Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 48

Следом она взглянула на Иннокентия. Вот же черт, это должно было быть свидание, пока она не позвала с ними Виктора! Психиатр отвел взгляд. "Так лучше", — на миг прочитала Вера в его глазах.

— Каждый год подготовка к балу была неизменной частью нашей с Надей терапии, ведь это так здорово, делать своими руками чудеса, — произнес Иннокентий, все еще глядя в сторону. — Но я счел, что у нее уже достаточный прогресс и время сделать небольшой перерыв.

"Чтобы побыть со мной", — поняла Вера. Вот же она дура!

— Каждый год мы делаем что-нибудь новенькое для гостей! — произнес хирург. — Что ты думаешь на счет огромных елочных шаров под потолком?

Вера подняла взгляд вверх и подумала, что будет выглядеть не очень.

— А вы не приглашаете декоратора? — спросила она.

Психиатр прищурился, и Вера поняла, что он снова беззвучно смеется.

— Мы конечно вольны устроить тут все что угодно, но на самом деле начальство ежегодно снабжает нас планом, — он указал на папку, лежавшую на одном из подоконников. — Ведь большинство из нас не художники, а простые врачи. В этот раз все будет в стиле зимней сказки. Надя уже начала рисовать узоры на полу. Наше дело продолжить за ней. Посмотри план и решай, с чего тебе интереснее будет начать. Я объясню техническую сторону.

С тех пор Вера, Иннокентий и Виктор почти ежедневно вместе навещали главный зал, когда у них получалось подогнать друг под друга рабочий график, и вот, ближе к концу декабря все было закончено. Оставалось навести лоск в холле и остальных помещениях, которые будут не заперты для гостей. За это время хранители так сдружились, что Вере начало казаться, словно она всю жизнь знала этих двух замечательных докторов. В жизни она лгала себе, думая, что не получит ничего особенного от других людей, что дружба просто название взаимовыгодного сотрудничества. Нет. Вера ошибалась. Дружба сейчас давала ей так многое, о чем она могла бы никогда и не узнать, если не пришла в больницу.

Вера всегда думала, что она достаточно сильная, что бы ни в чем не нуждаться и свернуть горы в одиночку. Этот ее настрой казался ей когда-то показателем того, что она не пропадет ни при каких обстоятельствах. Может, это и было так. Вера, как и все живые люди, всегда нуждалась в искреннем интересе к ее делам, доброте, заботе, разговорах по душам. И это было вовсе не признаком слабости, напротив, свидетельством того, что она нормальный человек.

Друзья собирались по вечерам и в середине дня. Иннокентий оказался довольно болтливым на поверку. Психиатр был просто неистощимым источником историй о больнице и людях вообще, а, главное, хорошим рассказчиком. Так они, бывает, и засиживались в зале, бросив работу и слушая его.

Вере было так хорошо жить в этой неожиданно установившейся гармонии. В первую очередь оттого, что Иннокентий был теперь постоянно рядом, стоило только протянуть руку, соскучившись. Психиатр правильно понял еще в самом начале, было в нем что-то такое, что Веру очаровало. Она очень боялась неосторожным действием или словом расшатать установившийся баланс, нарушить образовавшееся доверие. У Веры было очень тонкое чувство, что они двое прямо-таки грелись сейчас друг от друга, словно два выпавших из гнезда птенца. Еще немного и они смогут дать друг другу силы для полета.

Им становилось все лучше, поэтому Виктор постепенно стал выпадать из компании. Настроение хирурга ухудшалось по мере того как от Леры все так же не было вестей. Он уже не отвлекался на шутки друзей, становившиеся все более беспечными по мере того как Вера и Иннокентий сближались, нервно выхватывал телефон и с раздражением смотрел на него, когда на экране определялся очередной знакомый номер. По утрам Виктор наматывал круги перед корпусом. Но дочери все не было. Не случилось ли чего с ней? Вера вновь попросила дело у Иваныча и убедилась в том, что Лера жива, получила деньги и впервые за два года взяла отпуск на работе длиною в месяц. Ее жизнь немного наладилась, но Лера просто не спешила обратно к отцу, в хирургию. Что ж, быть может, психиатр ошибался, хотя Вера слышала от других хранителей, что в течение прошлых тридцати лет он ни разу не ошибся в прогнозах до того как в сентябре сказал, что новая хранительница выродок. Должен же он был когда-нибудь начать?

