Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 70

— Я вообще не понимаю, как мне удалось отреагировать так, как я это сделал, — бросает мне Хозяин объяснение. — Я просто само спокойствие в сравнении с тем, что мне хочется сделать. Вам повезло, что мы не встретились в десять часов утра.

— Да я вообще везучая, — бормочу я, дурея от абсурдности ситуации. — С рождения!

— Вы зря ехидничаете, — устало говорит Холодильник. — Сейчас я здраво могу и рассуждать, и поступать.

— Звучит обнадеживающе, — уныло соглашаюсь я с точкой зрения Хозяина и делаю еще одну попытку. — Доверенность же была поддельной?

— Доверенность? — подозрительно переспрашивает Холодильник.

— Доверенность на действия от моего имени, — напоминаю я.

— Вам уже сообщили? — презрительно говорит Холодильник. — Впрочем, чему я удивляюсь? Тут все работают не на меня, а на вас.

— Не все, — ворчу я.

— Да вы что?! Не все?! Какое упущение! Это ваша недоработка! — сочится сарказмом из всех щелей Хозяин.

— Так доверенность липовая? — не отстаю я, осторожно выдыхая от осознания того, что после заявления об отмене ограничителя я стою на своих двоих и меня не волокут в логово.

— Да! — лает Холодильник.

— Прекрасно! — радуюсь я. — Это просто распрекрасно! Значит, и остальное — фикция!

— Фикция? — тихо спрашивает Холодильник, и от его шепота мне становится по-настоящему страшно. — А вот в этом я не уверен.

— Вы можете показать или рассказать?! — не выдерживаю и начинаю кричать. — Я не понимаю, о чем вы говорите и что вас так выбесило!

— Даже не догадываетесь? Вы должны были спохватиться, что у вас этого нет! — кривая усмешка искажает лицо Холодильника.

— Спохватиться писем, которые я не писала?! — возмущение клокочет в моем горле.

— Каких писем? — видно, что Холодильник огорошен. — Ваши шпионы плохо работают.

— Это мои друзья, а не шпионы! — горячусь я. — И они не доносят, а беспокоятся обо мне.

— Правильно делают! — Холодильник снова переходит на рык. — Я бы на вашем месте беспокоился!

— А я и беспокоюсь! — докладываю я. — Полгода уже беспокоюсь! Живу как в осаде! Как в бреду! Как во сне!

Холодильник внезапно оказывается близко-близко, ласково берет меня за подбородок и, поглаживая мои губы большим пальцем правой руки, шепчет:

— Нет. Это я живу полгода, как во сне…

Взгляд карих глаз, гипнотизирующий, жадный, горячий, пронзителен и глубок. Он накрывает меня колпаком, звуко- и светонепроницаемым. Я проваливаюсь в чистый, абсолютный вакуум, который поглощает все мои мысли, уничтожает все мои попытки вырваться из его рук.

Поцелуй становится логичным продолжением гипноза. Губы Холодильника теплые и нежные, они едва касаются сначала моего подбородка, щек, носа, лба, а потом забирают в плен губы, мягко, но настойчиво.

Только не отвечать! Только продержаться! Это вдруг почему-то невыносимо трудно. Хочется ответить… Но я не отвечаю.

— Вы не закрываете глаза, — шепчет Холодильник. — Почему? Я думал, что все девушки, когда целуются, закрывают глаза от восторга.

О! Спасибо за помощь! "Все девушки"!

— Не знаю. Я с девушками не целовалась, — легкомысленно отвечаю я. — Вам виднее. У вас опыта больше.

Холодильник медленно отстраняется от меня и отпускает.

— Кстати, о письмах, — хрипло говорит он. — Были еще и письма? О чем можно писать Гене? Вы графоманка? Не можете преодолеть страсть и тягу к сочинительству?

— Не надо обзываться! — героически шучу я. — Эта тяга человека, совершенно лишенного способностей к сочинительству. Вы только что назвали меня бездарностью.

— Нет, госпожа Симонова-Райская! Вы весьма одаренная особа! Этого не отнять! — тон, выбранный Холодильником, говорит об обратном. Он хочет меня задеть, обидеть и обижает. — Что за письма?

— Это был мой вопрос! — возмущаюсь я. — Я первая спросила!

Александр Юрьевич смотрит на меня озадаченно, потом улыбается этой самой своей улыбкой. Щедрой, заразительной, по-детски радостной и совершенно обезоруживающей. И ему сейчас так подходят и "Шаша", и "Шурка".

