Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 46

— Можно?

— Можно, — шепчу я, вытягивая губы трубочкой.

Наклоняющееся ко мне лицо блондина Алексея расплывается и уходит в туман, вместо него всплывает лицо Холодильника и прожигающие насквозь почти черные глаза, открывающие путь в бездну. И я в нее с удовольствием ныряю.

Первыми словами, которые я слышу после выныривания, становятся слова Евгения:

— Была одна таблетка. Они бросили ее в шампанское. Надо промыть желудок.

— Лицо не трогать. Ходить после должны сами. Не перестарайтесь! — это голос Холодильника, совсем рядом со мной.

— Слушаюсь! — ответ Евгения совсем издалека.

— Выпей! — из глубокого доброго сна меня вырывает настойчивый и злой голос Холодильника.

К моим пересохшим губам прикладывают прохладный стакан, вызывающий наслаждение этой своей прохладой. Жидкость неприятная на вкус. Через пару минут чувствую тошноту и головную боль.

Сильные руки поднимают меня и несут. Ванная комната. Это моя ванная комната! Крепкие пальцы берут за шею и наклоняют над раковиной. Меня долго и качественно рвет. Потом знакомые ладони прохладной водой моют мое лицо, доставляя удовольствие и прикосновениями, и мягкостью воды.

— Залезай! — командует большой и смутно знакомый мужчина в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами и открывает воду в душевой кабине.

— Платье, — напоминаю я старому знакомому, которого я не помню, но который мне точно нравится. Это я помню. — Надо снять.

— Не надо! — хрипло отказывается знакомый, чье имя я не могу вспомнить.

Моё модное серо-голубое платье-рубашка намокает вместе с Ленкиным авторским бельем и французскими чулками. И когда сильная струя душевой лейки ударяет меня в лицо, затылок, шею, я вспоминаю, кто это.

— Вы?! — кричу я, отбиваясь от прохладных струй.

Глава 22. Барби-Русалка

Знаете, что меня пугает больше всего,

кроме страха остаться одному?

Провести всю жизнь не с тем человеком.

Бернард Шоу

Бледная испуганная Ленка, приехавшая ко мне на следующий день, и вполовину не так бледна, как я. Меня без специального грима можно брать хоть в массовку фильма про зомби, хоть в театр на главную роль Гоголевской Панночки. Кожа лица бледная и какая-то прозрачная, круги под глазами сине-серые, а сами глаза тусклые и больные, хотя обычно яркие, голубо-зеленые, как у родительской кошки Генриетты элитной породы Русская голубая.

— Ужас какой! — причитает расстроенная Ленка. — Чувствую себя преступницей! Нинка, прости!

— За что? — вяло и незаинтересованно спрашиваю я, провожая Ленку в гостиную.

— Это ж я тебя потащила в "Лакмус", — виновато вздыхает подруга, осторожно присаживаясь ко мне на диван, на котором я сижу, закутавшись в огромный серый плед крупной вязки, и размышляю о смысле жизни.

— Заметь, я бежала впереди тебя добровольно, — пытаюсь я шутить.

Голова уже не болит: она пустая, как спелый арбуз, даже звенит так же. У меня просто нет сил, никаких и ни на что.

— Представляешь, какой гад твой Алексей! — заводится Ленка, облегченно обрадовавшись, что я не виню ее в последствиях нашего похода в клуб.

— Мой? — икаю я и снова начинаю пить теплую воду с лимоном.

— А чей? — удивляется вмиг рассердившаяся Ленка. — Я его выбрала, а он выбрал тебя. Твой!

— Ага! Чтобы отравить! — бурчу я, запивая недовольство приятно кислой лимонной водой. — Или ты забыла такую маленькую подробность?

— Не отравить, идиотка, — искренне бесится Ленка. — А добавить остроты ощущений! Ты же сама попросила, а теперь их твой Холодильник через свои связи в спецслужбах вообще посадит!

— Посадит? — глупо переспрашиваю я. — Сама просила? Не просила я никаких таблеток!

— А кто, выпив со мной вторую в клубе и четвертую за вечер бутылку шампанского, начал жаловаться, что ему не хватает чувственности и интима? — прокурорские интонации в голосе Ленки заставляют меня боязливо поёжиться. — Кто задирал юбку и подмигивал несчастным хоккеистам? Вот так…

И Ленку скривило на левый глаз.

