Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 58

Искин закрыл глаза. Время еще было. До Криг-штросс оставалось пройти метров триста, это самым медленным шагом — ну, пять, ну, десять минут. А у него — как минимум, час в запасе. Можно еще штрудель доесть.

Нет, понятно, Остмарк получит импульс развития, думал он, тиская в кулаке горло бумажного пакета. Штерншайссер, по крайней мере, на первых порах, поддержит менее развитого соседа деньгами и преференциями. «Австро-даймлеры» и «штейры», пожалуй, почаще замелькают на улицах городов, серьезно возьмутся за Штирию и Альпы. У местных фермерских хозяйств охотно будут скупать сыры и колбасы.

И ладно бы в этом не было никакого подтекста. Он он есть. Остмарк исчезнет с политической карты как самостоятельный субъект.

А далее — что? Далее необходимо будет уезжать. К морю.

Искин усмехнулся. Беженцев объединение коснется сразу же. Списки есть, службы под боком. Чтобы хайматшутц обошла этот вопрос стороной? Что вы, что вы! Ведь столько интересных людей осело в Остмарке и даже не заглядывает на родину! Вообще, Остмарку жуть как не хватает своих концентрационных лагерей! Под это дело можно использовать карантинные базы. Очень уж удачно то, что они есть. Ах, чего вы боялись? Юнитов? Смешно. Право слово, не того вы боялись.

И, конечно, на полную заработают старые и новые заводы. Их продукция по отчетам для международной комиссии будет проходить как сельскохозяйственная и железнодорожная техника, арматура и инвентарь, посуда и строительные материалы, но на самом деле…

Или я не прав? — спросил себя Искин. Он принялся всухомятку поедать штрудель. Ягодное желе кислило на языке.

Допустим, Остмарк и Фольдланд объединяются. Цель этого объединения? Логично — стать сильнее. Получить дополнительные человеческие, мобилизационные, производственные ресурсы. Для чего? Ну, первое, построить империю. Воссоздать древний Асфольд. А чем был известен Асфольд? Подмял под себя чуть ли не всю Европу.

В каждой газете, из каждой радиоточки: несправедливое поражение! Унижение народа!

На что играет? На реваншистские настроения. Митинги, ораторы, марширующий по улицам городов хаймвер — к чему? Все к тому же. Ладно, возможно, цель объединения — самая благая. Не игнорировать же волеизъявление народных масс? Там дойчи, здесь остдойчи. И императоры опять же совсем недавно были одни на двоих, и Барбаросса века назад был общий, и Священная Римская Империя простиралась от Альбиона до Хазарского моря со столицей во Франкфурте.

А далее? Начнется давление на Данск, на Шведское королевство, на Франконию, на Богемию, на Италию с ее манерным дуче. Скажете, нет? Скажете, что Штерншайссеру будет достаточно и Остмарка? Позвольте вам не поверить.

Штерншайссеру даже Европы будет недостаточно. Он смотрит на Африку, он смотрит на Индию, он щерится на Красный Союз.

От близкого, вот-вот грозящего разгореться пожара второй в двадцатом веке войны, более грандиозной, более жуткой, чем первая, у Искина мурашки побежали по плечам и спине, а кожу на затылке стянуло, словно кто-то холодными пальцами поставил невидимые скрепки.

Ах, черт! — вспомнил невпопад он. Я же через клинику хотел идти! Он оглянулся в начало улицы. Или оставить клинику на завтра? Пожалуй, если он сейчас направится к Берштайну, то в «Тиомель» к восьми уже не успеет. Опоздать на первое свидание? Искин качнул головой. Впрочем, ему же известен телефон клиники. Он может позвонить из ресторана или телефона на улице и записаться у Труди в очередь.

Решено, клиника откладывается, у него еще визит в парикмахерскую значится в планах. Искин пощупал ладонью челюсть. Побриться. Времени на стрижку уже не хватит. Разве что на удаление отросших косм электрической машинкой. Так вот пребываешь в уверенности, что у тебя целая вечность впереди, а на поверку оказывается, что ты уже в чудовищном цейтноте. Зря он позволил себе слушать болтовню пьяного Морица. Тот не сказал ничего, о чем Лем не имел собственного мнения.

