Лесная ведунья. Книга 1 (СИ) - Звездная Елена. Страница 20
Я вот, например, так не смогла. Все оставила — заговор на бородавки и облысение, несколько мелких проклятий на неудачу, а вот заговор на бесплодие не смогла. Хотя оно может и зря, не стоит таким как Анарион размножаться, ох и не стоит, наверное. Ну да не мне судить, я не бог, не Земля Матушка, не могу я такой грех на себя брать. Говорят люди не меняются, но все бывает… а я так не могу.
Два касания, и вместо поганки в руках моих букет цветов лесных. Ландыши, фиалки, незабудки, листья клевера, заячья трава. Милый букет получился. Одного не хватало.
— Ульгерда, нет ли у тебя случаем кожи змеиной? Откуда-нибудь издалече, желательно, да чтобы кожа была сброшена, а змеи уж и не было бы в живых давно.
Ведьма, настороженно взирающая на букетик в руках моих, призадумалась крепко, подол юбки подняла, да на башмаки свои посмотрела. Хорошие были башмаки, а на них для крепости вставки из кожи питона.
— Не уверена, что своей смертью помер, — сказала я.
— Своей, — улыбнулась Ульгерда, — а если не своей, то давно это было. Шкуру же я нашла, сброшенная она была, и давно это было, в мою весну.
Улыбка у ведьмы стала грустная.
Весна у ведьмы это не молодость, мы и вовсе не стареть можем, весна — это пора, когда распускались чувства, когда сердце наполняла любовь.
И вот сидим мы, я, молодая еще, девчонка почитай, и она, старая опытная ведьма… а весна прошла уже у нас обеих. Мою погубили, недолгой она была, да растоптали жестоко. Ульгерде повезло — любил ее муж, больше жизни любил, и жили они счастливо в браке счастливом, и… а впрочем мое ли это дело.
— Ботинки снять придется, и сжечь, — предупредила ее, да потянулась к коже змеиной.
И пока горели огнем синим ботинки ведьмы недалече, сама Ульгерда с интересом следила за тем, как обрывок кожи змеиной в моих руках превращается в два разнородных предмета — алую шелковую ленту, и прядь каштановых светлых почти рыжих волос.
А после я протянула руку к моей личной поганке, из темно-зеленой сплетенной из изумрудной травы кошки, вытянулась ростком лиана, прикоснулась к моей руке. А я старалась не улыбнуться, когда передавала ей образ Анариона, стать, поступь, плечи широкие.
— Нравится он мне очень, подарок передай, — попросила я чащу.
И тут произошло невиданное — моя зараза росток отдернула, и головой кошачьей отрицательно покачала. Я чуть букетик из рук не выронила, а Заповедная чаща, моя Заповедная чаща, нахмурилась, по-кошачьи глаза прищурила, подошла, на задние лапки поднялась, передними к руке моей прикоснулась да и выдала мне образ. Охранябушкин! Без рубашки. И тот, между прочим, не просто так красовался на радость русалкам, которые толпой в три штуки уселись у меня на дворике, а окно рубил! Окно рубил! В моей избе! Окно!
— Да что ж он творит то, ирод окаянный?! — вырвалось у меня.
Чаща этого тоже не поняла, но зато показала мне другое — там русалки толпой в три хвоста, сидели и волосы расчесывали костяными гребнями, да все как на подбор — золотоволосая, шатенка и с волосами цвета воронова крыла. И щебечут-щебечут, а маг мой, тощий, поджарый, все рубит и рубит! Избу мою рубит!
— Так, все, неси подарок ведьмаку, — потребовала я.
Чаща на меня посмотрела с сомнением, внутренним взором на русалок… сравнила. Тяжело вздохнула, забрала букетик и помчалась нести его принцу. Потому что, по мнению чащи, и она этого даже не скрывала, русалки куда привлекательнее меня были, так что мне в плане архимага моего рассчитывать было не на что!
Проводила ее гневным взглядом, потому что… я и не рассчитывала на архимага, мне вообще никто не нужен, но обидно же! И куда водяной смотрит, почему у меня по двору русалки шатаются?!
— А ты гневаешься, — заметила проницательная Ульгерда.
— Русалки распустились, чаща не слушается, лес Заповедный разрастается, ведьмак не проученный шляется, маги королевские налетели, Изяслава ума лишилась, Славастена остатков совести! Есть с чего гневаться-то.
Ульгерда кивнула, но продолжала смотреть на меня пристально.
— А, говорят, леший у тебя знатный, — заметила словно невзначай.
И тут я чуть не сболтнула, что к лешему русалки и на триста саженей не подойдут, он у меня суровый да неприветливый, вот только… не такая уж я и дура, чтобы правду сболтнуть неосторожно.
