Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 49

— Слушай, Урод, — сказал человек. — А может ты животное, а?

— Да, я животное, — признался Урод, плача.

— А какое? — Человек говорил из последних сил, больше смеялся, чем говорил. — Может. Собака? — Он делал паузы между словами, чтобы успевать вдыхать воздух, который у него каждый раз моментально заканчивался.

— Может и собака, — Урод говорил сквозь слёзы, его лицо было в крови.

— Нет. Ну ты. Скажи. Нормально. Я. Собака. — Он смеялся безудержно. Второй точно также.

— Я собака, — произнёс Урод.

— Ну какая же ты собака? — Спросил голос. — Собаки они ползают по полу, бегают, прыгают, выполняют команды. А ну-ка. Давай. Вставай. Покажи, — он смеялся. — Собаку.

Второй человек, который изуродовал его лицо, развязал верёвки.

Урод сорвался с места и побежал, врезался в стену, встал, пытаясь нащупать окно, тукнулся бессмысленно в угол и забился в нём, рыдая.

Оба человека засмеялись, били друг друга по коленям и сами ползали по полу, точно собаки, безудержно смеясь.

Дверь отворилась, в комнату кто-то вошёл. Кто-то, от чьего присутствия те неизвестные Уроду фигуры вдруг перестали смеяться и встали по стойке смирно.

— Че делаете, уроды? — Прорычал знакомый бас. — Совсем озверели?

— Да мы… это… — Заговорили они, дружно оправдываясь и перебивая друг друга.

— Вы щас сами ползать тут будете, не как псы, а как тараканы. Вылизывать тут всё будете, поняли?

Человек рванул Урода с места и увёл в другую комнату, в ту, где он не был Уродом, а был Пашей Скрипачом, даже если и бывшем.

Здесь было намного темнее, а потому Павел смог открыть глаза. Точнее один глаз, над другим у него была рассечена бровь, отчего тот заплыл.

Но он смог разглядеть того, чей голос распознал с первых букв. Его тембр был уникальным, твёрдым и жестким.

Перед ним стоял Капитан.

— Так, ну что, Паш, ты шпион Тринадцатого сектора?

— Да, — кивнул Павел.

— Вот и отлично, — холодно сказал Капитан. — Ну всё, заканчивай хныкать, — он посадил его на скамью. — Это тебя ещё не ломают, это так, сидят там, колупают блох у себя в паху и ржут. Подразнили тебя немножко. Не знаешь ты ещё, что такое ломать. Сиди здесь, жди остальных.

Павел смотрел в пол, не порываясь оглядеть комнату, не порываясь осмотреться. Сидел и приходил в себя.

Долго ждать не пришлось.

Спустя пару минут из той же комнаты раздался новый смех, а через какое-то время оттуда вывели не менее избитого и не менее измученного Фёдора Абросимова.

Остальная партия осуждённых по чёрному приговору уже ожидали внизу.

Всю их группу, в том числе Пашу и Фёдора повели к Пепельному кварталу, к воротам. Весь путь они преодолели с мешками на головах, держа руки друг у друга на плечах, недостроенные смотреть на красоту великого града Города.

Там же их начали усаживать в уже подготовленный для транспортировки поезд.

Павел всё ждал, когда же их оденут теплее, ведь из одежды на них были дай бог две пары штанов, валенки и ватник. Головные уборы и то было не у всех. Павлу повезло, перед отправкой Капитан вручил ему зеленоватого оттенка кепи. Это была кепи того самого человека с полубеззубым полубезгубым ртом, который сломал его скрипку, после чего был сослан на Чернуху.

Капитан сказал передать ему привет. Он хранил его кепи всё это время.

Поезд был готов к отправке, заключённые усажены на свои места, но что было удивительно — одно место было пустым. Все присутствующие недоумевали.

Все, кроме охранников.

Капитан отдал им команду и они набросились на Бориса, который пришёл провожать новую партию заключённых, в том числе и Павла.

— Эй, вы что делаете?! — Кричал он. — Отпустите меня сейчас же!

С него стянули тёплую одежду, оставили точно также как и остальных в одном рванье, но вставать с колен пока ещё не давали.

Капитан подошёл к нему, нагнулся и сказал:

— Борь, ну а чего ты ждал? Я держу при себе только таких людей, которые четко выполняют команды и не являются предателями. Если второе я мог терпеть, покуда ты выполнял первое условие, то теперь уже не могу.

