Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 46

– Вот, – сказал, положив оружие на стол. – Среди прочих был. Купец брать не стал – мелковат калибр. У него пистоли с саблями военные берут, а этот для дамской ручки. Может, вам сгодится?

Я рассмотрел оружие. Ствол с мушкой, посеребрен и украшен узорами. Изящный замок, тоже с украшениями. Рукоять в ладони лежит удобно. Ладони у меня, к слову, узкие, но с длинными пальцами. «Породистые», как здесь говорят. Не знаю, откуда это у меня, но у деда-механизатора были похожие. Узкие-то они узкие, но рукопожатия деда опасались даже здоровенные на вид мужики. Мне его тоже приходится дозировать, не то некоторые вскрикивают. Однако вернемся к пистолету. Калибр – примерно 10–11 миллиметров. Точнее не скажешь – измерить нечем. Легкий. Несерьезное на вид оружие. Зачем его носил французский кавалерист? Застрелиться, что ли? Почесав в затылке, я решил пистолетик испытать, благо запас пуль к нему имелся, как и кобура для ношения на поясе. И что же? На дистанции в десять шагов пуля точно вошла в полено, да еще засела глубоко – не выковырять. Правда, забивать ее в ствол для повторного выстрела (пистолет оказался заряженным) пришлось с помощью специального шомпола, который нашелся в принадлежностях. Одноразовое оружие. С другой стороны, в случае нападения перезарядить все равно не получится, а так хоть одну рожу успокою. В итоге пистолет занял место в кобуре под полой сюртука, где был совершеннонеразличим. Да и различать не станут – не принято здесь скрытное ношение оружия.

После фитиля, вставленного Багратионом, мы с Семеном отправились каждый по своим делам. Он – в роту, я – в госпиталь. Посыльный утром принес мне записку от Виллие, который просил его навестить и продемонстрировать на практике применение антисептики. Этим я занимался до вечера. Обрабатывал и зашивал раны, мазал их бальзамом моего имени, бинтовал. К моему негодованию, многие солдаты и даже офицеры, получившие раны в предыдущих сражениях лежали без повязок, замотанные какими-то грязными тряпками [96]. В сердцах я высказал местным врачам все, что думаю об их методах лечения и отношении к раненым.

– Солдаты не жалеют крови и самой жизни, защищая Отчизну! – кипятился я. – В бою они стоят под пулями и картечью, а затем идут на неприятеля в штыки. Неужели трудно промыть, как следует, раны, наложить повязку, а затем ее регулярно менять? Последнее можно поручить обученному солдату или даже женщинам из мещан. Думаю, желающие найдутся. Не хватает бинтов? Закупите холста и порежьте на полосы! Мало корпии? Используйте салфетки из того же полотна. Не обязательно заталкивать булеты и пилоты в раны, более того, я не рекомендую этого делать, по крайней мере, предварительно их не прокипятив. Потому что в противном случае рана загниет, что чревато летальным исходом.

– Да кто вы такой, чтобы нас учить? – возмутился один из врачей, мужчина лет сорока.

– Платон Сергеевич в прошлом – личный лекарь маршала Виктора, – вступился за меня Виллие. – Думаю, не следует объяснять, какими достоинствами следует обладать, дабы занять этот пост. На пути в Смоленск господин Руцкий лечил раненых егерей, к которым прибился, и всех вернул в строй. Пользовал и статских. Одну высокопоставленную особу исцелил от болезни, с которой я, честно признаюсь, не справился бы. В моем присутствии лечил другое высокопоставленное лицо и добился успеха. А вот я не смог.

Это он про мозоль Барклая? Ну, да, вытащил я ее, когда размякла, посоветовав командующему впредь носить удобную обувь, а сапоги – лучше всего с онучками. Кстати, Барклай совет принял нормально, не стал задирать нос и пенять лекарю, что учит генерала. Немец…

– Считаю, что нам следует поблагодарить Платона Сергеевича за полезный урок и принять к сведению его рекомендации. Я, к примеру, нахожу их правильными, особенно в части отношения к раненым. Стыдно, господа! Грех так вести себя по отношению к защитникам Отечества. Кстати, Платон Сергеевич, – повернулся он ко мне. – Не поделитесь рецептом своего пахучего бальзама? – он улыбнулся.

– Пожалуйста! – пожал я плечами. – Мед и березовый деготь в соотношении тридцать частей первого и одна второго. Тщательно размешать и использовать при наложении повязок. Желательно не класть на большие открытые раны и не применять слишком часто у одного и того же раненого. Кожа может воспалиться.

