Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 92

— Нет. Это опасно для Татьяны. Тем более мне это и не нужно. Мне надо помочь Татьяне уберечь другой секрет.

— Другой? — не понимаю я. — Какой другой?

Холодильник подходит ко мне и нежно берет мое лицо в свои ладони:

— Помни, что это не твоя тайна, — предупреждает он, наклонившись близко-близко. — Старший ребенок Татьяны — тоже внук Кострова. Она ушла от Михаила беременной.

— А девочка? — пораженно выдыхаю я.

— Девочка от второго мужа, — ловит мое дыхание Холодильник. — И я не знаю, в курсе ли он информации о первом. Да это и не важно. Это касается только Татьяны и Михаила. Разберутся сами, если до этого дойдет. Просто Костров-старший точно не знает, что это его внук. Иначе…

— Иначе давно бы забрал? — понимаю я, и мне горько от этого понимания. — Но как такое возможно? Она же мать!

— А он влиятельный и очень богатый человек, — глядя на меня пронзительно и чувственно, шепчет Холодильник. — И если он использует все свои ресурсы — Татьяне не справиться.

— Почему мне кажется, что ты говоришь не о нем, а о нас? — шепчу я в ответ, поняв, что жду, когда же эти губы прикоснутся к моим.

— Да… Я был близок к тому, чтобы подключить все свои ресурсы, но вовремя понял, что я так не хочу, мне так не надо… — его губы не касаются моих, замерев в нескольких миллиметрах.

— А как надо? — глупо спрашиваю я, провоцируя его на ответ, которого страшусь.

— Надо так, как хочу, — отвечает он, прежде чем начинает меня целовать. — Я дождусь, чтобы ты пришла ко мне сама.

* Стихотворение Ольги Андроновой

Глава 39. Сорока-ворона

Любовь искали и не находили,

Любовь теряли и не берегли

"Любви не существует", -

Люди говорили…

А сами… умирали без любви…

приписывается Жюли Вёрс

Нежно глажу ткань форменного коричневого платья. Полчаса назад мы с Холодильником вернулись в агентство, и я отправилась к себе, чтобы переодеться. Наступила очередь этого платья. Ленка еще неделю назад притащила мне совершенно волшебный, потрясающе красивый, вывязанный крючком белоснежный воротник. Тонкий, я бы даже сказала, деликатный его узор похож на морозный и украшен жемчужными капельками.

В этом платье я удивительно похожа на свою маму с ее школьной фотографии: юная девушка, старшеклассница, стоит на крыльце школы в коротеньком коричневом платьице с кружевным воротничком.

После странного поцелуя, делающего ватными ноги и руки, мы с Холодильником молча уходим в машину и отправляемся на работу.

— Ты едешь со мной до крыльца! — не терпящим возражение тоном заявляет Холодильник. — Выходить за квартал до агентства я тебе не позволю!

Молча киваю. Я решилась на официальные отношения, и теперь глупо что-то скрывать и от работников нашего агентства, и от себя самой.

Переодевшись, отправляюсь в свой кабинет и сажусь за проект для Тарасовых. Галина Ивановна и Степан Ильич заказали нам литературно-художественный вечер для своей дочери Ирины, художника-оформителя. Последняя книга, которую она оформляла, получила Гран-при на международном конкурсе. В моей голове уже несколько дней бродят интересные идеи. Работаю не поднимая головы, пока мне не звонит Холодильник.

— Время обедать, Нина, — напоминает он. — Куда бы ты хотела пойти? Я до сих пор не знаю, какую кухню ты любишь.

Какую кухню? Да что ты про меня вообще знаешь? Но я не произношу этого вслух, а спрашиваю:

— Может, перекусим в нашем кафе? Павел Денисович приготовит любое блюдо.

— Мне хотелось бы, чтобы это было не на работе, — мягко, но категорично говорит Холодильник. — Так какая кухня?

— Пожалуй, монгольская, — вредничаю я. Меня бы вполне устроил обед от Павла Денисовича.

— Монгольская? — со смешком переспрашивает Холодильник, разумеется, быстро догадавшись, что я делаю это специально. — Выполнение ваших желаний — моя основная обязанность. Через пятнадцать минут прошу быть в машине.

