Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 22

Что это именно оно, предагональное состояние, Вера поняла, взглянув на пациентку. Дыхание редкое, поверхностное. По монитору давление держится едва-едва. Дрожащей рукой черкнув в листе назначений кардиотоники и обезболивающее, Вера уставилась на кушетку.

— КЩС! — распорядилась она и тут же поняла, что слишком плохие придут газы, если прямо сейчас же не умножить реанимационные усилия.

— Вера Павловна, ставить трубу? — подсказала медсестра уверенным тоном, вопросительная интонация была тут только для вежливости.

И хранительница вышла из оцепенения.

— Да. Клинок! — решилась она.

Интубация прошла на адреналине, который теперь в избытке плескался у Веры в крови. Но давление пациентки не поднималось, пульс едва бился на сонной артерии, женщина становилась мраморной — уходила. Вера в ужасе глядела на дело своих рук. Что-то не так. Она что-то упустила.

Сестра указала на странно раздувшуюся грудную клетку пациентки.

— Вер Пална…

Хранительница сорвала с шеи фонендоскоп и прижала раструб к груди больной, вставив оливы в уши. Справа слышно как дышит легкое, раздуваемое машиной, выкрученной на жесткие параметры. Слева глухо… Медленно в голову втекло: пневмоторакс! Должно быть, сломаны ребра, одним из осколков прошило легкое, оно вспороло бронхи или бронх, достаточно большой для того теперь в плевральную полость активно утекал воздух. Подключив ИВЛ, Вера усугубила значение траматического дефекта. Если тут же не проткнуть грудную клетку и не поставить дренаж, женщина обречена. Надувающаяся воздушная подушка в одной из плевральных полостей уже сдавила раненое легкое, и оно не дышит, еще немного и сердце съедет из середины груди в сторону меньшего давления, передавятся или перекрутятся магистральные сосуды, сожмет здоровое легкое. Встанет кровоток.

— Набирай дежурного хирурга! — крикнула Вера сестре.

— Делайте рентген, — распорядились на том конце провода безраличным тоном.

— Какой на хрен рентген! — разозлилась Вера. — Она у меня надулась как воздушный шарик! Я своими глазами вижу, что это пневмоторакс!

— Я не могу! У нас на столе дал остановку перитонит! Качаем!

На заднем фоне было слышно, как кто-то командовал реанимационными мероприятиями.

— Черт, — опустившимся голосом выдохнула Вера.

— Зови из приемного! — на этом звонок оборвался.

В следующий миг Вера подумала о Викторе. Бесконечно долго тянулись гудки в трубке. И тут она поняла: хирург после дежурства. Вероятно, телефон на беззвучном или вообще в зоне недосягаемости.

Вера выбежала в приемное и пронеслась мимо родственницы Петровой так быстро, что та не успела открыть рта, как хранительница была уже за поворотом. В кабинете хирурга было пусто.

— Отошел перекурить, — сообщила сестра.

— Звони ему! Сейчас же! — рявкнула Вера.

Женщина смерила хранительницу недоверчивым взглядом и медленно, неохотно стала нажимать кнопки на телефоне. Вера чувствовала, как кровь у нее стучит в висках, пока медсестра смотрела перед собой в пространство.

— Не отвечает что-то, — наконец резюмировала женщина.

Тут только медики обратили внимание на звук вибрации, доносившийся из кармана белого халата, оставленного у входа на крючке.

— А! Ясно. Он его забыл, — вздохнула медсестра.

Вера вылетела за дверь. Оставалось последнее средство. Она набрала Иннокентию.

— Мне нужна помощь! — заорала в трубку хранительница, когда услышала в ответ спокойное "Да?".

Ей с трудом верилось в то, что кто-то из врачей, наконец, отозвался на ее просьбу. Вере уже было все равно кого задействовать, лишь бы не оставаться один на один со своей беспомощностью. Хранительница сочла, что врач, проработавший в больнице более ста лет, в любом случае принесет больше пользы умирающей, чем она сама.

— Я же не реаниматолог, Вера… — ответил психиатр.

Тут девушку понесло:

— У нее пневмоторакс и я не знаю, что делать! Я одна, хирурги заняты!

