Каждому дьяволу положен свой ангел (СИ) - Герцег Сара "Сара Герцег". Страница 8

— Чего ты хочешь от меня? — истерически взвизгивает он, и я вижу, что зубы у него красные от крови и бью в них — сам стесываю кулак до мяса, зато у него теперь на пару зубов меньше.

— Ничего, — говорю я ему спокойно и, встряхнув за грудки, отпускаю — он валится, как подкошенный, на пол, забивается в угол и затихает, прикрываясь рукой.

Никакого расчета — только очищающее и возвышающее душу насилие — теперь мне и правда легче на душе.

Засунув диктофон в карман куртки, я выхожу из этого дорогого, престижного ресторана, наполненного фальшивыми и глупыми людьми, с которыми мне уж точно теперь не по пути. Разорвав последнюю свою связь с этим миром, выкинув надежду на возвращение в Гарвард на свалку, я чувствую себя собой — и чувствую себя по-настоящему свободным.

Мне хочется спеть нашу футбольную кричалку — но, как только я открываю рот, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, чувствую, что телефон в моем кармане настойчиво загудел.

— Привет, — голос тихий и сдавленный, чувствуется, что ему нелегко говорить.

На заднем фоне отчетливо слышно тоскливое пиканье медицинской техники.

— Знаешь, что я только что сделал? — говорю я вместо приветствия.

— Что?

— Набил морду Джереми, мать его, ван Холдену, вот что, — я улыбаюсь, потому что невыразимо счастлив услышать, наконец, его голос.

— Да ладно, — он смеется, но ему с трудом удается этот смех — больше похоже на тихий лай подстреленной собаки, — надеюсь, тебя не загребут в обезьянник. Не забывай, что ты не в Англии, США — это полицейское государство.

— Нет, Джереми будет молчать, уж поверь мне, я заранее записал его признание на диктофон, так что он не рыпнется. Какое-то время я слушаю его неровное дыхание в трубке.

— А знаешь с кем я дрался, когда дрался с Джереми? — и, не дожидаясь его реакции, сам ответил: — С тобой.

Так много хочется сказать ему, что лучше вообще молчать — боюсь, что начнут говорить, запнусь — и слезы задушат. Он тоже молчит и шумно дышит.

— Когда ты вернешься? — наконец, выдает он.

— Питт, я не вернусь.

Несколько секунд тягостной тревожной тишины.

— Я не стал бы тебя просить и приехал бы сам, но я сейчас, — он невесело усмехается, — пока нетранспортабелен.

Мне больно от того, что приходится его мучить — но нужно убедиться, что он выучил урок.

— Я приеду только в том случае, если ты завяжешь со всем этим дерьмом.

— Тогда это буду уже не я, Мэтт, — он отвечает сразу, как будто бы заранее знал, что я его об этом попрошу, — а ведь ты в такого меня влюбился.

— Нет, — я говорю это, и у меня теплеет на душе, — я влюбился в учителя, учителя истории и физкультуры. И, знаешь, в Америке тоже нужны учителя…

— Ты хочешь сказать...?

— Да, ты можешь переехать ко мне, мы можем...хотя бы попробовать…

Он молчит — я знаю, что ему нужно хорошенько подумать, прежде, чем принять решение, но мне хочется услышать это сейчас.

— Питт, — тихонько зову я, — нужно уметь вовремя отступить.

— Отступить?

— Остановится.

Я напряженно жду ответа, сжимая в кармане в руке плотную карточку — это мой билет в Англию, рейс уже через несколько часов — я купил его сразу же, как только привез Шеннон и малыша домой. Независимо от того, что скажет Питт — я свое решение уже принял, и я точно буду рядом с ним до конца.

В трубке раздается хрипловатый сдавленный смех.

— Черт с тобой, Мэтт, я хочу, чтобы ты приехал…

— Обещай. — Обещаю. Я люблю тебя, Мэтт, приезжай поскорее.