Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 89

— Не смейте нас сравнивать! — встает в полный рост и включается на полный режим Холодильник. — Вы ничего к нему не испытывали!

— Еще как испытывала! — бешусь я. — Я его презирала! За спесь! За эгоизм! За самоуверенность!

— Вы хотите сказать, что презираете меня? — вдруг тихо спрашивает Холодильник. — Ну же… Скажите… Вы же считаете себя кристально честным человеком, госпожа Симонова-Райская.

Я молчу, сверля его, надеюсь, грозным взглядом невинно обиженной женщины. Молчу минуту, две…

— Нет. Я вас не презираю, — сдаюсь я, растерянно глядя на то, как ослабляет напряженные плечи Холодильник. — Для вас целый букет чувств!

Мгновенно оказываюсь в кольце сильных рук.

— Вы зря радуетесь! — честно предупреждаю я. — Вам этот букет не понравится.

— Я готов выслушать и начать работу над ошибками, — по-пионерски подобострастно уверяет меня Холодильник.

— Вы авторитарны! — получаю легкий поцелуй в кончик носа.

— Надменны! — поцелуй в лоб.

— Жестоки! — горячие быстрые губы Холодильника целуют уголки моих губ.

— Упрямы! — чувствую его дыхание своим дыханием.

— Ревнивы! — выкрикиваю я прежде, чем мой рот накрывает сумасшедший поцелуй, который заканчивается… очень быстро.

Холодильник почти отталкивает меня со словами:

— Не убедили! Стандартный набор руководителя среднего звена. Даже обидно!

— Мы с вами не про работу говорим, а про жизнь! — возмущаюсь я. — И прекратите меня целовать! Я ответила на все ваши вопросы!

— Не на все, — качает головой Холодильник.

— В любом случае, теперь моя очередь! — настаиваю я.

— Не утруждайтесь! — холодная усмешка искажает красивое лицо Холодильника. — У меня уже готовы ответы.

— Без вопросов?! — не понимаю его я.

— Давайте проверим, насколько хорошо я вас изучил, — подначивает Александр Юрьевич. — Первое: договор с Костровыми был в чистом виде финансовым, но с добавлением одного, не имеющего отношения к бизнесу пункта. Торжественно обещаю вам рассказать о нем завтра.

Подозрительно смотрю на его спокойное лицо.

— Второе: да, я был близок с Кристиной несколько раз и действительно подумывал над тем, чтобы сделать ей предложение. Красивая девушка, умна, образованна, воспитанна. Неплохая пара для человека, который еще никогда никого не любил.

Пожимаю плечами равнодушно и краснею. Нет. У меня, конечно, такой вопрос был, но я бы его ни за что не задала!

— Третье: выходка Матвея по отношению к Кристине только сократила время до нашего разрыва, на который я был настроен.

И об этом не решилась бы спросить…

— Четвертое: у меня никаких близких отношений со Светланой никогда не было. Не скрою, я их планировал ровно до того дня, пока не зашел в этот холл вот уже почти семь месяцев назад. У меня не было ни одной женщины с того момента.

Почти паралич нижних конечностей, хотя меня никто не целует.

— Пятое: ни в каком другом качестве вы меня не интересуете, только в качестве жены.

Паралич прогрессирует, охватывая верхнюю часть тела.

— Шестое: вам ничего не кажется, не мерещится, не снится. Я не могу без вас… без тебя существовать. Сегодня я проснулся с мыслью, что ты — смысл моей жизни…

Глава 38. Томление души

Библия учит нас любить ближних,

она также учит нас любить врагов;

может быть, потому,

что это обычно одни и те же люди.

Гилберт Честертон

Букет из ста двадцати одной розы стоит в напольной вазе в моей гостиной, и единственная красная роза смотрит на меня страстно и проникновенно, чувственно напоминая мне о том, что было вчера поздно вечером в холле.

То ли я брежу, то ли Холодильник по-своему объяснился мне в любви. Правда, он не сказал, что любит… Но он сказал, что я — смысл его жизни… Что же это, если не любовь? И что мне с ней теперь делать?

Подхожу к зеркалу: мои глаза живут отдельной от лица жизнью. Лицо бледное, щеки горят лихорадочным румянцем. Контрастно к бледности лица глаза светятся каким-то странным светом, глубоким и яростным.

