Повесть об Афанасии Никитине - Тагер Елена Михайловна. Страница 15

— Саркар, выслушай меня!

— Что тебе, чужеземец? — отозвался старик.

— Саркар, я слышал, что ученость твоя несравненна. И что преуспел ты в науке о божестве.

— Не отрицаю, — процедил величаво пандит.

— Просвети, меня, темного. Расскажи, если можно, о вашей вере. Каким богам молитесь вы? Какие храмы у вас? Какие в них существуют обряды?

Глянул пандит на смельчака — будто клювом железным клюнул. И помстилось на миг Афанасию, будто старик этот видит его насквозь и знает о нем даже то, чего и сам о себе Афанасий не ведал. Оцепенел он, — а Гуру вышел из хижины, поманив его за собою. Афанасий последовал за ним. Гуру уже сидел на земле у подножия старого баньяна, косматого в сетях своих воздушных корней.

— Пойду хоть чистую циновку принесу, — вызвался было Афанасий.

— Ничего не надо, — остановил его Гуру. — Садись на землю, — из нее мы вышли и в нее вернемся; никто из нас не смеет презирать земли.

— Позволь, отец, хоть листьев нагребу под тебя, — предложил опять Афанасий.

— Только сухих, — согласился Гуру. — Зеленые листья не мертвы, в них есть живая душа. Нельзя наносить ей обиды.

— Будь по-твоему. Раз закон такой, — говорил Афанасий, проворно сооружая сиденье из сухих листьев.

И долго беседовали эти два человека, такие несхожие, сидя в тени огромного дерева. Афанасий напряженно слушал, Гуру терпеливо поучал.

Ученый пандит, очевидно, любил порассуждать о делах веры и был в рассуждениях этих весьма искусен. Любознательность собеседника была ему заметно приятна. Он не жалел усилий и подробно, обстоятельно посвящал Афанасия в хитрости индийских вероучений.

Темны были речи Гуру; нельзя сказать, чтобы Афанасий так уж хорошо в них разобрался, да и познаний в языке хинду ему все-таки не хватало, тем более что Гуру часто употреблял древние санскритские слова. И если бы Сарьята Пракаси смог прочитать записи в заветной Афанасьевой тетрадке, — он, надо думать, ужаснулся бы тому, как плохо поняты его объяснения. Но для Гуру тетрадь Афанасия была недоступна, и он только радовался неутомимому вниманию русского путешественника.

Гуру подробно рассказал об индийских божествах, которые владеют тремя мирами: небесным, человеческим и подземным; и о том, что боги лишены тени, что они не мигают, не шевелятся при движении, не выделяют испарины. Толковал Гуру своему слушателю о том, как главный бог Брама — творец, созидатель вселенной — вышел из цветка лотоса, а цветок этот вырос из чрева старейшего бога Вишну. Добавил, что Вишну победил всех демонов и овладел небесами и воплотился на земле под именем Кришны. Поведал о восьми перевоплощениях бога Шивы, который поочередно становился землей, небом, водой, пламенем, ветром, солнцем, луною и мыслью. Открыл, что Шива и его супруга Парвати изображаются как одно существо, у которого правая сторона мужская, а левая женская. Сообщил попутно, что у Шивы восемь рук, что венец его украшен молодым месяцем, что вместо запястья он носит змею, а в руках держит шкуру слона. И о том, что каждый вечер Шива, потрясая слоновьей шкурой, пляшет со своей супругой под звуки священных гимнов. А супруга его Парвати — иначе называемая Лакшми, — богиня счастья, красоты и богатства, держит в руке лотос — священный цветок любви. Есть еще бог Сканду с шестью головами и двенадцатью руками, сидящий на павлине. Есть Кувера, бог богатства, хранитель несметных сокровищ, — он одноглазый, с тремя ногами и восемью зубами, и ему прислуживают демоны с лошадиными головами.

Великие старания употребил Гуру, чтобы Афанасий полностью усвоил древнее индийское учение о Мировой Душе. Мировая Душа, Атман, объяснял Гуру, — это первооснова всего существующего; самое высшее счастье, доступное человеку лишь после смерти, — есть слияние с Мировой Душой, иначе говоря — переход в состояние вечного блаженства. Это предел людских желаний, неописуемый и бесконечный восторг. Для того чтоб удостоиться такого счастья, толковал вдохновенно Гуру, нужно в течение всей земной своей жизни беспрекословно исполнять волю богов, приносить им дары и неустанно, тысячекратно повторять их имена. Если человек умер, погруженный в благочестивые мысли, и на устах его в миг смерти трепетало священное имя Шивы или Кришны, — душа такого счастливца, немедленно вслед за его последним вздохом, сливается с Мировой Душой и вступает в обитель вечного блаженства. Вот почему так для человека важно — умереть во время благочестивых размышлений и с именем бога на устах. А чтобы вернее достичь блаженства, верующий может покончить с собой в ту самую минуту, когда ум его устремлен к божеству, а уста произносят священное имя. Если в такую минуту верующий индиец бросится в огонь или утопится в водах священной реки, то вечное блаженство ему обеспечено. Самое главное для человека — это его последняя предсмертная мысль. Для самого страшного преступника, после целой жизни греха и порока, достаточно обратиться к богу в свой последний миг, и он немедленно войдет в светлое небесное царство.

