Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 131
— Он тебе нужен? — дразню я любимого мужчину, отправляя в рот кусочек клубники с кусочком сыра. — Сказывается всё-таки возраст?
— Получишь! — угрожающе рычит Саша.
— Что? Премию? — хихикаю я. — В виде дополнительного поцелуя?
— Не будем мелочиться! — шутливо сердится Саша. — Выпишем тебе что-нибудь покрупнее.
Я оказываюсь у него на коленях, и он меня кормит салатом, забрав в плен мои руки и не давая есть самой. Легкий ужин заканчивается тяжелым поцелуем. Это какой-то странный поцелуй. Он вдруг становится мне важен, как важен сам Саша, наши новые с ним отношения, как важны мне мои родители, моя работа в агентстве, мой родной старый дом. Меня начинает бить мелкой дрожью, словно я замерзла в теплых Сашиных объятиях. Он успокаивает меня и греет в своих руках.
— Что с тобой, Уголек? — спрашивает меня Саша, заглядывая в мои глаза.
— Уголек? — удивляюсь я. — Ты знаешь значение моего имени на языке индейцев Южной Америки?
— Да. На языке индейцев кечуа, — подтверждает Саша. — Хотел тебя удивить.
— Я удивилась! — клянусь я. — Я знала. Когда-то давно перерыла всю литературу о своем имени. Мне кажется, Уголек мне не подходит. Так называют черноволосых и черноглазых. Такое прозвище больше подходит тебе.
— Ты тоже брюнетка, — прижимается губами к моим волосам Саша. — Но Уголек ты не поэтому.
— А почему же? — запускаю руки в его волосы.
— Ты как настоящий уголек, то раскаленный и горящий, то нежный, тлеющий, то шипящий и жалящий, — Сашины губы осторожно опускаются ниже плеч и всё смелее отправляются в эротическое путешествие по моему телу.
— На древнееврейском "Нина" — Богом милованная, — сообщаю я тоном девочки-отличницы. — А на греческом и грузинском — Царица. Попрошу учесть!
— Ты — мой Уголек, — не сдается Саша, легко поднимая меня на руки и унося в спальню. — Пошли пожар раздувать, а потом тушить!
Начинается совершенно удивительная неделя, проходящая по сценарию, ранее придуманному еще Холодильником. И мы с Сашей с упоением следуем выбранному режиму.
Ночуем и завтракаем у Саши. Обедаем у меня дома. Готовит Саша: меня уже баловали и французским луковым супом, и рататуем, и конфи из кролика, и кордон блю. Перекормленная обедом, я категорически ежедневно отказываюсь от ужина, и мы сразу уезжаем к Саше, иногда по ночам совершая набег на холодильник и в полночь наслаждаясь сыром или суджуком с терпким красным или нежным белым вином.
В пятницу Саша приглашает меня в ресторан, но я отказываюсь. Сегодня праздник в честь дочери Карповых — Ирины, художника-оформителя, а после подобных мероприятий у нас всегда вечеринка старых друзей и работников агентства, готовивших праздник.
Художественную ставку я делаю на последнюю работу Ирины: оформление сборника ее любимых стихов, за который она получила гран-при на международном конкурсе. Мне так нравится эта книга, что я вдохновенно пишу сценарий и собираюсь вести сам вечер, что делаю очень редко.
Первый раздел сборника посвящен стихам о цветах. Димка заказал цветочные корзины необычного набора: белая сирень для стихов Тэффи, Плещеевская фиалка, удивительные одуванчики, герои стихотворения Леонида Филатова, настоящие, сохраненные флористом с прошлого лета при помощи женского лака для волос, розы Омара Хайяма, маргаритки Игоря Северянина, лилии Анненского.
Ленка привозит мне длинное платье из темно-синей органзы с вышитыми по подолу, лифу и рукавам лазурно-голубыми незабудками.
— Смотри, какое платье-чехол под органзу длинное! — рекламирует чудесное платье, не нуждающееся в рекламе, Ленка. — И рукава длинные, и лиф высокий, и спина полностью закрытая! А незабудочки какие насыщенные, прямо под цвет твоих глаз! Мы тебе локоны навьем, бирюзовыми камушками украсим — и всё! Фея цветов!
Ленка тщательно создает мой новый образ. Мы долго подбираем тени для глаз и останавливаемся на голубо-серебряных.
