Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 52

Скорее всего, включить просто так её было нельзя — чего-то, очевидно, не хватало. Иначе её бы уже давно кто-нибудь включил и упёр на ней куда подальше. Но отец той девочки показывал ей этот механизм, судя по всему, не спроста. Как минимум, можно попытаться разузнать у него, можно ли заставить эту штуку снова работать. Но где он?

Этот вопрос был похож на все остальные вопросы, которые всплывали у него на Чернухе.

Павел дошёл до своего рабочего места, взял в руки кирку и принялся стегать стену, пока его спину не начал стегать кнут.

Где Борис, Фёдор, где его родители?

Здесь было ужасно много людей, но в то же время людей здесь, можно сказать, и не было. Все ходили в рванье, все друг от друга немного, но отличались. А потому все были как один. Ох уж эти противоречия.

Павел рубанул по породе раз, затем ещё.

Ему нужно отыскать отца той девочки, найти здесь родителей, активировать эту штуку и убраться отсюда вместе с остальными, освободить людей и пойти штурмом на Город.

Будто бы читая его мысли, рука мимо проходящего охранника вздёрнулась и по змеиному извивающийся язык больно впился в его кожу. Но ни единой мысли, ни одной мыслинки выбить ему не удалось.

Павел лишь сильнее задолбил породу. Его ещё раз стеганули, он обернулся в изумлении.

— Заработал сильнее после удара, значит до удара работал не в полную силу, — объяснял охранник, но скорее даже не ему, а так, в воздух. — А за то что оторвался от работы и на меня пялишься ещё-ё, — он протянул последнюю гласную и завёл кнут за спину.

Музыкант успел обернуться обратно к скале, стоически принять удар и продолжить работу. С каждым ударом кирки об камень он становился сильнее. С каждым ударом кнута об его спину он становился выносливее. Он чувствовал, как растёт, как то, что его не может убить, каждые несколько минут делает его сильнее.

Правда, все эти тренировки его характера и воли могут быть напрасными, если он сейчас же не поест. В животе урчало, желудок точно пудовый кит стенал и распевал серенады.

День только начался, а его силы уже заканчивались.

Вдруг к нему подъехала тачка, человек начал собирать добытую им кучку в металлический контейнер.

— Ну что, — прошипел он сквозь зубы. — Какие новости?

Это был тот самый дед. Бойкий и резвый, до сих пор.

— Охотничьи и исследовательские группы свернули, — тихо заговорил Павел, не колеблясь как в прошлый раз. — Многие не вернулись. Охотники всё чаще и чаще умирают. — Он на мгновение остановился, вспоминая, чего бы ещё ему такого рассказать. — У Капитана был свой шпион, который рекрутировал недовольных. Я был одним из этих рекрутов. И я, и шпион теперь здесь кочуемся.

— О как, — заявил старичок. — Меня Дед Парфений зовут, а тебя?

— Павел.

— На ка, сынок, — он тыкнул его под ребро локтём и отобрал кирку. — За новости даю тебе тачкой немного попользоваться. Смотри узды не получи. Работай больше, говори меньше. Всё понял?

— Понял, — Павел кивнул и это стало его ошибкой, охранник, проходящий мимо и уже начинавший прислушиваться к ним, вдруг сорвался с места, подбежал и задал им обоим жару. Деду Парфению раз пять дал по затылку, а Павлу всего один раз, но чётко по лицу.

Зато стражник не заметил подмены, а может ему было просто всё равно — он дал музыканту поджопник и погнал его вперёд.

Тот благодарил Бога за то, что ни один удар не прилетел ему в пах. Он после стычки в борделе так ни разу туда и не заглянул — уж слишком отчётливым был хруст и слишком болезненно он переживал удар.

Первое время Павел даже не смог сориентироваться, побежал с полунагруженной телегой к самой большой куче, начал вываливать туда уголь.

Мимо проходящий охранник за это сбил его с ног и извалял в пыли.

— Куда без груза лезешь, — вопрошал он. — Нагрузи сначала нормально, идиот.

Музыкант вновь взялся за борозды управления тачкой и понёсся дальше к кучкам. А пока бегал и собирал кучки в тачку, тихонько осматривался, искал нужных ему людей. Очевидно, пробегать так весь рабочий день он не мог, но попытаться найти родителей был обязан. Теперь у него имелись реальные на это шансы.