— Вот зачем я искал Чандаку, — открыл свои мысли суровый Гуру, тронутый усердным вниманием Афанасия. — Я пришел к нему не карать и наказывать, а напомнить и предостеречь.

— Позволено ли мне узнать, чем грешен Чандака? И смогу ли я это понять? — решился спросить Афанасий.

Гуру ответил:

— Понять это можно, но сначала надо, чтоб ты узнал и хорошо себе уяснил, что такое в Индии варна.

И стал толковать:

— Весь народ, все население Индии разделено на большие группы, так называемые варны (касты). Этих сословий, в основном, четыре: высшая варна — это брамины; в нее входят священнослужители — жрецы и слуги храмов, а также отшельники-аскеты, проводящие свой век в молитвах и в общении с божеством; вторая по значению каста — это кшатрии (воины и правители государств); третья — вайсья (торговцы и ремесленники); четвертая — судры (земледельцы). Вне этих четырех групп также существуют люди; их называют различно: неприкасаемые, отверженные, угнетенные. Они считаются людьми низшего сорта; всякое общение с ними запрещено. Но и из высших четырех варн каждая существует обособленно от других. Человек, родившийся в одной варне (касте), остается в ней до могилы; перейти в другую касту нельзя. Индиец не имеет права взять себе жену не из своей касты; брак, в котором муж и жена происходят из разных каст, считается ужасным преступлением; такие преступники «теряют касту», а это самое страшное, что может случиться с индийцем. Недопустимо не только жениться на женщине чужой Варны — запрещается даже совместно вкушать пищу членам различных варн. Мало того, если к индийцу во время еды подойдет член другой варны, то пища уже осквернена его взглядом и должна быть выброшена. Варны замкнуты, неподвижны, неизменяемы…

— Строгие порядки у вас, — вымолвил Афанасий.

— Эти порядки существуют в Индии целые тысячелетия, — сказал, как отрезал, Гуру. — На них держится наша жизнь. Эти порядки даны нам самими богами, и жестокая кара постигает нарушителей.

— А Чандака разве нарушитель? — добивался своего Афанасий.

— Чандака — преступник, — мрачно ответил Гуру. — Он — брамин, священник храма Шивы, взял жену из низшей касты, из касты судра. Правда, когда он впервые увидел Камалу, происхождение ее еще не было ему известно. Да и никто не знал, что отец Камалы был слугою моего отца, а мать ее — дочерью служанки, которая меня вынянчила. Все они умерли в голодный год. Умирающая моя айя [5] умоляла меня спасти от голодной смерти ее внучку. Я обещал и сделал. Я взял малютку к себе и растил как мог. Она меня называла дада [6], и все думали, что это моя сестра. Я и любил ее как сестру — это видели люди и знали боги! Пяти лет она стала учиться танцам, а восьми лет вошла в число храмовых танцовщиц… Как она танцевала! Сама богиня Сарасвати — владычица искусств и наук — вселялась в Камалу во время священного танца. Искуснейшие плясуньи девадаси танцевали в храме перед небожителями — и лучше всех была моя Камала! Прелесть ее танцев смягчала всевышних. Сердца молящихся наполнялись весельем, и все возносили хвалу богам и благодарность Камале. Позабавив небожителей, усталые девадаси расходились по своим домам, а Камала возвращалась в храм; там жила она, не видя никого, кроме молящихся, не говоря ни с кем, кроме браминов. И я был спокоен за нее. Спокоен? Да, я был слеп, я утратил разум. Я забыл, что покоя нет на земле, что наши земные радости — это только златотканый покров, покрывало Майи, расшитое мечтами. Оно переливается красками и сверкает огнями, а под ним — черная, глухонемая бездна! Наступил час, и блистающий покров сдвинулся, и мне открылась зияющая бездна. «Дада, — сказала мне Камала, — возьми меня из храма. Молодой брамин, по имени Мохит, сватается ко мне. Я обещала войти женой в его дом». — «Нельзя! — сказал я. — Вы разъединены законом варны». Не задумавшись, Камала возразила: «Мы соединены законом любви».