Звонок оборвался. Вера побрела из приемного обратно к себе, чувствуя себя истощенной. Придется делать торакоцентез. Но как? Где взять стерильные инструменты? Что если пациентка ухудшилась? А если она умерла, пока Вера носилась и паниковала?

У дверей реанимации на Веру снова напала родственница Петровой. На сей раз она подготовилась и, видимо, поджидала выскочившую за дверь реаниматолога, сообразив, что доктор рано или поздно должна было возвратиться в отделение.

Вера поначалу даже опешила от неожиданной атаки, не зная, что предпринять. Грузная тетка перегородила вход, выглядела она так, что убрать ее с дороги помогла бы только бригада санитаров, одной хрупкой хранительнице такое дело было не под силу.

— Вы сейчас же пропустите меня к маме и отчитаетесь за лечение! — заявила она.

Вера вспылила.

— Я провожу реанимационные действия!

— Видела я вашу реанимацию, — хмыкнула Петрова-младшая. — Как вы только что бегали курить.

Вера готова была зарычать, но тут из приемного появился психиатр. Поравнявшись с коллегой, он внимательно посмотрел на грузную тетку, и когда та с неприязнью покосилась на новое действующее лицо, легонько сдвинул очки на нос и заглянул поверх стекол скандалистке в глаза. Та промолчала. А потом аккуратно села на лавочку у двери, сложив на коленях руки. Вид у нее был потрясенный и трогательно-растерянный.

— Мама будет любить вас даже там, хоть она никогда такого и не говорила. Зная это вы, наконец, сможете заняться своей семьей, — проговорил психиатр, набирая код на замке отделения.

Следом он распахнул перед коллегой дверь.

— Как ты это сделал? — выдохнула Вера.

— По-моему, тебе требовалась помощь, — скороговоркой произнес психиатр. — Объясню потом. Так что там? Пневмоторакс? И в чем проблема?

Вера указала в зал и пошла следом, надеясь, что пациентка еще жива и выдержала всю эту постыдную неразбериху.

— Действительно, — обернулся к Вере психиатр. — Дела плохи, судя по монитору.

Хранительница сглотнула. Она это знала и без Иннокентия. Вдруг ей стало стыдно. Она приплела дежурного невролога только для того, чтобы не так строго отвечать перед собственной совестью. Словно она сделала все, что могла. На самом деле, это была неправда. Если бы Вера действительно хотела оказаться полезной сейчас, она не просиживала бы предыдущие дни в ординаторской, прячась от своих прямых обязанностей. Она не могла не понимать, что однажды, называясь реаниматологом, окажется один на один с умирающей и что на нее будут рассчитывать. Трусиха и неумеха!

— Я не смогу спунктировать, — проглотив гордость, призналась Вера. — А хирурги… У них остановка на операции.

Иннокентий кивнул, спокойно, уверенно и вдруг стал командовать медсестрами. Потеряв дар речи, Вера следила за ним. Маленькое реанимационное отделение объединилось вокруг единственного врача, который знал, что надо делать, не сомневался в надежности своего ума и рук. В этом было так много притяжения, что Вера и сама не заметила, как включилась в заданный психиатром темп. Им всем сейчас нужен был кто-то, кто взял бы экстренную ситуацию под контроль. Вскоре Иннокентий без проблем поставил дренаж в ремзале.

— Ты, правда, не знала, как это делается? — спросил коллега, когда все было готово.

Вера потрясенно покачала головой.

— Читала в учебниках, — сказала она. — Но вспоминаю сейчас так смазано. Я бы сделала больной хуже…

— Когда я начинал, врач должен был уметь делать все, — выдохнул Иннокентий. — Пойдем!

Пациентку уже перевезли в палату и снова подсоединили к датчикам. Шумел насос, откачивая воздух. Медленно ей становилось лучше. Вера, чувствуя себя обессиленной, опустилась на соседнюю свободную кушетку.

— Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, — это была исповедь.

Психиатр встал в двух шагах и молча смотрел на больную или в монитор. Вере не хотелось сейчас видеть его глаза, и она не вглядывалась в лицо. Ей было достаточно самоосуждения. Хранительница думала, что Иннокентий поспешит уйти, но он отчего-то оставался. Сочувствует? Вдруг Вера не ощутила привычного раздражения — она не любила, когда ее жалели, но видеть, что в психиатре было что-то человеческое ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости: