Расплата за предыдущую жизнь (СИ) - Косенков Евгений Николаевич. Страница 40

Коля стоял перед ним навытяжку, наглаженный, вот только не бритый.

— Побрейся, обязательно. Женщины любят либо бородатых, либо чисто выбритых. И одеколон не забудь, — он поставил недопитый коньяк в бокале на стол, покрутил его. — Удачного полёта! В воздухе красных окруженцев нет, так что можно не беспокоиться по этому поводу.

Коля проводил гауптштурмфюрера до двери.

— На улицу не выходи. Не надо лишний раз рисковать.

Ванда согрела воду, подала бритвенный прибор и с улыбкой ушла в другую комнату. На кухне под полотенцем ждал обед. На душе Коли было светло. Убийства людей стали нереальными, словно произошло давно. Перед глазами мельтешили красочные картинки Берлина, которые внезапно сменялись прелестями Ванды. Цивилизация! Он добился той жизни, которой достоин! Его оценили по-настоящему!

День пролетел незаметно. Ванда вовсю старалась сделать приятное «немецкому» мальчику. Ей ведь никто не раскрыл маленького секрета, что Коля — русский.

Утром Ванда разбудила Колю, напоила крепким кофе с бутербродами, поцеловала на прощание. Небольшой свёрток с продуктами и термос с горячим напитком аккуратно сложила в ранец к свежему белью и мыльно-рыльным принадлежностям.

Вейсе ждал у машины. Мягко кивнул на приветствие и указал на заднее сиденье. Спереди и сзади по дороге на аэродром их сопровождали мотоциклисты в форме полевой жандармерии.

Самолёт с чёрными крестами на крыльях и хвосте казался огромным. Коля заворожено смотрел на него, а где-то в глубине, внутри ему послышался голос, который говорил, что не следует лететь на этом самолёте. Но голос оборвал Вейсе, который после разговора с пилотом скомандовал посадку. Коля забрался внутрь самолёта по металлическому трапу. Здесь уже были закреплены какие-то ящики и тюки. Из пассажиров их оказалось четверо. Вейсе, Коля и пехотный майор с портфелем и денщиком.

Рыжий денщик пару раз попытался заговорить с Колей, но взгляд Вейсе каждый раз заставлял его заткнуться.

Взлёт получился тяжёлый, трясло неимоверно. Коля с трудом сдержался, чтобы не показать свой завтрак всем присутствующим. Когда оторвались от земли, заложило уши, будто в них напихали уйму ваты. Несмотря на это всё сердце пело. Хотелось поскорее оказаться в Берлине, и в то же время хотелось обратно, в объятия горячей Ванды. Они пролетели совсем ничего, когда из кабины вышел пилот и сказал о русских истребителях, которые непонятно откуда взялись. Показал на закрытые брезентом тюки.

— Наденьте парашюты, на всякий случай. Нас прикрывают две пары наших асов, но кто знает этих русских. Они способны на всё!

С парашютом сидеть оказалось совершенно неудобно. По крайней мере, Коле. Вейсе показал, что надо делать, если придётся прыгать.

Внутри Коли опять колыхнулось чувство опасности, но спокойствие Вейсе, загнало чувства глубже внутрь. Чтобы не думать о происходящем, он стал вспоминать приятные моменты прошедшего дня и ночи. Коля отрешился от всего, закрыл глаза и внезапно провалился в сладкую дрёму…

Что-то неправильное заставило открыть глаза. Самолёт издавал другой звук. И, кажется, они теряли высоту. Напротив, у другого борта, сидел майор с открытыми глазами, в которых читался ужас, а в ногах лежал денщик с развороченной головой. Бледный Вейсе что-то кричал, но шум мотора и ещё чего-то не давал разобрать слов. Коля увидел, как тот зажимает одной рукой бок. На мундире расплывалось красное пятно, словно распускалась алая роза.