— Что тебе нужно, Симонова-Райская? — спрашивают эти глаза, заглядывая в сердце и находя там растерянность, смятение и… томление. Недавно прочитанные стихи приходят на ум сами собой:

Томление души — оно необъяснимо:

Предчувствие любви, несбыточность надежд,

Забвение на миг в дыханье торопливом

Невысказанных слов, несброшенных одежд…*

Как после стольких тяжелых, обидных, раздражающих слов, высказанных друг другу в пафосном порыве противостояния, почти ненависти, у него родилось это космическое по своей значимости ощущение — невозможность жить без меня? Вернее, желание жить ради меня. Разве так бывает?

— Разве так бывает? — спрашиваю я Ленку, связавшись с ней по скайпу.

— Это у тебя всё после… — сонно философствует разбуженная мною подруга. — А он тебе уже трижды говорил о том, что чувства его возникли с первого взгляда.

— Но он говорил о страсти, с которой не может справиться, а не о любви, — осторожно возражаю я. — Страсть и любовь, конечно, нужны друг другу, но не обязательны в паре. Ты же понимаешь?

— Я взрослая девочка. Я понимаю многое, если не всё, — вздыхает Ленка, откровенно зевая. — Ложись спать. Утро вечера мудренее…

— Я не смогу заснуть, — честно говорю я Ленке, чувствуя, как сердце танцует польку. — Поговори со мной, пожалуйста…

— Спокойно! Не нервничай! — бодро командует подруга и потягивается, стряхивая остатки сна. — Я круче любого психотерапевта! Сейчас всё по полочкам разложу. Вот скажи, почему ты после такого потрясающего признания будишь подругу, а не проводишь… время с мужчиной, который этого вполне достоин?

Как объяснить Ленке, что признание Холодильника сначала парализовало меня, а потом испугало до такой степени, что я просто убежала. Неожиданно для него, позорно для себя и очень быстро. Холодильник не сказал ни слова, не пытался меня остановить, не пошел за мной. Я беспрепятственно добралась до своей квартиры и еще долго стояла, прижавшись спиной к входной двери, утихомиривая глупое сердце, танцующее венский вальс. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Через несколько минут я услышала шаги, звук которых приблизился к самой двери, а потом почти сразу удалился и затих.

Смотрю в дверной глазок: под дверью пусто. Трусливо выглядываю — на пороге лежит огромный букет белых роз, а сверху одна красная, как капля краски на светлом фоне. Сердце меняет ритм с вальса на танго.

Некоторое время занимаю себя устройством букета. Вспоминаю, что в кладовке есть старинная напольная ваза чудовищных размеров, которая раньше стояла в гостиной и которую я в детстве воспринимала как языческого идола. Темно-зеленая, с золотыми и кроваво-красными разводами, зловеще мерцающая позолотой в лунном свете и радостно сверкающая при свете дня. С большим трудом вытаскиваю вазу на привычное для нее когда-то место и аккуратно ставлю в нее цветы, по одному, не торопясь. Думаю о вазе, о розах и о той легенде, которую сочинил Холодильник. Осторожно вставляю красную розу в центр букета и обращаю внимание на то, что ее бутон своей формой на самом деле похож на сердце.

— Я не могу разобраться, что происходит. Всё так странно и необычно! — почти плачу я, жалуясь Ленке. — Одно дело — отвечать на страсть, другое — на то, что сказал он.

— Смысл жизни не может состоять только в страсти, — убеждает меня Ленка. — Страсть мимолетна, она быстро вспыхивает и так же стремительно прогорает. Поэтому, Нинка, прости за пафос и шаблон, но это… любовь.

— Я к ней не готова, — шепчу я, вытирая тыльной стороной ладони побежавшие слезы.

— За двадцать шесть лет так и не подготовилась? — мягко, боясь обидеть, смеется Ленка. — Ни к страсти, ни к любви?

— К этому можно подготовиться? — сомневаюсь я, улыбаясь сквозь слезы.

— Этого нужно ждать! — провозглашает Ленка, снова скатываясь к пафосу. — Каждая нормальная девочка, девушка, женщина ждет и готовится! Вот я всегда на дежурстве: только объект подходящий в зону моих интересов попадает — мои радары настраиваются автоматически. Всё! Я готова!