Поцелуй или жизнь (СИ) - Литвинова Ирина А.. Страница 21

Персиваль только смотрел на все это и горестно вздыхал. Он то понимал, что это беснуется демоническая натура сына и Дар Смерти — могущественная и в той же мере опасная магия, причем опасная и для владельца тоже. Он знал, что после тридцати — тридцати пяти Гарет станет более — менее взрослым по меркам Хаоса и научится сдерживать животные инстинкты своего демона. О том, сколько душ искалечится до того момента, страшно было даже помыслить. Великий король уже давно услал бы сына в Хаос, где он пережил бы бурное демоническое отрочество и вернулся к людям уже адекватным, но, стоило магической завесе, отделяющий человеческие земли от территории порождений Мрачного, затянуться за спиной Тринадцатого Принца Веридорского, Пенелопа забилась в истерике, потеряв связь с братом-близнецом, и успокоить ее смогло только возвращение Гарета. Тогда Персиваль приставил к своему сыну младшего отпрыска "короля юга", по сути, противника Веридора, но настроенного на диалог, а не на вооруженное противостояние. Уж чего не ожидал великий король, так это того, что этот образец доблести и сострадания, без преувеличений олицетворяющий все качества сказочных рыцарей без страха и упрека и прозванный за это Благородным Сердцем, станет Гарету и Пенелопе ближе, чем остальные братья!

— Гарет! — прервал мысли Бесноватого знакомый спокойный голос, и тот нехотя развернулся к своему лучшему и единственному другу.

Нет, принц очень любил Гвейна, но сейчас предпочел бы скрыться с его глаз, ибо знал, что его ждет нравоучительный разговор. Он был не только названным братом, он был совестью Гарета. И сейчас эта самая совесть пришла как нельзя не вовремя.

— Ты все же решил напасть на Северный Предел? — строго спросил Гвейн, хмуро глядя на Его Высочество. — Король не позволит…

— Только не начинай снова о том, что эта земля священна и находится в тени Великих гор, откуда на них взирают Боги! — досадливо поморщился Гарет. — А отец может выражать свое недовольство сколько угодно… потом. Сам виноват, раз позволил мне иметь личную армию, значит, понимал, что я не просто хочу со своими же в войнушку играться! Мне нужны те рудники! Еще не хватало, чтобы Хомут закупил у горцев закаленные магией мечи. Сам знаешь, против них даже наши оплетенные всеми защитными чарами доспехи не выстоят! А секрет мечей гордецы-горцы ни за что добром не выдадут.

— И поэтому ты готов пленить весь народ и под пытками заставить их говорить? — голос Гвейн звенел сталью, совсем как те чудо-мечи.

— Они могут рассказать все добровольно, — равнодушно отозвался Тринадцатый Принц Веридорский. — Я не отступлюсь, брат. Вчера утром я получил ответ от Хомута: он как Саратский Вождь согласен продать свой народ и не пришлёт им на помощь армию, обещал так же обеспечить невмешательство Монруа. Вроде как юный Седрик Монруа сейчас гостит в его резиденции. Что ж, ему предложат задержаться чуть дольше. В камере, дабы его родители были сговорчивее. Хомута вполне устраивает, что мы не претендуем на сами рудники, только угонем рабов. К ночи триста пудов золота за них будут в его столице, а наша армия осадит форт горцев. Они, может, и воины, но нас больше. А решат отсиживаться за стенами форта — возьмем их измором. Думаю, не все там настолько безумны, чтобы ценой жизни хранить тайну мечей, жрать своих же соседей и сдирать с них кожу, лишь бы не подохнуть от голода и лютых морозов.

— Остановись, — прервал короля Гвейн. — Ты собираешься устроить бесчинства и накликаешь этим беду и на себя, и на весь Веридор. Эти отважные люди, единственное преступление которых в том, что они верны своему слову до последнего вздоха и знают, что такое долг, не заслуживают такой ужасной смерти.

— Даже их собственный Вождь, которому они так верны, не оценил их преданности и

продал за драгоценный металл, так почему их должен уважать я? — жестоко усмехнулся Кристиан и, обогнув друга, продолжил свой путь. На внутреннем дворе его уже ждала его личная гвардия, семеро из двенадцати братьев, что решили избрать для себя военную стезю и уже получили герцогские титулы. С ними он направится к месту дислокации всей армии.

