Поцелуй или жизнь (СИ) - Литвинова Ирина А.. Страница 22

Год держались горцы. Держались в лютые холода. Держались в проливные дожди. Держались в жаркий зной. Держались… держались… держались… Но вот однажды, в разгар золотой осени, щит вокруг города, бледнеющий с каждым днем осады, в последний раз вспыхнул магическими потоками и пропал. От неожиданности Гарет сначала даже не понял, что это значит. А когда осознал, издал дикий победный клич и, взлетев на своего верного вороного скакуна, помчался к форту, а вслед за ним устремилась и его рать.

Принц уж думал, что придется тараном сносить ворота, которые наверняка изнутри заперты на засов, как вдруг тяжелые добротные створки медленно растворились перед ним. Не ожидавший такого маневра Гарет резко натянул поводья и остановил разгоряченного скачкой коня как раз во время, чтобы не затоптать, собственно, того, кто радушно открыл им дорогу… Никогда Его Высочество не видел такого худого человека. Это был паренек лет восемнадцати, истощенный и усохший настолько, что казался воскресшим мертвецом. Его обтянутое посеревшей кожей лицо было типично горским: крупный горбатый нос, выдающиеся скулы, большие карие глаза — единственное, что пока выдавало в нем живого. Он стоял босиком, одетый в оборванные практически до колен потертые штаны. Кровавые язвы усыпали все его тело, волосы явно уже выпадали клоками, зубы почернели, ногти обломались, сиреневые тени залегли на половину впалых щек. И тем невероятнее прозвучал его звонкий голос:

— Весь форт вымер. Если вам нужно мертвое поселение — забирайте. Только грабить у нас нечего, уж и подметки от сапог все съели.

— И ничего не оставили захватчикам, — оскалился Гарет. — Хей, ребят! Хватайте этого последнего героя!

Бравые воины спешились и мгновенно скрутили паренька. Он даже не сопротивлялся. Сил не было. Оставалось только дивиться, как эта немощь смогла сдвинуть пудовый засов и открыть ворота форта.

Принц хотел уже поворачивать коня, но внезапно вороной под ним взбрыкнул и впервые не подчинился ему. Вместо этого лошадь ступила в разоренный оплот горцев и, поводив туда-сюда головой, словно принюхиваясь и прислушиваясь, направилась прямиком к одной из землянок, притаившейся у самой стены форта. Гарету пришлось не по нраву желание скакуна. Все же ехать по полу-сгнившим скелетом и полу-обглоданным трупам, попутно дыша могильным смрадом, — удовольствие не из приятных. Но конь и не думал останавливаться, уверенно следуя к ничем не примечательной покосившейся дверце, ведущей в подземное жилище. Его Высочество уже достал кнут, чтобы стегнуть непокорную животину по морде, как вдруг до него долетел насмешливый хрип паренька-горца:

— Что, Ваше Высочество, мертвечинкой любуетесь? Может, и откушать изволите? О ваших предпочтениях даже у нас легенды слагают…

Слова яростью обожгли принца. Рванув поводья, он всё же развернул коня, вонзил шпоры ему в бока и, минуя своих воинов и скрученного ими пленника, хлестнул наглеца кнутом по лицу.

— Домой! — гаркнул на ходу Гарет, чем заслужил одобрительный гул своей армии и единодушное желание немедленно повиноваться повелителю немедленно. Последний воин, закинув парнишку-горца к себе поперек седла, напоследок швырнул горящий факел в деревянный форт.

Когда бывший оплот горцев практически скрылся из виду, принц обернулся, чтобы в последний раз полюбоваться тем, как полыхает последнее упоминание о народе, не сдавшемся ему. Вдруг Гарету почудилось, что смутная тень выскользнула из пожарища. Сморгнул — и нет никого. Значит, привиделось. Но двоих воинов принц все же отправил еще раз прочесать всю округу. Спустя пару дней они догнали армию и доложили, что на несколько миль вокруг обратившегося в потухший костер форта нет ни души.

***

Три дня Тринадцатый Принц Веридорский лично пытал парнишку-горца, но так и не вырвал из него ни слова о секрете изготовления разящих все мечей.

— Что ты молчишь, сволочь? — чуть не рычал Его Высочество. — Я же тайну из тебя с душою вытрясу!