Это очень аккуратно Вера доложила Виктору и вот тогда-то он сник. Хирург весь месяц славно держался, но тщательно скрываемое напряжение его постепенно подтачивало. Тем вечером Виктор сидел у Веры на диване и сосредоточенно смотрел на свои руки. Хранительнице вдруг стало ясно, что хирург снова теряет смысл жизни. Зачем ему эти умелые руки, если он не сможет ими исполнить своего главного желания — научить дочь стоять за себя в жизни, передать ей в наследство то, что он большего всего ценил сам, свою профессию, увериться в том, что с ней все дальше будет хорошо?

В конце хирург поднялся и вышел. Вера думала броситься следом, но услышала, как он в коридоре встретился с психиатром.

— Теперь моя очередь, — сказал ему Иннокентий.

— Для чего? — удивился хирург.

— Пойдем! Вера, ты тоже идешь! — раздалось из коридора.

Хранительница поднялась, набросила на плечи поверх теплого вязаного свитера пальто и вышла. На улице валил снег, оседал мягкими шапками на плафоны фонарей. Зимняя сказка… Тихо, морозно, уютно. Надев шапку и закутавшись в шарф, она поспешила за друзьями, плотнее запахнув мужское пальто. Иннокентий настоял еще недавно, когда ударило минус десять, чтобы Вера ходила на работу в его одежде. Хранительнице пальто было великовато в плечах, а еще оно приятно пахло психиатром.

Иннокентий шагал первым по заметенной дорожке к главному корпусу. Времени было уже десять вечера, разметать ее будут, наверное, уже утром.

Наконец все оказались в главном зале. Вера еще раз с удовольствием обвела взглядом результат работы, стряхивая с плеч снежные охапки: полы начищены до блеска, расставлена салонная мебель, всюду переливаются украшения в свете сотен свечей, все замерло в ожидании торжественного момента, даже огромная ель с заиндевевшими ветками — оставалось только повесить на нее елочные игрушки. Иннокентий прошагал к тому углу, где было сделано место для оркестра. Теперь в общей группе инструментов ярко выделялся черный красавец-рояль.

К удивлению Веры? психиатр направился прямо к нему и сел, откинув крышку. Следом он поставил на подставку ноты. В папке были ноты…

Вера удивленно приблизилась.

— Я просто обязан был сделать это, — произнес психиатр, нажимая на соль первой октавы. — После стольких вечеров с твоей электрогитарой.

После этого он хитро взглянул на хирурга, которого это зрелище, похоже, поразило еще больше, чем Веру. Психиатр снова неуверенно взглянул на ноты, так, словно чего-то стеснялся или даже боялся. Чувствовалось, что ему непросто начинать.

— Ты что, умеешь играть?

Иннокентий снова уставился в листок, и его пальцы сделали плавное не до конца осознанное движение, так, словно он брал аккорд, а потом еще один. Умеет — поняла Вера.

— В отличие от тебя я знаю нотную грамоту с детства, — сказал Иннокентий, снова не решившись начать. — В детстве я пел в консерватории.

— Хор мальчиков-зайчиков? — хмыкнул хирург, облокотившись на рояль.

— Голос у меня посредственный, и я не сумел бы прославиться с ним. Поэтому я сделался врачом, помогать людям мне всегда нравилось. Но влечение к прекрасному осталось со мной навсегда. Ну а ты мог бы хотя бы поинтересоваться, из чего на самом деле состоит музыка, прежде чем насиловать наш слух простыми трезвучиями, — ответил коллега. — Хотя, по правде, я сам по-настоящему увлекся этим только тогда, когда впервые увидел Лилю на сцене.

Психиатр глубоко вдохнул и снова примерился, но так и не тронул рояль.

— Я выучился играть ради нее. В двадцать первом веке это называется "красиво подкатить", — и ударил по клавишам.

Играл он, и правда, хорошо. Но в движениях Иннокентия чувствовалась некоторая неловкость. Вера поняла — сто лет он не садился за рояль, с тех пор как, видимо, в последний раз играл для нее. И тогда ей стало ясно, отчего она неизменно заставала психиатра уже на месте, когда они все собирались в зале для уборки. Он тренировался играть, вспоминал, каково это, переносить ноты с листа в аудиторию. Если б Вера никогда не увидела его играющим, то, наверное, не призналась бы, что это бывает хорошо. Сама она живую музыку не любила… до этого мига. Она словно сейчас глядела глазами человека, которого полюбила и видела как это хорошо. Как завораживает мелодия, как она говорит со слушателем через музыканта.