Расплата за предыдущую жизнь (СИ) - Косенков Евгений Николаевич. Страница 39

— Страшнов, как ты, собака, к немцам служить пошёл? Они же нашу страну пришли уничтожить! Пришли убивать наших матерей и детей! А ты…

— Погоди, Степаныч, не с того начал, — остановил поток слов мужчина в гражданской одежде. — Выйди, Заруба. Нечего тебе тут делать. Передай хлопцам, чтобы возвращались в город, а сам задержись пока.

Дверь за спиной Коли захлопнулась.

— Бежать отсюда не получится, пристрелят. Поэтому давай по порядку. Кто, откуда, как и почему у немцев. Тебе ведь лет восемнадцать?

Коля хотел сказать, что меньше, но решил, что в этот раз говорить о перемещении из будущего не будет и кивнул в ответ на вопрос.

— Хорошо. Рассказывай. Времени у нас достаточно, — гражданский закурил немецкие сигареты.

— Вы сами кто? — в голове Коли возникли странные подозрения, незаметные детали, на которые он не обратил внимания до этого, стали выплывать, словно по волшебному мановению.

— Мы, потягивая сигарету, — произнёс гражданский, — солдаты Красной Армии.

На этих словах военный бросил в сторону гражданского немного недоумённый взгляд.

— Мы оставлены здесь по приказу верховного командования для поиска и уничтожения предателей. Поэтому предлагаю чистосердечно рассказать всё.

Слово «чистосердечно» гражданскому далось нелегко, он чуть не сбился.

— Могу рассказать всё, — Коля отметил, что дрожь постепенно унимается и голос звучит более или менее в нормальной повседневной тональности. — Родился я в городе Уренгой.

— Что это за город такой? — спросил гражданский, обернувшись к военному.

— Я такого города не слышал.

— На севере. Небольшой город.

— Дальше, — кивнул, соглашаясь гражданский, затянувшись сигаретой.

— Служил в двухсотой стрелковой дивизии…

Рассказ получился небольшим, но достаточным для этих двоих. Про свой расстрел, Коля на всякий случай, решил промолчать, как и об убийстве красноармейца, командира Красной армии и расстрела евреев.

Гражданский между тем закурил новую сигарету.

— Почему не говоришь о своём участии в расстреле евреев? Ты мог отдать приказ не стрелять, но ты отдал приказ на расстрел.

Соображалка Коли заработала на полную катушку. Возможно, нахождение в том состоянии, когда всё будто стёрлось из памяти, сейчас помогало размышлять и отмечать некоторые странные нюансы. Немецкие сигареты, слово «солдат», чисто выбритые, даже лёгкий запах одеколона, тщательно подбираемые слова. Особенно тщательно этим занимался гражданский.

— Я так понимаю, что об этом вы знаете лучше меня.

— Тебя, Страшнов, расстреляют. Не боишься?

— Боюсь, — обречённо вздохнул Коля и вспотел от осознания произнесённых военным ужасных слов.

— Откуда прекрасное знание немецкого языка? Насколько я знаю, ты никогда не выезжал за границу. Ты кто по национальности?

— Русский, но мне стыдно, что я русский. Язык выучил в школе, учительница хорошо преподавала.

— Стыдно, что русский? — военный привстал за столом, грозно нависнув над керосиновой лампой. Его действия походили на плохо выученную театральную роль.

Коля окончательно убедился в том, что это спектакль.

— Я устал, господа, — произнёс он, присаживаясь на стул. — Розыгрыш не удался.

Двое переглянулись между собой и уставились в сторону двери. Коля тоже оглянулся туда. В проёме стоял знакомый немецкий офицер.

— Господин гаупштурмфюрер! — вскочили со своих мест гражданский и военный, вытянувшись в струнку.

— Оставьте нас, — по-немецки ответил гауптштурмфюрер, на его лице играла довольная улыбка.

— Вилли! Господин офицер! — смутился Коля.

— Извини, что пришлось применить похищение. Но мне очень надо было понять тебя и твоё отношение к рейху. Я вижу, что не ошибся. Обер-лейтенант не просто так взял тебя переводчиком, присвоил звание ефрейтора, и отправил с отрядом новоиспечённых предателей на выполнение задания по расстрелу евреев. Тебя проверяли. Жаль, что Гельмут погиб тогда, — Вилли вдруг перевёл разговор в другое русло. — Но, на то она, и война.