Павел бегал от одного рабочего к другому, от одной кучки к другой, руки и ноги его ужасно устали. Он решил сбавить темп и тут же ему в спину тысячью иголок впился хлыст — у музыканта вдруг нашлись силы вернуться на прежний темп, что он и сделал.

Скрипач пытался заговаривать с другими, найти кого-то из своих старых знакомых — но всё было тщетно. Люди усердно работали, а его, если он начинал говорить, прогоняли. Теперь он понимал, почему он так сильно понравился старичку, что тот аж дал ему возможность порулить.

Пора было заканчивать обход, Паша сбрасывал последнюю кучу угля, как вдруг к нему сзади подошёл охранник.

— Эй, ты, иди вон вашего убирай, — бросил стражник. — Не видишь, что трупешник лежит?

— Прошу прощения, — сказал Павел, оглянулся, увидел труп и направился к нему. Музыкант подкатил к лежащему на земле человеку и обомлел. Это был Фёдор Абросимов. Он молча затащил его сначала за ноги, а потом за руки на телегу, после чего погнал к горе трупов. Там он некоторое время задержался, давая возможность старику-писателю, если он заснул, проснуться, но тот провалился в такой сон, из которого не возвращаются.

Павел свалил его в кучу, а пока стоял у неё, нашёл несколько секунд, чтобы присмотреться к горе. Нет, его родителей там не было.

Скрипач поспешил обратно к своему рабочему месту, чтобы вернуть деду Парфению его тележку, но когда он пришёл на место, тот лежал на земле. Павел подкатил ближе, посмотрел на него.

— Ну что стоишь без дела, тащи его к остальным, — рявкнул мимо проходящий стражник. — Быстрее!

Паша взял старика за руки, взвалил на край повозки его первую половину, напёр оставшимися силами и поместил его на тачку полностью. Стряхнул пот со лба, поплевал на руки. Конечности Деда Парфения безжизненно свешивались с телеги, а сам он по старческому раскрыл рот в предсмертном вздохе.

Павел потащил его к горе трупов, от которой только что вернулся, вывалил к остальным и поспешил вернуться к работе. На сегодня с него трупов хватит. Но охранник, цепанувший его за плечо своей мясистой ручищей, так не думал.

— Слышь ты, любитель таскать трупы, ну-ка иди к моему товарищу, — он тыкнул указательным пальцем на одного из охранников в противоположном конце помещения.

Павел свалил в кучу то, что успел набрать и побежал по заданному маршруту, туда, куда ему указали. Прибежав к охраннику, он первое время даже не мог найти в себе силы, чтобы без его спроса заговорить с ним, но всё же нашёл и отрапортовал по армейски:

— Прибыл к вам для помощи. Меня прислал ваш товарищ, другой охранник.

— А? — Мужчина в форме по началу немного даже изумился. — А-а, да, нужна твоя помощь, молодёжь. Сейчас мы кое-кого убьём. А ты оттащишь труп. Не люблю, когда воняет, понимаешь?

— Понимаю, — на всякий случай Павел поклонился, как-бы принося извинения.

— Вот-вот, ты парень хороший, смышлёный. Пошли за мной.

Павел поправил свою зеленоватую кепи, которая по сути принадлежала не ему, а тому беззубому безгубому мужчине и последовал за охранником, держась его левого плеча.

Эта нескорая прогулка оказалась для него как большой-большой и столь нужной передышкой.

Наконец-то они пришли к тем, чьи трупы необходимо было отнести к горе, чтобы они здесь не воняли.

Это были родители Павла: Григорий Дементьев и Катерина Дементьева.

Отец отбивал монотонный ритм киркой, мама суетилась с тачкой.

Стражник выхватил дубинку, выбил повозку из её рук и ударом ноги заставил её встать на колени.

— Давай, Гриш, я хочу, чтобы ты это видел.

Дементьев старший обернулся и спокойно, размеренно подошёл к охраннику.

Павел стоял за спиной охранника, но всё происходящее прекрасно видел. Он слишком долго смотрел на отца, пытаясь осознать тот факт, который всё не лез ему в голову, что человек действительно может так сильно исхудать. А самая главная худоба чувствовалась у него внутри, в глазах. А глаза — отражение души. Паша всё смотрел, смотрел, но потом понял, что лучше отвести глаз. Отец не понял, что за спиной стражника стоит его сын, не опознал, не смог, а может не хотел его здесь видеть, а потому и не увидел. В любом случае Павел отвёл глаза, чтобы не привлекать внимание и продолжил следить за ситуацией.