— Задирал юбку? — не верю я Ленке. — Я не могла…

— Еще как могла! — вдруг смеется Ленка, вспоминая вчерашнюю ночь. — Как увидела напротив нашего столика Евгения, так и разошлась не на шутку! Коленки оголила, к Алексею прижалась и стала просить у него чего-нибудь этакого!

— Оголилась, прижалась и этакого? — выбираю я из потока слов самые невероятные для меня.

— Мы с тобой последний раз напивались так… знатно на прошлый новый год, — мечтательно вспоминает Ленка. — Конечно, я не успела ни сообразить, ни увидеть, как этот Алексей тебе в бокал таблетку бросил. Даже Евгений в реальном времени не заметил, только потом по видеозаписи, я так поняла, они с твоим Холодильником увидели, что произошло. Но это было… эпично!

— Что это? — чувствую, как горячий стыд лишает последних сил.

— То, как Евгений яростно отрывал тебя от Алексея. То, как аккуратно передавал тебя Холодильнику. И то, как жестко охрана Холодильника разбиралась с бедными спортсменами, — перечисляет довольная Ленка.

— Прямо в клубе разбиралась? — поражаюсь я.

— Нет, конечно! — фыркает Ленка. — Помню, как Холодильник сказал Евгению: "Лицо не трогать. Ходить после должны сами. Не перестарайтесь!"

— Кошмар! — хватаюсь я за голову. — Какая-то маленькая таблеточка — и я чуть не разделась перед Холодильником!

— На такое количество шампанского? Неудивительно! — утешает меня Ленка и с любопытством спрашивает. — А почему не разделась?

— Он потащил меня в душ прямо в платье, твоем белье и чулках! — пожаловалась я.

— Моем белье?! Варвар! — вопит Ленка, вскакивая. — Почему не сняла?

— Я ему предлагала, — шепчу я и краснею. — Он не согласился и облил меня холодной водой прямо в одежде!

— Не согласился? — пораженная Ленка плюхается обратно на диван. — Это уже интересно! А как лечил?

— Лечил? — я пожимаю плечами. — Сначала дал выпить мерзкую воду, вызывающую рвоту, потом держал, как овцу, над раковиной, пока меня выворачивало наизнанку. Знаешь, как было больно и противно?!

Ленка смотрит на меня блюдечными глазами:

— Тебя рвало, а он стоял рядом?

— Стоял, держал, не давал разогнуться, умывал лицо, заставлял снова пить эту мерзкую гадость и снова держал, — меня передергивает от неприятных воспоминаний.

— Боже, Нинка! — всплескивает руками Ленка. — Это невероятно!

— Нет ничего невероятного в том, что перепившей женщине стало плохо! — снова краснею я.

- Красивый, богатый, просто невероятный мужчина вместо того, чтобы проводить время с влюбленной молоденькой невестой или на всё согласной шикарной любовницей, возится с тобой во время весьма неприятных… процедур, — с придыханием говорит почему-то расчувствовавшаяся Ленка и даже всхлипывает, будто собирается расплакаться.

— В чем подвох? — туплю и не понимаю я. — Ты же помнишь, что он меня караулит и за мной следит? Кто орал о нарушении моих конституционных прав?

— Это было до того как! — активно защищается Ленка. — До того, как он повел себя так… так…

Ошарашенная моим рассказом, Ленка долго не может подобрать слова, а я не могу понять, что она хочет сказать.

— Нинка! Это любовь! — наконец выносит вердикт определившаяся подруга.

— С чего ты взяла? — сразу пугаюсь я. — Какая любовь? Страсть, может быть. Одержимость, вероятнее всего.

— Страсть к невменяемой и накачанной непонятно чем женщине? — недоверчиво сомневается Ленка и мотает головой. — Бред! Он мог тебя кому угодно перепоручить. Вызвать врачей. Меня попросить за тобой поухаживать. В конце концов, не бегать за тобой по клубам и не спасать от невольных соблазнителей. А лично спасать от отравления было вовсе не обязательно, только если…

Ленка таинственно молчит, подняв вверх указательный палец, а я, как загипнотизированная, смотрю на этот палец и жду очередного приговора.

— Только если он по-настоящему не влюблен! — подводит итог подруга, хлопнув по дивану ладошкой.