Каждому дьяволу положен свой ангел (СИ) - Герцег Сара "Сара Герцег". Страница 2

Мне хотелось выпустить своих давно сдерживаемых демонов наружу, но было страшно от его реакции. Ведь Мэтт — это не безликий, случайный партнер, которые у меня изредка бывали — быстрые, молчаливые случки в общественном туалете или парке. Это был Мэтт, и мне было страшно его обидеть, или сделать ему больно, или увидеть презрение и разочарование в его глазах.

Я не знал, как мне быть.

А между тем, мы уже подъезжали к дому, еще недавно весело распевающий Мэтт теперь тоже притих, я даже подумал сначала, что он заснул. Но пригляделся — нет, сидит, смотрит в боковое окно, а там ничего и не видно, кроме пролетающих мимо горящих фонарей.

Мне пришлось помочь ему выйти — он хотел сам, но по гримасе, искривившей его лицо, я понял, что ему больно передвигаться — может, повредил ногу или удар пришелся по спине. Он обхватил рукой мою шею, я обнял его за талию и не спеша повёл. Я долго копался в карманах, разыскивая ключи, а Мэтт всё также висел на мне, и я начал бояться, что он почувствует мою эрекцию, которая возникла, несмотря на моё волнение, как только мы подошли к квартире. Кое-как открыв дверь, мы ввалились внутрь, закрыли её — в квартире было темно, хоть глаз коли, но я не спешил включить свет.

— Ты…один живёшь? — очень тихо спросил Мэтт.

— Один, да, — почему-то еще больше разволновавшись ответил я и зачем-то повторил, — я один.

Мне сложно было разобраться в том, что я чувствовал в ту минуту — это и вожделение, и страх, и дикое, голодное желание. Мне так хотелось прижать его к себе, резко развернуть, приспустить штаны и сделать то, что я проделывал с другими своими одноразовыми любовниками, но это же было нечто совсем иное, поэтому я растерялся.

Это было странно — мы вцепились друг в друга в темноте и тишине этой комнаты, в которой особенно громко было слышно моё тяжелое дыхание. Мы оба ужасно устали и вымотались за день, оба были пьяные и облитые пивом.

Он поднял на меня свои невозможные голубые глаза — почему-то я ясно видел их даже в темноте, протянул ко мне руку и осторожно дотронулся до моего лица — я отпрянул, как от удара. Мне была непривычна любая нежность, тем более, нежность от мужчины, тем более, от того, кто еще несколько часов назад едва не превратил чье-то лицо в кровавое месиво. Мэтт опустил глаза, отстранился — я понял, что он не предпримет новых попыток, поэтому поспешно перехватил его руку и прижал к губам — эта ласка далась мне нелегко, мне гораздо проще было бы кого-нибудь ударить, но я переступил через себя. Я давно уже этого хотел, давно уже был голоден — наверное, всю свою жизнь, и отчего-то мне подумалось, что Мэтт — это тот, кому я могу доверять.

Моё горячее дыхание опалило его ладонь, я осторожно её поцеловал, и Мэтт сам бросился мне в объятия. Мы испуганно шарили по телам друг друга, не решаясь скинуть одежду, я сам оказался вжатым в стенку, а нога Мэтта оказалась просунута между моих ног. Он тоже уже был возбужден, и, когда я, обхватив его за спину и чуть пониже спины, притянул ближе к себе так, что наши стояки соприкоснулись, он тихо, сладостно застонал. Этот его стон окончательно сорвал мне крышу, и я впился губами в его губы, совсем забыв о том, что им сегодня изрядно досталось. Он чуть отстранился, ойкнул — прижал пальцы к своим разбитым губам — они окрасились кровью, а я почувствовал солоноватый привкус нашего поцелуя. Но это меня не остановило — тогда я впился в его шею, туда, где бился ручеек его ускоряющегося пульса, и дал волю рукам. Сцепив зубы, я сдерживал себя изо всех сил — я чуть было не кончил сразу же, когда к моему члену прикоснулась его несмелая рука. Я сорвал с него куртку, скинул с себя плащ, залез к нему в штаны и несколько исступленных, диких минут мы дрочили друг другу, позабыв обо всём на свете. Мне пришлось подавить в себе стоны — кончая, я вцепился в его шею, а очнулся только тогда, когда почувствовал, как сжимаются мои зубы на его нежной коже. Мои ноги едва не подкосились, мне трудно было стоять, и я оперся рукой об стену — прижав к ней Мэтта. Я задрал ему и себе майку, прижался своим голым животом, расстегнул его ремень и ширинку, вытащил член — так мне было удобнее его ласкать, и начал быстро дрочить ему, покрывая рваными поцелуями его украшенное синяками лицо.

— О Боже… Да… Пит…— он застонал моё имя, закрыв глаза, и вцепился в мои бедра, чтобы не сползти по стеночке вниз.

Кончая, он залил и свой и мой живот — я стянул с себя майку, вытер все, что мог, и осторожно довёл его до дивана — после пережитого оргазма он почти потерял способность ходить.

Я включил маленький тусклый светильник, и подошёл к сидящему на диване парню — тогда то я и заметил, что джинсы у него порваны на коленке, и оттуда сочится кровь. Я поспешил за аптечкой, попросил его снять штаны — а он посмотрел на меня как-то напряженно, странно.

— Не бойся, я же тебя не съем, — попытался отшутиться я, — нужно обработать рану.

Я занялся его стесанной почти до мяса коленкой, потому обработал его ссадины на кулаках и лице. Он отводил взгляд, опасаясь смотреть мне в глаза при свете лампы, да я и сам был ужасно произошедшим смущен, хоть и старался не подавать виду.

Я забрал его вещи и кинул в стиралку, а когда вернулся в гостиную, Мэтт уже крепко спал, вытянувшись на диване. Он был похож на кубарем скатившегося с небес ангелочка, который решил спасти мою пропащую жизнь — я не смог сдержать себя и поцеловал его в закрытое веко. Его длинные пушистые ресницы приятно защекотали мне губы, я прикрыл его пледом и ушел спать в свою комнату.

Несмотря на усталость я долго не мог заснуть — всё думал, как мне завтра следует себя вести, какую стратегию лучше выбрать, а еще меня тревожил его запах — он как будто бы въелся в мою кожу, и мне дважды за ночь хотелось подойти к нему и отнести в спальню, к себе.

Измучив сам себя своими мыслями, я только под утро ненадолго смог задремать, но уже в восемь проснулся и был таким бодрым, таким полным сил, что сам себе удивился. А вот Мэтт выглядел так, словно его вчера катком размазало — его хорошенькое личико было покрыто синяками, а сам он мучился от жесточайшего похмелья.

— Доброе утро, солнышко, — улыбнулся я ему, а он от этого насмешливого приветствия еле заметно вздрогнул.

Я дал ему воду и аспирин, накормил настоящим английским завтраком, и мы вели себя так, словно вчера ничего между нами и не случилось, и я не знал, радоваться мне или огорчаться из-за этого.