– Все слышали? – спросил Виллие врачей. – Благодарю, Платон Сергеевич! – он пожал мне руку.

На том и расстались. Я вышел из госпиталя и взгромоздился на Мыша, мечтая об обеде – кормить меня обозленные врачи не стали. Но, едва выехал на улицу, как под копыта мерина метнулся мальчуган.

– Господин! Ваше благородие!

– Чего тебе? – окрысился я.

– Вы лекарь?

– Да.

– У меня мамка хворает. Как бы не померла. С кем тогда останусь? – малец шмыгнул носом.

Я посмотрел на него. На вид лет двенадцать. Одет в лохмотья, верней, многократно чиненую рубаху и штаны. Босой и без шапки. Понятно, почему просит меня. Гражданских лекарей в Смоленске не осталось, а военным на мальчонку плевать. Они-то и к солдатам отнеслись по-скотски.

– Далеко? – спросил, мысленно вздохнув.

– Тут рядом!

– Веди!

Мальчуган побежал по улице, я зарысил за ним. На перекрестках, проводник оглядывался, проверяя, двигаюсь ли следом, и снова устремлялся вперед. Ехать оказалось не так уж и близко. Мы миновали центр города, мощеные улицы сменились грунтовыми, каменные дома – деревянными. Смоленск этого времени напоминал мне белорусский райцентр периода детства. В центре – двухэтажные здания из кирпича с оштукатуренными стенами, храмы, а чуть отойди в сторону – и деревня. Мы выбрались за стены, и вступили в пригород. У рубленого деревянного дома, обнесенного забором из плах, мальчуган нырнул в калитку. Заскрипели, отворяясь, ворота, и я въехал во двор. Мальчуган поспешно закрыл за мной створки и, ничего не говоря, нырнул в дом. «Странно, – подумал я. – Дом зажиточный, а пацан одет, как нищий». В этот момент из дверей дома вышли трое: мой проводник и двое мужчин в статском и картузах, но с пистолетами за поясами.

– Вот, привел! – пацан указал на меня.

– Держи!

Шедший первым мужчина бросил ему монетку. Пацан схватил ее, сунул за щеку и вылетел в калитку. Мне это не понравилось, как и вид встречавших. На больных они походили, как я на балерину. Загорелые рожи с пышными усами, холодный прищур глаз. Вояки, причем, явно опытные, несмотря на штатское платье. Незнакомцы смотрели на меня, как кот на мышь. Похоже, что меня заманили в ловушку, как последнего лоха.

– Лекарь? – спросил, подходя, тот, который заплатил пацану.

– Да, – ответил я.

– Как зовут?

– Платон Сергеевич Руцкий.

– Вышел в Смоленск с отступавшими егерями?

– Вам зачем знать? – спросил я, незаметно, как мне казалось, протянув руку к седельной кобуре.

– Замри, москаль! – рявкнул тип в картузе, направив на меня пистолет. Выхватил он его так быстро, что я моргнуть не успел. Щелкнул взводимый курок. – Убрал руки от зброи [97]!

Я подчинился. Второй бандит обошел меня справа, преградив путь к воротам. Достав из-за пояса пистолет, направил его на меня.

– Слазь! – первый сделал движение стволом пистолета. – И не вздумай хвататься за тесак – не успеешь, – он ухмыльнулся.

Я послушно сполз с Мыша, проделав это нарочито неловко, успев при этом расстегнуть нижние пуговицы сюртука. Бандит отреагировал на мои экзерциции усмешкой.

– Сними картуз и склони голову! – велел, когда я оказался на земле.

– Зачем?

– Делай, как говорят! – зло крикнул он, пригрозив пистолетом.

Зачем ему надо, чтоб я кланялся? Хотя… Так даже лучше.

– Как скажете, господин! – сказал я, снимая картуз и опуская голову. Он шагнул ближе, словно хотел что-то рассмотреть в моей прическе, и невольно отвел руку с пистолетом в сторону. Пора! Левая рука – вперед и вверх! Щелкнул курок – бандит успел нажать на спуск. Удар кремня об огниво высек сноп искр, но выстрела не случилось – от удара снизу порох слетел с полки. Тем и не надежно такое оружие. Теперь перехватить запястье, вывернуть его в обратную сторону… Я услышал, как захрустели, ломаясь, кости.