— Хороший леший, — сказала сдержанно, — и мой.
Ульгерда понимающе улыбнулась, голову склонила.
Понять ее я могла, часто лесные ведуньи с лешим неразлучны становились, да только никому и никогда не скажу я, что мой леший человеком оборачиваться не способен больше. Искалеченный он ко мне пришел, что смогла, я сделала, но что я могла, ведунья необученная? Не станет мой леший человеком никогда и не родятся от него дети, от того и бесится моя чаща, с жиру бесится, не иначе!
— Спасибо тебе, — вдруг сказала Ульгерда.
Благодарить ей было за что — та гадость, что она на себя взяла, ей бы не ботинок стоила, а жизни — Ульгерда стара.
— Не за что, — улыбнулась грустно, — к ведьмаку у меня свои счеты, он на мою чащу позарился, в лес мой гостем незваным пришел, а ты мне ключ принесла, сердечная благодарность тебе.
С сомнением посмотрела на меня ведьма, да спорить не стала — магия леса моя вотчина. Ведьма же вздохнула глубоко, улыбнулась и вдруг сказала:
— Словно годков двадцать с плеч. Я к тебе попрощаться залетела, опосля путь мой к источнику лежал, думала не доживу до суда ведьмовского, да ты мне жизнь подарила, хоть и не признаешь этого.
И поднявшись, ведьма метлу взяла, на меня посмотрела и сказала:
— Хорошая ты ведьма, Весяна, правильная. Береги себя.
Когда улетала босоногая ведьма, я сидела все там же, в сумраке леса, задумчиво глядя ей вслед. Надо же, никогда не думала, что ведьма на метле может выглядеть… забавно. А оказывается, когда пятки голые из-под подола юбки гордой ведьмы выглядывают, очень даже потешно смотрится.
И да, я правильная ведьма. Правильная. И поступила правильно. Я и сама это знала, просто когда это и Ульгерда сказала, на душе стало светлее.
Потянувшись к ближайшему лопуху, я собрала все капли росы, что еще пряталась в стеблях травы, наполнила лист лопуха маленьким казавшимся ртутным озером, да и принялась наблюдать. Наблюдала я городок нашего барона, в который, видать после «подарка» переселился Андарион из усадьбы барона.
Видеть я могла не все, только то, что чаща моя видела, а она перемещалась змеей потайной, по большей части под землей, так что сад позади двора гостиного, в котором на траве растянулся ведьмак, с девицей легкого одеяния, и сам был полугол, я видела отрывками. Сад с ведьмаком — земля сыра. Сад — земля. Сад — земля, крот. Крот попался вежливый, очень извинился перед чащей, спросил может помочь чем надо. Чаще помогать не надо было, но… у крота кротиха оказалась беременна.
«Не смей!» — потребовала я у чащи.
Да какой там, эта поганка уже остановилась и в красках расписывала, какой у нас замечательный лес! А как червяков-то под землей много, прямо косяками ходют! В красках, потому что это говорить чаща не может, а вот показывать очень даже. Она и показывала! Особенно крота впечатлил косяк червей под землей! В результате переговоров, в саду раздались характерные стоны, но даже они не отвлекли чащу от главного — поганка прорыла ход в мой лес для крота и его будущего семейства!
Но на этом дело не закончилось — опосля чаща высунула листик на поверхность и с интересом стала следить за происходящим. Следить было за чем — к ведьмаку еще одна девица присоединилась, и теперь у него было сразу два объекта для размножения. А чаща моя такие процессы очень даже любит и уважает, а потому интерес у нее был к размножениям повышенный.
Я же краснела аки маков цвет, закрывала лицо руками, подсматривала через растопыренные пальцы, и в какой-то момент смущение было вытеснено совершенно изумленным:
«И так можно?»
«Так тоже можно?!»
«Ого, и даже так?!»
«Ну, ничего себе!»
А потом чаще все это надоело. Моя зараза спустя четверть часа, не менее, уяснила для себя главное — размножательного во всем действии нет ни капли. В смысле ни капли нужного семени не пролилось из ведьмака, а потому все вот это пустая трата времени. А тратить время в таком ответственном процессе, чаща считала абсолютно безответственным. Так что сердобольная выскочила из земли одним плавным движением, став девой… голозадой, увы, одеваться она все так же не считала нужным, величаво подошла к остановившейся, но уже довольно далеко зашедшей в разврате компании, и вручила оторопевшему ведьмаку, который некоторыми местами даже поник от изумления, мой букет. Потрясенный принц оторопело воззрился на букет, но на этом испытания для его психики не закончились — чаща моя разошлась во всю!