Неожиданно смущаюсь, застенчиво улыбаясь в ответ. Господи! Надеюсь, я не покраснела. Бред какой-то! От поцелуя не смущалась, а от улыбки развезло.

— Я не видел и не читал никаких писем, — просто и спокойно говорит Холодильник. — Не хватало мне еще и их…

— Конечно, не видели и не читали! — злобно радуюсь я. — Их не существует! И какой бы пасквиль не сочинила про меня Сальмонелла, я готова его оспорить и вернуть ваш ограничитель.

— Готовы? Оспорить? Вернуть? — Холодильник буквально плюется в меня словами. — Пошли!

Хозяин хватает меня за руку и тащит за собой к лифту.

— Нет! Не поеду! — кричу я.

Но Холодильник не слушает меня, а берет в охапку и затаскивает в лифт. Закладывает уши, и громко, разреженно стучит сердце. Стараюсь сосредоточиться и взять себя в руки. Если считать в обратную сторону, то можно отвлечься. Всего-то ехать до третьего этажа.

Десять-девять-восемь-семь…Прижимаюсь спиной к стенке лифта и гордо выпрямляюсь. Шесть-пять-четыре… Не могу позволить ему увидеть свой страх. Три-два-… Что такое?! Зачем?!

Мой мозг разрывается от страха и раздражения. Холодильник буквально за пару секунд до остановки лифта нажимает кнопку "Стоп".

— Зачем? — пересохло горло, и давит виски. — Что вы сделали?!

— Остановил время, — ответил Холодильник. — Хотел рассказать вам, как всё могло бы быть, если бы вы не сделали того, что сделали.

Головная боль или врожденная глупость не дают мне понять, что же всё-таки происходит конкретно сейчас, в этом старом лифте.

— А что я сделала? — шепчу я, закрыв глаза. Становится легче.

— Откройте глаза, Нина! — просит Холодильник, тепло тела которого я чувствую совсем рядом.

— Нет! — отрицательно мотаю головой. — Не хочу вас видеть.

— Тогда слушайте! — слышу я в правом ухе.

Крепкие руки поднимают меня, и я понимаю, что со мной на руках Холодильник садится прямо на пол лифта. Охаю от неожиданности, но глаза не открываю, даже оказавшись на коленях Хозяина.

— Так и не откроете? — ласково шепчет мужчина моей шее, мгновенно покрывшейся мурашками, и, не получив ответа, продолжает. — Как хотите!

Осторожные поцелуи перебегают с шеи на плечи, руки, возвращаются к лицу, щекам, закрытым глазам. Терпкий, томительный поцелуй накрывает мои губы.

— Вы когда-нибудь любили мужчину? — вдруг спрашивает меня Холодильник.

Еле сдерживаюсь, чтобы не открыть глаза.

— В каком смысле? — икаю я.

— Во всех смыслах. Плотском, эмоциональном, общечеловеческом… — Холодильник прижимается к моему лбу своим лбом.

— Вас это совершенно не касается! — у меня осталось не так много степеней защиты, и я почти кричу. — Что за прихоть разговаривать на полу лифта в пустом здании, где можно поговорить в любом кабинете агентства? Всё равно никто не помешает.

— Я уже сказал, — устало говорит Холодильник, и я жалею, что не могу видеть выражение его глаз. — Когда мы выйдем отсюда, всё изменится и испортится. А я хотел бы хоть ненадолго ощутить, что мог бы почувствовать, если бы вы были другой.

— Другой? — не понимаю я. — Я такая, какая есть. Вы добровольно что-то там придумали.

— Придумал, — соглашается Хозяин, беря мое лицо в ладони и целуя в уголок губ.

— Зачем мы сидим на полу? — шепчу я.

— На полу сижу я, — возражает Холодильник. — А вы сидите на мне. Вам неудобно?

— Да! — контрастно его негромкому голосу я снова почти кричу. — Мне неудобно сидеть на полу на коленях у постороннего мужчины, который меня целует против моей воли.

— А мне показалось, что вы почти ответили на мой поцелуй. Там, в холле, — усмехается мне в рот Холодильник. И я не вижу эту усмешку, а ощущаю ее тонкой кожей воспаленных губ.

— Вы упорная! — восхищается мужчина. — Ну, посмотрите на меня. Как тогда…

— Тогда? — мяукаю я, вздрогнув от прикосновения к спине и животу.

— Тогда, когда я вас первый раз увидел, — Холодильник губами тащит с плеча мою футболку, которую я надела вместе с джинсами, когда собралась спуститься вниз.