Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 59

— Что есть, то есть.

Парикмахер развернул кресло. Ноги Искина стали смотреть в проход, а сам он едва не прилег с подголовником на столик перед зеркалом.

— Простите мне вольное обращение с вашим телом, — сказал мастер, работая помазком. — Я предпочитаю брить, как мне удобно. Так я могу гарантировать результат.

Пена покрывала щеки и подбородок Искина.

— Я не в претензии, — сказал он, едва не лизнув выросший на верхней губе пенный ком.

— Ну, некоторым не нравится.

Помазок перестал щекотать кожу, и Искин, не увидев фигуры парикмахера перед собой, скосил глаза. Все было предсказуемо — господин Тикке правил бритву. Полоска золингеновской стали нежно скользила по кожаному ремню.

— Лежите-лежите, — сказал мастер.

— Лежу.

— Не боитесь?

— Чего?

— Многие стали считать такое бритье опасным. А горло всегда было самым уязвимым, самым беззащитным местом.

— Ну, вы же мастер.

— Это да.

Парикмахер встал над Искиным, повернул его лицо в сторону от слепящего света и несколько раз провел бритвой. Касания, честно говоря, почти не чувствовались. Но на всякий случай Искин выстроил цепочку юнитов под челюстью.

— Лежите.

Мастер пропал. Снова раздался мягкий шелест бритвы по ремню. Новый поворот головы. Новые касания. Господин Тикке придержал Искина за нос. Внимательные глаза осмотрели результаты работы. На полотенце, перекинутом у парикмахера через плечо, подсыхала пена. Редкими всходами чернели на пене волоски.

— Запрокиньте голову, — попросил мастер.

Искин попытался уловить проходы заточенного металла по коже, но с некоторым изумлением обнаружил, что пальцы господина Тикке он чувствует куда лучше, чем путешествие «бисмарка» по изгибу шеи.

— Замечательно!

Парикмахер приподнял кресло и в очередной раз отошел к ремню. По оконному стеклу побежали красные блики. Искин чуть повернул голову и разглядел протекающие мимо в свете горящих факелов кепки, шляпы, непокрытые головы.

— Что это? — спросил он.

Мастер помрачнел.

— Не обращайте внимания. Они здесь часто ходят. Сейчас еще кричать начнут.

— Да?

— Без этого не могут.

И словно в подтверждениеего слов с улицы, приглушенный стенами и дверью, донесся неразборчивый рев. Вскинулись вверх кулаки.

— Что это? — спросил Искин, хотя догадывался и сам.

— Наше будущее, как видите, — сказал парикмахер, осторожно проходясь бритвой по подбородку клиента. — Орут за объединение.

— С Фольдландом?

— Ну, не с Красным же Союзом!

— Нет, это понятно.

— Поймите, — господин Тикке склонился над Искиным, выбривая трудные участки. «Бисмарк» неуловимо скользил по коже. — Я ничего не имею против объединения. Пожалуйста. Только такие вот толпы сначала ходят просто так, а потом начинают задирать прохожих и бить камнями стекла. Слышали, что творится в городе?

— Разве это они?

— А кто еще? Бьют стекла, когда чувствуют безнаказанность. Безнаказанность рождается из силы. А сила сейчас за этими молодчиками.

На улице снова грянуло. Кажется: «Асфольд!». Факельный свет вспыхивал и качался поверх голов.

— Хельга! — крикнул мастер. — Смени таз и приготовь чистое полотенце!

Он развернул Искина к зеркалу, в котором мелькнула спина племянницы парикмахера.

— Я вот чего не понимаю, — сказал господин Тикке, затирая у Лема на лице остатки пены. — На что они рассчитывают? Что объединятся с Фольдландом и тут же попадут в рай? Вы знаете, между прочим, что в Фольдланде рабочая неделя — на два часа больше? И экономика их не настолько хороша, как вещают Штерншайссер и Гебблер.

— Да, это мне известно, — сказал Искин.

Из зеркала смотрел на него чисто выбритый мужчина с неважно стриженными, серыми волосами, спадающими на высокий лоб. Взгляд его был устал.

Он попробовал двинуть губами.

— Да-да, — сказал мастер, — это вы. Непривычно?

— Нет, я просто… пробую улыбнуться. Мышцы не слушаются.

— Бывает. Закройте глаза.

Из рук появившейся родственницы парикмахер принял чистое полотенце и, смочив его, расправил на лице клиента, разгладил руками, обжимая скулы, надбровные дуги, нос, линию подбородка. Сквозь массирующие движения Искин слышал голос господина Тикке.