— Казни, Бесноватый, — только ухмылялся в лицо правителю парень. — А тайну я не выдам и умру, если такова цена исполнения моего долга.

— Долга?! — кричал в ярости Гарет. — Опомнись, мальчик! Долга перед кем? Ваш Вождь продал вас всех! Он за несколько возов золота позволил мне угнать всех горцев в плен! И ты хранишь верность ему?!

— То, что у Вождя нет ни чести, ни совести, отнюдь не значит, что её нет у его подданных, — отвечал пленник. — Я клялся, что секрет мечей умрет со мной, а слово горца крепче алмаза. А ты, принц, хоть изойди весь злостью, но от меня ты ничего не узнаешь. Мне даже жаль тебя, Бастард Тьмы. Я-то умру со спокойной душой, а тебя сожжет изнутри твоя же тьма!

И парнишку продолжали пытать час за часом, не ослабляя боль ни на минуту, но теперь принц стоял в стороне молча и мрачно следил за этим действом. Когда же горец в очередной раз потерял сознание от боли и его начали приводить в чувство, глухо проговорил:

— Сильный, смелый, преданный — идеальный слуга. Жаль, служит не мне.

— Казнишь? — спросил стоящий рядом Гвейн, не проронивший до этого ни слова.

Гарет ответил не сразу. Раньше он был уверен, что любой враг не достоин ни сострадания, ни тем более уважения. Все просто: не повинуешься королю — умрешь, скорее всего медленно и в муках. Но этот мальчик не был врагом Веридора, хоть и был подданным враждебного государства. К тому же мужество и верность принципам, редкие и завидные качества, которыми, как показывает практика, не могли похвастать даже короли, подкупали. Гарет поймал себя на мысли, что вряд ли бы смог выдержать жестокие пытки только ради исполнения долга. Скорее он бы попытался схитрить или уже давно бы переметнулся к правителю-победителю. Этот мальчик держался на одной силе воли и до сих пор ни разу не вскрикнул на потеху безжалостному завоевателю.

— Не казню, — последовал ответ принца. — Ты же беседовал с ним?

— О да, чудесный мальчик, к тому же не дурак выпить, — довольно фыркнул Гвейн.

Гарет не смог подавить улыбку. Горилка — вот единственная греховная страсть Благородного Сердца. Порой Его Высочеству казалось, что друг мог бы споить самих Единого и Мрачного или поспорить с демоном на свою бессмертную душу, что перепьет того. Сам Бастрард Тьмы бы в этом деле Гвейну не товарищ, ибо уважал только вино, в не это "деревенское пойло", способное сжечь всю глотку половиной стакана!

— И что же, не раскололся даже под градусом? — не поверил принц.

— О мечах молчал, как немой, — подтвердил названный брат Гарета и Пенелопы. — Так что ты с ним решил?

— Пытки прекратим, в камеру отнесем, целителя утром пришлем, чтоб подлатал, а потом предложу ему служить мне.

— Не согласится, — уверенно заявил Гвейн.

— Сам понимаю, что этот упрямец не сразу сдастся мне на милость. Так мы поможем ему принять правильное решение, только не кнутом, а пряником. Кормить будем хорошо, ты с задушевными разговорами под рюмочку расположишь у верной службе, служанку фигуристую и со смазливой мордашкой приставим ему еду и воду носить. Посидит месяцок-другой, и жить захочется. Не самоубийца же он, в конце-то концов.

— Надо было один раз допросить его и сразу такое решение принять, — проворчал Гвейн, но принц только махнул на него рукой.

***

Неспокойно было на сердце у Благородного Сердца, и в полночь он, так и не сомкнув глаз, спустился в подземелье к пленнику. Парнишка бился в лихорадке и горел, словно внутренности его объяло пламя. Гвейн хотел было кинуться за целителем, но горец схватил его руку мертвой хватку и еле слышно, уже в полубреду, прошептал потрескавшимися губами:

— Не надо… поздно уже, пора мне… пора к родителям и братьям, пускай она одна с живыми остается… а может, и она в форте сгорела… Мне страшно… Побудьте с мной, пока я не уйду…

— Тише-тише, — успокаивал умирающего Гвейн, устраивая его голову на своих коленях. — Как тебя зовут, мальчик?

— Янислав… а её… её — Янислава… Славка… Яна…

— Шшш… Успокойся, Ян, я не оставлю тебя…