— Ты просил благословения у Богов? — полетел ему в спину вопрос Гвейна.

Бастард Тьмы, помянув крепким словцом свою медлительность, все же не стал притворяться глухим и ответил честно:

— Нет.

Вот и еще один повод Благородному Сердцу разочароваться в своем царственном друге. А все дурацкая древняя традиция, согласно которой король перед войной, карательным походом и другими кровавыми мероприятиями обязательно должен покаяться перед Богами за то, что собирается унести столько жизней, и просить их благословения на это. Бред! Не Боги ли сделали его Тринадцатым Принцем Веридорским? Так почему же он не может пользоваться той силой и властью, что они даровали ему? Дурости ситуации придавал тот факт, что обращаться правитель должен был и к Единому, и к Мрачному. Если с первым все было гладко, то почитатели второго в последнее время подвергались жестоким гонениям со стороны невесть каким образом расплодившихся многочисленных фанатиков, образовавших чуть ли не отдельное государство, и поклонение ему каралось обвинением в ереси и сожжением на костре. Мрачному Богу до сих пор обращались, только тайком, и храмы его скрывались за непроходимыми зарослями. Вот зрелище: великий король, на ходу теряя корону и оставляя на ветках лоскуты золотой парчи, огородами пробирается к ветхому храму! И смех, и грех!

— Гарет, — тяжело вздохнул Гвейн, — прошу, послушай меня хотя бы в этом. Если уж мне не под силу переубедить тебя, может, это получится у Богов.

— Ха! — недобро усмехнулся Его Высочество, не поворачиваясь к верному другу. — Не трать сил, дружище, в храм я не пойду. Не за чем это. Не нужно мне благословение Богов, и даже если кто-то из Них явится ко мне и скажет, что мой замысел против Его воли, я даже за Его прощением не приду, когда поступлю по-своему! Я узнаю, как делать мечи, способные пробить любую броню, даже если Боги обрушат на меня весь свой праведный гнев!

— Зачем тебе это? — спросил Гвейн, уже понимая, что принца ничто не остановит.

— Я пойду войной на север и поставлю Саратского Вождя на колени. Эти северяне мнят себя такими же могущественными правителями, как великие короли Веридора? Они станут нашими рабами и будут ползать в грязи, обливаясь кровавыми слезами! Уже давно пора великому королю объединить два государства. Скажи, Гвейн, неужто Хомут, эта продажная скотина, достоин править объединенными королевствами? Его жадность и эгоизм недостойны великого короля.

— И твоя гордыня и жестокость тоже, — тихо зловеще проговорил Гвейн. — Ты так жаждешь власти и славы. Ты не получишь этого, Бесноватый. Ты немилосерден к другим, судьба поступит с тобой так же жестоко: позволит ощутить вкус того, что действительно ценно: вкус жизни, вкус верности, вкус любви, — и отнимет. Отнимет все и разом, в тот самый миг, когда ты этого будешь меньше всего ожидать, когда ты, напротив, будешь думать, что для тебя все только начинается, а на самом деле это будет твой закат.

Но Тринадцатый Принц Веридорский, спеша навстречу своему очередному "подвигу", его уже не услышал.

***

Армия Его Высочества принца Веридора Гарета Бесноватого осадила горцев в форте, стоящем у подножья Великих гор. Небольшое деревянное укрепление не выдержало бы и одного удара армады, если бы отважные защитники не укрыли его магическим щитом. Тринадцатый Принц Веридорский, завидев почтового белоснежного голубка, взмывшего в небо и устремившегося к столице Сараты, злорадно усмехнулся: осажденные тратили всю свою силу на оборону и даже пожалели магии на отправку доклада их королю. Глупцы! Интересно, через сколько дней они поймут, что их бросили на произвол судьбы?

Понимать горцы не хотели, причем упорству их можно было только позавидовать. У принца, не оставляющего своих воинов все время осады, даже мелькала мысль, что это еще вопрос, кто кого измором берет, ибо с каждым днем, нервы натягивались все сильнее, победа приобретала все более призрачные очертания, а сомнения все настойчивее бередили разум. Пару раз Гарет в этой "ожидательной горячке" даже подумывал все-таки помолиться Богам, но затем одергивал себя и долго ругал за приступы идиотизма.