— Ну, ладно, — говорил мастер, — объединились. Но ведь эти орущие про древний Асфольд идиоты не понимают, что экономика Фольдланда уже десять лет по сути как является мобилизационной, военной. Вы знаете, сколько у них танков под видом тракторов рассредоточено по землям Вестфалии и Баренца? Около пяти тысяч. И семь тысяч бронетранспортеров и легкобронированной техники. И пушек около двадцати тысяч единиц. Все это просто не может, как пресловутое чеховское ружье, однажды не выстрелить!

Он снял полотенце.

— А юниты? — спросил Искин, получив возможность говорить.

— Ай, бросьте! — парикмахер брызнул ему в ладони туалетной воды. — Мертворожденный проект сумрачного фольдландского гения по имени Кинбауэр! Пугалка для Европы. Мы всем скопом производим магнитонные аппараты, которые вроде как выявляют крупицы железа в теле и больше ни на что не годны, а Фольдланд строит армию.

— Значит, война?

Искин похлопал себя по щекам, чувствуя, как мгновенно начинает пощипывать распаренную кожу. Запах воды был вполне нейтральный, не терпкий.

— А что еще? — господин Тикке обернулся к окну, где снова стало тихо и уютно-темно. — Эти юнцы полагают, что уж им-то достанется все. Но я думаю, что большинству из них достанутся лишь кресты на местных и чужих кладбищах. Хотя какой-то части, пожалуй, и повезет, они побывают во Франконии, Богемии, Булгарском царстве, Данске, Бельгийском королевстве. Возможно, некоторые доберутся до Португезы и, переплыв Гибралтар, окажутся в Марокко.

— Обширная география, — сказал Искин.

— Европа не так велика, как кажется. И я уверен, что Штерншайссеру ее окажется мало. Не беспокойтесь, он ее завоюет.

Искин выбрался из кресла.

— Всю Европу?

— Да, — кивнул мастер, — всю. Хотя с каудильо Кабанельясом и дуче Муссолини, возможно, он заключит союз.

— Вы интересно мыслите, — сказал Искин, достав монету в половину марки.

— Я читаю газеты, — усмехнулся парикмахер. — Там ничего не написано прямым текстом, но если вы умеете сопоставлять одно с другим…

— А дальше?

— Дальше? — господин Тикке принял монету и вздохнул. — Боюсь, дальше Штерншайссер, а вместе с ним и вся Европа обломают зубы. И кто будет камнем преткновения — Красный Союз, Американские Штаты или Империя Ниппон — не так уж важно. Важно, что вместе с Фольдландом рухнем и мы. Подождите, я сейчас дам вам сдачу.

Крепкими пальцами он проверил карманы жилета.

— Не стоит, — улыбнулся Искин, — я вполне удовлетворен и бритьем, и беседой. Думаю, она одна стоит не меньше двадцати пяти грошей.

— Это приятно, — качнул лысой головой мастер. — Но, боюсь, не этом не сколотить капитал. Трезвый взгляд в нынешние времена не пользуется спросом. Постойте, — он придержал за локоть шагнувшего к двери Искина, — идиоты сейчас пойдут обратно. Вам, наверное, не хотелось бы оказаться среди них.

Лем, одевая плащ, выглянул в окно.

— Пока никого нет. Мне нужно спешить, простите. Женщина превыше всего. Я проскочу.

— Ну, как хотите, — огорченно сказал парикмахер. Видимо, Искин был ему симпатичен. — Заглядываете еще!

— Обязательно.

Искин открыл дверь и сбежал по ступенькам на тротуар. Факельное шествие действительно возвращалось, но пляска огней была еще далеко. Кожу лица холодило, она казалась нежной и молодой. Искин приподнял воротник и метров через сорок перебрался на параллельную улочку. Светили фонари. Стояли у обочин редкие автомобили. Чуть слышно звучал расстроенный рояль.

До Криг-штросс Искин слегка удлиннил маршрут, огибая помпезные здания прошлого века и каменные стены оград. Тут же обнаружился полицейский участок, сквозь затемненные окна которого едва пробивался синий свет. Две пьяные, плохо стоящие на ногах фигуры около тумбы с ободранной афишей препирались с представителем закона, который отправлял их по домам. Куда же мы пойдем в таком состоянии, херр Баудер? — спрашивал один. Моя жена — жуткая женщина, а я не смогу ей сопротивляться.