— Подводку обязательно! — уговаривает Ленка. — Со стрелками!
Саша уехал на какие-то важные для его бизнеса переговоры, обещал, что вернется к началу праздника. Он пришел в мою квартиру перед отъездом. Мы не обедали сегодня вместе, в день праздника я не могу есть. Ленка, завивавшая мне локоны, поздоровалась, фыркнула, хихикнула, потом тактично убежала попить чаю к Павлу Денисовичу.
— Я буду скучать, — говорит Саша, протягивая ко мне руки.
— Нельзя, локоны! — пугаюсь я, что он испортит то, что Ленка создавала вот уже второй час.
— Я осторожно, — обещает Саша, мягко притягивая меня к себе, но тут же нарушает обещание, начав перебирать мои волосы.
— Ленка убьет тебя! — зловеще обещаю я, наслаждаясь его прикосновениями.
— Я убегу раньше, — обещает Саша, порабощая мои нетерпеливые губы.
Вечер начинается с известного романса, который исполняет для дочери Степан Ильич.
В том саду, где мы с вами встретились,
Ваш любимый куст хризантем расцвел,
И в моей груди расцвело тогда
Чувство яркое нежной любви…*
Именно эти строки Ирина выбрала эпиграфом к своему сборнику. Под прекрасное исполнение наши элегантные студенты театрального училища дарят всем присутствующим женщинам веточку кустовой белой хризантемы, возле Ирины ставят корзину, полную таких же хризантем, они зефирным облаком ластятся к ее ногам.
Вспоминаю, как сегодня рано утром, проснувшись, мы спорим с Сашей, еще лежа в постели.
— Почему рубашка всегда белая? — спрашиваю я.
— Не всегда, — возражает Саша. — У меня много разноцветных рубашек.
— Которые ты не носишь! — заканчиваю за него я.
— Ношу. Иногда, — ворчит Саша. — А в чем дело-то?
— Хочу понять твою странную любовь к белому цвету, — объясняю я. — И именно в рубашках.
— Классика. Что тут понимать? — удивляется Саша. — Ты же в курсе, что у белого много оттенков.
— И у белого? — моя очередь удивляться. — Ты намекаешь на модные оттенки серого?
— Нет. Я серьезно говорю тебе о разных оттенках белого, — смеется Саша. — Но мне нравится ход твоих мыслей! Есть белый, белоснежный, зефирный, лунный, белая лилия, облако, ангел, чайка, опал, лотос и даже редька…
Смеюсь и не верю:
— Врешь! На ходу придумываешь!
— Вовсе нет! — смеется вместе со мной Саша. — Еще белый дым, слоновая кость, молочный, алебастровый…
— Ясно! — прекращаю спорить я. — Давай-ка сегодня на свои переговоры ты наденешь "облако"… Нет! Лучше рубашку цвета редьки!
И мы долго смеемся, целуясь и забывая о времени.
Костик показывает нам видеонарезку из новостных программ, посвященных успеху Ирины Тарасовой на конкурсах. А потом мы выводим на наш огромный экран иллюстрации Ирины. Я начинаю читать Тэффи под мягкое инструментальное сопровождение:
Я — белая сирень. Медлительно томят
Цветы мои, цветы серебряно-нагие.
Осыпятся одни — распустятся другие,
И землю опьянит их новый аромат!
И в это время в зал заходит Саша. Он впервые видит меня в новом платье и буквально застывает на месте, словно не верит своим глазам. Я тоже поражена, потому что у него в руках букет мелких голубых цветов, очень похожих на те незабудки, что распустились на моем невесомом платье. И я читаю стихи о белой сирени, думая о его букете для меня. А ведь он не видел моего платья до этого момента…
Меж небом и землей, сквозная светотень,
Как пламень белый, я безогненно сгораю…
Я солнцем рождена и в солнце умираю…
Я жизни жизнь! Я — белая сирень!
Юные пятилетние воспитанницы Галины Ивановны из детской хореографической студии в юбочках, оформленных как лепестки фиалки, танцуют, а Ирина сама читает стихи Плещеева:
— Скажи, фиалка, отчего
Так рано к нам ты воротилась,
Когда в полях ни одного
Ещё цветка не распустилось?
— Бедна нарядом и мала,
Я меж других цветов незрима,
И если б с ними я цвела,