Каждому дьяволу положен свой ангел (СИ) - Герцег Сара "Сара Герцег". Страница 1

Это был обычный день, ничем не отличающийся от всех предыдущих, и ничто не предвещало в нём того, что в этот день я встречусь с любовью всей своей жизни.

Знаю, это звучит, как клише из дешевых женских романчиков, но, когда я увидел Мэтта в первый раз, Богом клянусь, кажется, в тот момент я даже забыл, как дышать. Мы зацепились взглядами — я уставился на него, а он свой не отводил, потом рукопожатие — явно дольше, чем нужно. Он и правда был похож на сестру, но у него внешность была даже более смазливая. Но в тоже время что-то в его прямом, открытом взгляде выдавало его суть, его искреннюю, бесхитростную натуру, его внутренний стержень. Я сразу понял, что он не так прост, как кажется на первый взгляд, а еще мне тогда подумалось — этот парень не умеет врать.

Все, что мне нужно было — это выпросить сотню у брата, и уматывать поскорей, но судьба распорядилась иначе. Если бы Стиву не пришла в голову идея свести нас — ему понравилась мысль о том, что их с женой братья подружаться, мне, наверное, удалось бы выкинуть Мэтта из головы, но, так как американец увязался за мной, я предпринял последнюю попытку спастись. Я сказал ему, что пойти с ним на матч — это последнее, что я хочу сделать, хотя на самом деле мне не хотелось его от себя отпускать — и это как раз и было проблемой. Это была честная сделка — я готов был отдать ему половину денег, которые выделил Стив. Он мог взять их и уйти на все четыре стороны — он бы нашел, чем заняться в Лондоне, но он смотрел на меня своими щенячьими глазками и упрямо хотел остаться со мной.

Хотя, нет — он хотел остаться, потому что Пит попросил.

Он был таким хорошим и послушным мальчиком, этот Мэтт, даже ни разу в своей жизни не дрался. Мы были совсем разные — и не только потому что он с другого континента. Гарвард, папаша журналист — он был явно из другого теста, наши параллельные прямые в принципе не должны были пересечься, если бы не воля случая.

Он не сказал мне — но я понял сам — что-то там у него произошло, что-то заставило его бежать из Штатов на другой конец света. Он выглядел потерянным, расстроенным, одиноким — даже более одиноким, чем я, ведь у меня была моя банда.

Мне хотелось, чтобы ребята его нормально приняли, и мне не понравилось, как себя вел с ним Бомер — мне даже захотелось беднягу Мэтта защитить. Сам Мэтт сначала отнекивался, когда я подливал ему пива, но, закурив, даже вошёл во вкус. Он быстро нашёл общий язык с каждым членом команды, но в какой-то момент, когда все вокруг были уже сильно пьяные и что-то кричали и гудели (Бомер уже подцепил какую-то телочку), мне начало казаться, что мы с Мэттом здесь, в этой прокуренной, галдящей, пропахшей пивом комнате только вдвоём. Он смотрел на меня, а я на него, и мы говорили — обо всём на свете. Мы спорили о разных вещах, мне нравилось его поддразнивать, посмеиваться над американским образом жизни и их историей, а он с жаром защищался и пылко доказывал мне что-то. Он был умным парнем, умным и добрым, и мне на душе вдруг впервые за долгое время стало почему-то так ясно и тепло.

Поэтому, когда он захотел слиться, я уже не мог его отпустить — без стеснения обхватил его за шею и повёл за собой, твердя, что он просто не имеет права пропустить игру.

Мне не стоило и после игры его отпускать — я понял это сразу, едва он скрылся из вида.

У меня сердце было не на месте — странное предчувствие, что, как только он останешься один, то попадет в беду. У меня кровь хлынула в голову, когда я увидел его с этими верзилами — шестеро или семеро (сколько их было тогда?) на одного — это вполне себе в их стиле, выследить одиночку и напасть из-за углы — это их грязные методы. Когда я прикрывал его своими телом, уводя подальше от дерущихся, я пообещал себе, что больше никогда его не оставлю. Мне хотелось защищать его, хотелось прижать его к себе — и я, воспользовавшись суматохой вокруг, это сделал. Он дрожал, был просто до смерти перепуган, и мне подумалось тогда — ведь я не всегда смогу быть с ним рядом, даже если очень захочу. Мужчина должен уметь сам за себя постоять — это непреложный факт, правдивость которого я понял еще в детстве. Это лучшее, что я мог бы сделать для Мэтта — научить его тому единственному, что умею сам — научить его драться.

Поэтому, когда перед нами, выкрикивая оскорбления, стояла другая фирма, а Мэтт захотел свалить — я просто сказал ему:

— Думай о том, кого ненавидишь, и дерись с ним, — и первый бросился в атаку.

Видит Бог, я в нём не ошибся — выпустив свою ярость, которая ждёт своего часа в каждом мужчине, Мэтт показал на что он действительно может быть способен. Без сомнений, какая-то злая обида жила в его душе, именно поэтому он так остервенело размахивал кулаками. Конечно, я всегда был неподалеку, все равно присматривал за ним, но он и сам отлично справлялся. Так мы и продержались до тех пор, пока нам на выручку не подскочили остальные.

Я спросил Мэтта с кем он дрался, и он назвал мне имя какого-то парня — в этот момент что-то внутри меня неприятно кольнуло. Ревность? Мне захотелось узнать обо всём побольше, захотелось узнать его, и пока ребята отвешивали «голубые» шуточки, я смотрел на Мэтта с неприкрытым восхищением — с этим окровавленным лицом и горящими глазами он и правда стал совсем другим, будто бы освободил себя, сбросил весь груз проблем и переживаний, который он привёз из старого света.

То, что было дальше трудно объяснить.

Мы снова направились в бар — отмечали победу нашей команды и нашу победу в подворотне, горланили песни до поздней ночи, ужасно напились, и я сказал Мэтту, что показываться на глаза Шеннон ему в таком виде лучше не стоит — хотя бы нужно протрезветь. Он, кажется, уже и не соображал вовсе, просто повис на моей шее, хлопая осоловелыми глазами. Мне даже пришлось взять такси — кто-то из парней предложил заночевать в его квартире, которая была совсем близко к бару, но я только отмахнулся, загружая Мэтта в автомобиль.

Мы ехали, казалось, целую вечность — оба на заднем сидении, в опасной близости друг от друга, и смотрели через водительское стекло на бегущую впереди слабо освещенную фарами дорогу. По радио заиграла какая-то попсовая песня, и Мэтт принялся подпевать, фальшивя, и улыбаясь во весь свой окровавленный рот. Он такой довольный был, этот Мэтт, радовался, что обрел новых друзей и все такое, а мне было уже совсем не по себе. Я боялся — да, бесстрашный Пит, который всегда первым ввязывался в сумасшедшие драки, боялся остаться наедине с мелким янки, который дерется, как девчонка, и хмурится от сигаретного дыма.