— Что? Какое ещё условие? — Взвился Борис, не веря тому, что происходит и буквально бурея от ненависти. — Я должен был приводить тебе каждую неделю по три шпиона. Я привёл столько, сколько смог. Фёдора этого и Пашу, чего тебе ещё надо?

— Ну вот, тогда я тебя прощаю, — добродушно сказал Капитан. — Третьим шпионом будешь ты. Удачи.

Он сделал жест рукой охране и помахал ручкой Борису. Стражники усадили его сопротивляющуюся тушу в поезд.

Из трубы повалил дым, раздался гудок.

Стальная гусеница тронулась с места, колёса заскрежетали по рельсам на трескучем морозе.

— Прощайте, товарищи, — кричал им Капитан. — Возрадуйтесь, ибо вас ждёт искупление!

И помахал рукой, растягивая сладостный момент, покуда его силуэт не растворился в снежной мгле и силуэт Города не растворился вслед за ним.

Прощай, Город. Встречай, Чернуха!

* * *

Колёса стучат, поезд несётся оголтело. Из его трубы валит пар. Он, как и все другие механизмы в Новом Мире, работает на основе паровых ядер.

Вокруг один только снег и лёд, кусками летящий из под механических копыт. Но вот что-то виднеется вдали, всё чётче и чётче, поезд сбавляет темп, а силуэт становится более разборчивым. Это огромный разменов пещера, которая является шахтой и служит Городу основным и единственным источником топлива.

Интервалы между стуком колёс о шпалы становятся всё длиннее и длиннее, время становится бесконечно длинным и тяжёлым. Все замирают, Павел и Борис не смотрят друг на друга.

Послышался глухой скрежет прямо под ногами, так звучат тормоза.

— Приехали! — Извещает проводник, а по сути временный тюремщик, который лишь передаёт бразды реального правления тюремщикам Чернухи. — Вылезай!

Команда отдана, люди, сгорбившись, встают со своим мест и, выстроившись в две шеренги, идут к выходу. Там они по очереди спрыгивают со ступенек поезда на снег.

Павел шёл в конце, бок о бок с Борисом, когда он вышел, его взору предстала огромная глыба, в которой с близкого расстояния и шахту то не сразу распознаешь. В глыбе высечен черный-черный проход, арка, в которую не попадает солнечный свет и в которую могло бы поместиться трёхэтажное здание.

Сам поезд остановился в паре десятков метров от входа, высадил заключённых и встал на месте. Осуждённые по чёрному приговору, а потому пригнанные на Чернуху, они пошли внутрь сами. Их никто не сопровождал и никто не отнимал у них шанса бежать. Ни в какие цепи и даже ни в какие верёвки их никто не заковывал. Они шли своим ходом и по своей воле.

Так и работа система: людей одевали достаточно тепло, чтобы они не умерли от холода, но не достаточно тепло, чтобы они смогли преодолеть расстояние до Города без поезда.

Вот им и оставалось — идти на Чернуху и пытаться выжить там или идти и умереть в снегу. Право на самоубийство Капитан всегда считал неприкасаемым, поэтому если какое-то гражданское право в Городе и охранялось достойно, то только право на покончить жизнь самоубийством.

Для музыканта всё было просто — его родители могут быть ещё живы, и если они живы, то только здесь, а потому и другой дороге для него не было. Куда хотел попасть, туда дорога и привела. Жалел он лишь об одном, что не мог расспросить Марию о её к нему чувствах, полюбила ли она его в самом деле или просто выполняла задание. Скорее всего, выполняла задание. Так думал Паша, потому что так ему было думать проще всего.

Павел, Борис, Фёдор и остальные утонули во тьме гигантского входа на Чернуху. Стоит отметить, что вход и глыба, в которой он был высечен, больше походили не на скалу, а на раздвинутые ноги опытной проститутки. Опыт её измерялся шириной и длиной этого самого входа.

С первых секунд Паша понял, что ему и остальным придётся привыкнуть к этой вездесущей тьме, ведь сколько они не пытались тереть глаза и жмуриться, ничего не выходило. Все они сошлись на мнении, что попали в какой-то туннель, и в нём по крайней мере не было ветра, как снаружи, но разузнать больше им не удалось. Тогда группа заключённых решила пойти дальше. Они начали углубляться в пещеру, спускаться всё глубже и глубже. И самым странным было то, что их никто не держал, никто не пытался их провести за руку вперёд и никто не приказывал им куда идти. Никаких представителей закона пока не наблюдалось.