Продолжаю вредничать, поэтому работаю ровно пятнадцать минут и не иду переодеваться. На пятнадцатой минуте раздается стук в дверь. Евгений. Беру сумочку и иду за ним к автомобилю.

За рулем Евгений, поэтому меня ждет очередное испытание: поездка на заднем сидении рядом с Холодильником. Если его и удивляет то, что я не переоделась, то он этого не показывает. Как только мы отъезжаем от агентства, Холодильник забирает в свои ладони мою левую руку и удерживает, заставляя меня и побледнеть, и покраснеть. Более того, через некоторое время он начинает поглаживать мою раскрытую ладонь указательным пальцем.

— Мы играем в "сороку-ворону"? — нервничаю я, неловко улыбаясь.

— Ты знаешь, — оживляется Холодильник, продолжая поглаживать мою чувствительную кожу. — В детстве меня крайне раздражала эта игра. Тебе не кажется, что мать-сорока должна быть наказана за использование детского труда и лишена родительских прав за жестокое обращение с сыновьями? Ты же помнишь, кого она оставила без еды?

Не удержавшись от смеха, фыркаю:

— Самого младшего. Мал, недорос, воды не принес…

— Это ужасная игра! — констатирует Холодильник, но не перестает в нее играть.

— Возможно, она приучала детей к самостоятельности и обучала помощи по дому? — насмешливо предполагаю я. — Не случайно же мать зовут не только сорокой, но и вороной.

— Не убедила! — Холодильник сжимает мою ладонь в кулак, но не отпускает. Так и едем, держась за руки, как подростки на первом свидании. Это тревожно и трогательно одновременно.

— Вообще-то это не просто игра, — рассказываю я, чтобы сбить себя с неверного настроя. — А игра-потешка. Обучающая. Со времен наших предков, славян-язычников, солнцепоклонников.

— Я и забыл, что ты культуролог, — улыбается мне Холодильник. — Что? Всему этому найдется стройное научное объяснение?

— Не научное. Историко-культурное, — важно отвечаю я и настойчиво забираю свою руку. — Я тебе покажу.

Услышав "тебе", Холодильник не сопротивляется и отпускает. И я, для пущей важности, начинаю небольшой лекторий, сопровождаемый активной жестикуляцией. Только бы не брал меня за руку…

— Утром, встречая солнце на востоке, славяне вставали к нему лицом. Что оказывалось справа? — машу правой рукой.

— Юг? — играет роль добросовестного ученика Александр Юрьевич.

— Молодец! — хвалю я. — Да. Черный юг. А слева? (машу левой рукой)

— Неужели север? — с сомнением спрашивает Холодильник.

— Естественно! Белый север! — подтверждаю я версию Холодильника. — Поэтому правая половина человека считалась черной, а левая белой. И если вспомнить, что правая сторона у славян мужская, а левая женская, то понятно, почему правой рукой отдают, а левой принимают. Тебе это понятно?

— Понятно, — кивает Холодильник, придурковато улыбаясь, хватает мои руки и целует их по очереди. — Это правая. Это левая. Правильно?

— Правильно, — с трудом унимаю взбесившиеся мурашки, загоняя их под длинные рукава платья. — Только у наших предков таких слов не было. Левая рука называлась "сорока", а правая "ворона".

— Руки назвали именами птиц? — Холодильник искренне удивлен. — Не знал.

— Нет! — смеюсь я, испытывая настоящее удовольствие от этого ничего не значащего разговора. — Наоборот! Птиц назвали как руки.

— Ворона черная, а сорока белая? — Холодильник серьезно поражен сделанным лингвистическим открытием. — Кашу варили не птицы, а мамины руки?

— Конечно! — хихикаю я. — Детки вовсе не детки, а пальчики!

— Пальчики? — шепчет Холодильник и берет теплыми губами мой мизинец, сводя с ума только что успокоившиеся мурашки.

— Это негигиенично! — восклицаю я и тяну руку на себя.

Холодильник не отпускает мой мизинец и слегка прикусывает.

— Отпусти! — тихо прошу я.

Холодильник негромко рычит, как добрый, но всё-таки сторожевой пес, и отпускает мой палец.

— Приехали, Александр Юрьевич! — докладывает Евгений.

Ресторан "Бандерос" создает впечатление европейской респектабельности и американской роскоши. Черное стекло и белый мрамор.