Страх и ужас заставили стучать сердце в бешеном темпе. Самолёт содрогнулся от нескольких попаданий, но продолжал лететь. Вейсе держался с трудом. Майор замер, как истукан, как бледная восковая кукла. Коля растерянно оглянулся по сторонам. В бортах зияли отверстия, и виднелось небо. Стоял страшный свист, который начал очень неприятно действовать на уши. Что-то ударило в плечо, брызнуло горячим в лицо и вызвало страшную боль. Захотелось кричать, но звука не слышалось. Возможно, он кричал, а возможно, перехватило голос. Когда кончился воздух, а боль стала невыносимой, открылась дверь из кабины пилотов. Коля терял сознание, но ещё отмечал, как два пилота помогают майору встать на ноги и провожают к открытому люку. Один из пилотов возвращается, осматривает Вайсе и Колю, показывает своему напарнику руки крест-накрест. Потом все трое один за другим исчезают в проёме люка. Коля, теряя сознание, попытался встать и сталкнулся с третьим пилотом, который вытянул из рук Вайсе портфель и подхватил Колю…

Очнулся ефрейтор Никлас Страшнофф от дикой тряски в кузове грузовой машины. Правая рука туго забинтована и привязана к телу. В голове стоит безумный гул и далёкие нереальные обрывчатые воспоминания. Попытался поднять голову, но тряхнуло так, что в затылке появилась ужасная боль.

Вскоре машина остановилась, и вокруг засуетились солдаты в немецкой форме.

— Тяжёлых в операционную! Сам всех осмотрю!

Перед глазами Коли возник старик в белом халате.

— Этого в первую операционную на стол. Немедленно.

Носилки с Колей схватили и почти бегом понесли в здание. Сознание сбоило. Выхватывало из реальности только фрагменты, гасло ненадолго, опять включалось и вырывало из событий другие эпизоды. А совместить эпизоды уже было не в состоянии. Коля не мог понять, где он находится, в реальности ли всё происходит, и вообще что происходит…

Сознание последний раз блеснуло, заставило тело вытянуться за последним вздохом, и погасло…

Глава 20. Для чего-то ещё нужен

Боль пронзила голову. Тюляпин перестал двигаться, дождался, когда боль утихнет. Медленно перевернулся на бок. Вокруг темнота. Рядом кто-то всхрапнул. Не один. ОН задумался, где он мог оказаться, но память обрывалась на взрыве. Я ранен и в плену? Он ощупал себя. Сзади на шее засохшая царапина и огромная шишка на затылке. Притронулся и взвыл от боли.

— Что, браток, очухался никак? — раздался рядом тихий голос.

— Очухался, да только не пойму где я?

— В плену. Закрыли в сарае. Охрана вокруг. Сарай посреди деревни, а в ней целая пехотная часть. Далеко не убежишь.

— Хреново.

— Не то слово.

— Много нас тут таких?

— Почитай два десятка будет. Капитана НКВД вчера расстреляли. Из старших остался ефрейтор, но немцы косо на него поглядывают.

— Из-за чего так?

— Он грузин, а они подозревают, что он еврей.

— Давно тут?

— Третьи сутки. С тобой троих привели от реки. Вместе, может, были? Правда, офицер ругался только в твою сторону. Что говорил, не сумел понять, гавкал, гавкал, а никто так и не понял.

— Чего там понимать? — раздался молодой голос. — Троих он вчера в землю положил, а двоих в госпиталь отправил. Вот офицер и ходил злой.

— Так ты ещё и герой! Дай пожму руку! — откуда из темноты в плечо ткнулась рука. — Давай знакомиться, Макар Фомич, ездовой артиллерийского орудия.

— Тюляпин, Аркадий Иванович, можно просто Аркаша. Красноармеец, пехота.

К ним приблизился третий.

— Митько Юра, пулемётчик, второй номер.

— Фомич, сейчас ночь?

— Ночь, только уснуть никак не могу. Глаза закрою, а передо мной дом стоит и жена с детишками. Еле сдерживаются, чтобы броситься следом за мной. В глазах слёзы блестят.

— И много детишек?

— Семеро. Пять парней и две девчушки, — вздохнул Макар Фомич. — Там сейчас немец хозяйничает. Вот и думаю, как они там…

— А нас в лесу взяли. Мы в разведку пошли втроём, а заодно, думали, продуктами разживёмся. Правильно говорил Юрашев, переправились бы, а там и о жратве подумали.

Тюляпин лёг набок, чтобы не беспокоить шишку на голове и задумался. Готов ли он встать к стенке? Как он выдержит пытки? И вообще способен он переносить боль? Способен достойно умереть? Мысли метались не останавливаясь. Как сложно было привыкнуть к мысли, что идёт война, но потом всё изменилось. Вот только не думал он, что придётся оказаться в плену, из которого может не быть выхода…

Дверь сарая громко скрипнула, в ответ ей скрипнули сапоги. Тюляпин поднял голову, как и все присутствующие. В проёме стоял немецкий офицер и внимательным взглядом кого-то искал. Взгляд остановился на Тюляпине.