Илиас замахнулся для удара, Дейзи поняла, что на этот раз её нитки смогли оборвать и, может быть, даже постыдилась бы немного своей подлости и лжи, но кочерга уже проломила её хрупкий, как апрельский лёд, висок.

Ричард, Амалия и, конечно же, Линда смотрели на это безучастно, разве что первые двое тихо вскрикнули, когда тело с гулким шумом упало на пол и засыпались алые капли по комнате.

Поэт отложил кочергу и вытер со лба пот грязной рукой. С его глаз сошла пелена. Он крепко ухватил бездыханное тело за волосы и потащил его к окну. Потом Илиас взял труп под руки и медленно вытолкал наружу.

Поэт стоял и смотрел, как превращается в кровавую кляксу на земле та, которую в своей голове он от отчаяния и безысходности назвал идеальной, забыв о том, что нельзя любить образ или иллюзию. И не важно, где ты, а важно с кем. И сколько ни беги он себя, но ни на шаг не отдалишься.

Илиас посмотрел на людей, его окружавших, а потом просто взял и вышел в дверь, чтобы найти Боряна Аль Баяна. Вот такой вот день, когда поутру идёшь убивать одного предателя, а сразу после этого — прощать другого.

***

За стенами дворца рокотала гроза и хлестал жуткий ливень — непроницаемая стена воды. Илиас пробирался к башне куратора короткими перебежками: крыша во многих секциях обвалилась, потрескался пол. Поэт перебегал из одного сухого угла в другой, еле справляясь с потоками воды, что чуть ли не прижимали его вплотную к древним камням. Крепость рушилась на глазах. Ещё немного и простого ветерка хватило бы, чтобы уничтожить этот песчаный замок.

Когда Илиас покидал остальных учеников, то всё же кое-что сказал. Он сказал, каким образом хотел выбраться из Дворца и найти другое место для жизни. Он сказал, что никуда не уйдёт, потому что открыть ворота врагу своего друга — предательство, а всякого рода подлости не в его принципах. А в конце он сказал главное, что Ричард, Линда и Амалия в праве уйти. Они могут открыть ворота для Маэстро и армии Данте, чтобы убраться восвояси, потому что это не их бой, и поэт не мог их заставить сражаться за то, чего они не любили. А сам же продолжал рваться сквозь дождь к единственному человеку, которому до него всё ещё было дело. Наверное, где-то внутри поэт чувствовал, что найти нечто подобное в другом мире будет трудно, если вообще возможно.

Прошло два часа. Илиас, промокший до самых костей, стоял перед дверью в башню куратора. Дождь был настолько сильным, что даже одежду местами смог порвать. В этот момент поэт выглядел жалким, немощным, но, как бы то ни было странно — счастливым. Аль Баян не смог исцелить болезненные ожоги на руках, хотя обещал. Он не привёл его в прекрасное место, где люди только и делают, что занимаются искусством, но почему-то Илиас хотел его простить.

Он медленно поднялся по скользким ступеням: даже в башне последнего куратора крыша начала немного протекать. На верхнем этаже Илиас обнаружил чародея в совсем уж печальном виде. Всё в той же неопрятной одежде, с серым безжизненным лицом и мутными глазами Аль Баян сидел и наблюдал своё отражение в зеркале бутылки. Теперь он даже в чайник коньяк не прятал, а хлестал его без утайки.

— Привет.

Чародей встрепенулся, и пелена с глаз мигом сошла.

— Ты… Ты вернулся? — произнёс он дрожащим голосом.

— Возможно. Ответь на один вопрос.

— Какой угодно, только останься!

— Зачем ты позвал меня и Эдварда с собой? Академии не нужны были новые ученики: иначе бы ты не набирал по одному человеку даже без экзамена. Отнести кисть ты мог и сам. Так зачем же мы тебе понадобились?

— Я хотел, чтобы мы были друзьями. Пили вместе чай, болтали о картинах и рисовали цветы. Я так давно не видел настоящих, живых искренних и бескорыстных людей. Вы мне показались именно такими.

«И богам нужны друзья» — промелькнула цитата какого-то мыслителя у Илиаса в голове. Ответом он остался доволен и подсел за шаткий слот к чародею, одновременно отодвигая бутылку подальше от Аль Баяна, хоть и нужды в этом не было. Волшебник мог протрезветь по одному только своему желанию.