Вилли прошёлся по землянке, брезгливо смахнул невидимую пыль с лавки, на которой недавно сидели два липовых дознавателя. Хотел присесть, но в итоге не присел, а вернулся к Коле.

— Собирайся. Через день летишь в Берлин, — он вытащил из кармана пистолет и положил на стол. — Все соответствующие документы подготовлены. Сопровождать, к сожалению, я тебя не смогу, но обер-лейтенант определил в сопровождающие своего адъютанта Вейсе. Ты ведь с ним знаком. Думаю, что в этот раз никаких накладок не будет.

Утром Коля проснулся в белоснежной кровати в небольшой квартире. Солнечные лучи падали на подоконник и внутрь комнаты не проникали. С улицы доносился рокот проезжающих машин, из соседней запах яичницы. Коля медленно встал, потянулся, повеяло домом. Захотелось увидеть маму и забыть всё, что произошло с ним за последний месяц с небольшим. Он натянул форменные, отглаженные брюки с подтяжками, сунул ноги в сапоги и вышел в другую комнату, оттуда прошёл на кухню. У плиты возилась немолодая полная женщина. Увидев его, она поклонилась.

— Доброе утро, герр Никлас! Завтрак готов.

— Мне умыться, — смутился Коля.

— Герр Никлас очень хорошо говорит по-русски! — улыбнулась женщина. — Меня зовут Ванда. Вот здесь ваши приборы, герр Никлас. Зубная щётка, мыло…

— Вы полька?

— Если вас это смущает, я уйду, вместо меня пришлют русскую, — опустила глаза Ванда.

— Нет, не смущает, ответил Коля, — его взгляд скользнул по большим грудям женщины и остановился на оголённом бедре, платье задралось, зацепившись краем за фартук. Лицо Коли зажгло. Уши запылали.

Он попытался отвести взгляд и не смог.

Полька только улыбнулась, глянула мельком на задравшееся платье и нагло уставилась на совершенно красного Колю.

— Мне велено развлекать вас весь день. И если герр Никлас хочет, то я доставлю такому красивому юноше много приятных минут.

Коля громко сглотнул и нерешительно протянул руку к бедру женщины. Она словно именно этого и ждала. С силой приложила его ладонь к своей ноге, двигая её выше. У Коли перехватило дыхание…

Кровать перестала скрипеть, когда Коля в изнеможении свалился рядом с Вандой.

— Приятно быть первой у такого доблестного немецкого солдата, как вы герр Никлас. Надеюсь, вы довольны?

Коля, не поднимая головы с подушки, посмотрел в разрумянившееся лицо Ванды.

— Откуда вы знаете немецкий?

— Я долго жила в Германии.

Взгляд Коли опустился ниже, на вздымающиеся вверх груди. Он чувствовал приятное опустошение и расслабленность.

— Ты поспи, я приготовлю обед.

Она медленно встала, собрала вещи и, продолжая мило улыбаться, ушла.

Коля растянулся на кровати, глубоко и шумно вдохнул воздух. Это его первая женщина! В прошлой жизни он этого так и не испытал. Какое приятное и необычное чувство лёгкости и полёта! Улыбаясь, он заснул.

Его разбудили в полдень. Вилли по-хозяйски устроился за столиком у окна и потягивал из большого стеклянного бокала коричневую жидкость, похожую на коньяк.

— Просыпайся, Никлас! Я смотрю, ты время зря не теряешь! Завидую тебе! — он усмехнулся, и кивнул головой в сторону, лежащего на полу предмета женского туалета.

Коля покраснел и неловко сполз с кровати, стараясь попасть в штанину.

— Это нормально, мой друг! — Вилли, чтобы не смущать одевающегося Колю, встал и стал смотреть в окно, продолжая время от времени делать небольшие глотки коньяка. — Солдаты на войне должны расслабляться, иначе от смерти, страха и крови можно сойти с ума. Ванда приятная полька и хорошо говорит по-немецки. Надеюсь, что и в кровати она тебя не разочаровала. Это, как говорится, лирика. На столе сопроводительные документы на имя ефрейтора Никласа Страшнофф. Ты обычный ефрейтор, который возвращается в Берлин в отпуск. Вейске повезёт остальные бумаги. Они засекречены. О своём «будущем» ни слова. Веди себя естественно, как и положено отпускникам. Завтра с утра за тобой заедет Вейске. Будь готов к восьми часам. Надеюсь, что вскоре мы встретимся. В Берлине.