Искин поднялся. Он приметил на противоположной стороне улицы за швейным ателье вывеску парикмахерского салона. Мимо пробежали несколько парней и, приблизившись к дому у Искина за спиной, загорланили непристойную песню. Грета, Грета, у меня есть медная монетка, я отдам ее тебе за поцелуй. Дальше следовало, что поцелуя мало за блестящую медную монетку, покажи, Грета, что у тебя под юбкой…

Судя по звуку, из окна в ответ кинули цветочный горшок.

В парикмахерской было пусто, мастер, упитанный, лысый, пучеглазый, коротал время за чтением «Wiener Zeitung» и при появлении Искина лишь поднял глаза над обрезом газеты.

— Клиент? — спросил он.

— Да, побриться, — кивнул Искин, снимая плащ.

— Двадцать грошей. С туалетной водой и компрессом — двадцать пять.

Парикмахер сдернул простынку с кресла, приглашая Искина сесть. Руки у него были крупные, мощные. Брюхо выпирало из-под жилетки.

— Мне с компрессом, но желательно уложиться в полчаса.

— Уложимся, — кивнул мастер. — Хельга!

Невзрачная девушка выглянула в незаметную дверь в глубине салона.

— Да, господин Тикке?

— Горячую воду и полотенце, — распорядился парикмахер.

— Хорошо, господин Тикке.

Девушка исчезла.

— Вы садитесь, садитесь, — сказал парикмахер.

Искин сел. Кресло стояло у окна, при желании можно было не только смотреть в зеркало на стене, но и косить одним глазом на улицу. Под окном в свете фонарей проходили прохожие, а в мясную лавку, что находилась чуть дальше, сгружали с грузовика коровьи туши. Желтели жир и кости, краснело мясо.

Над зеркалом были наклеены фотографии из журналов. На всех были запечатлены актрисы.

— Знаете хоть одну? — спросил мастер.

— Нет, простите, — сказал Искин.

— Это печально. Лиана Хайд, Нора Грегори, Тилла Дюрье, — парикмахер по каждой фотографии щелкнул пальцем. — Вы не смотрите наши фильмы?

— Я далек от мира кино.

— Хм.

Мастер закрепил простынку у Искина за спиной.

— А фильмы Фольдланда вы смотрите? Маргрет Шен, Марику Рекк? Аннелизу Торди, наконец?

Искин пожал плечами.

— Извините, я не любитель.

— Зря, — сказал парикмахер, — с нашим миром нас могут примирить только красивые женщины. Или вы не согласны?

— Вот с этим согласен, — сказал Искин.

Они посмотрели друг на друга через зеркало.

— Я так понимаю, что вы спешите на свидание, — сказал мастер. — Разрешите? — Он потрогал, помял Искину кожу на лице. — Неделю не брились?

— Восемь дней.

— И бритва у вас была безопасная.

— Именно.

Отражение мастера в зеркале сморщилось.

— Уж простите меня, но к безопасным бритвам у меня сформировалось стойкое неприятие. Бреют черт-те как. Что «шик», что «блайе», что хваленый американский «жиллет». А теперь голландцы, представьте, еще и электрические бритвы решили выпускать!

— Господин Тикке…

Девушка принесла и поставила на стул таз парящей воды, подала парикмахеру полотенце.

— Ты пока свободна, Хельга, — сказал тот.

— Да, господин Тикке.

Девушка ушла, мазнув по Искину равнодушным взглядом.

— Племянница, — пояснил мастер, смачивая полотенце в тазу. — Так вот, всем этим недобритвам я предпочитаю золингеновский инструмент. И мой «бисмарк» еще никогда меня не подводил. Раньше был «анхольв», но у него, увы, раскололась ручка. Так, сейчас будет горячо.

Он сложил полотенце вдвое, а затем прижал его к нижней половине лица полулежащего в кресле клиента.

— О, — сказал Искин, чувствуя, как жар забирается под кожу.

— Потерпите с минуту, — сказал парикмахер, взбивая пену помазком в керамическом стаканчике.

— Наоборот, хорошо.

— Значит, вы знаете в этом толк. Придержите пальцами, а то спадет.

Искин прижал ладони к горячей ткани.

— Так?

— Замечательно.

Мастер включил светильник над зеркалом, и свет ударил Искина по глазам. Он зажмурился.

— Пальцы можете убрать, — господин Тикке, помедлив, выдернул полотенце.

— Слишком ярко, — сказал Искин.