Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 89

— Ты дружишь с психиатром… Теперь? — Вера поймала мяч обеими руками.

Люба посмотрела на нее и криво улыбнулась. Даже мимика у кардиолога была какой-то гадкой, как у жабы. Ее было трудно любить. Вера поняла: едва ли такой человек как Люба, приученный вызывать к себе исключительно неприятные чувства, с кем-то дружит.

— Эта крашеная сучка устроила нам совместные сеансы. Типа группы. Там мы без конца трепемся о своих чувствах. И да… я такое делаю в первый раз. Сегодня он даже меня пожалел, а потом бросился играть в баскетбол… с тобой. Чем ты так цепляешь мужиков? Даже тех, которые с тобой ни разу толком не говорили?

Вера отвернулась. Ей не хотелось отвечать на вопросы, поэтому она заговорила:

— Люба, нельзя так о своем терапевте.

— Но это ведь не меняет сути, — подняла брови рыжая хранительница. — Она крашеная. И в придачу редкостная сука.

Вера выдохнула. В действительности, следующий Григорий Курцер это Люба. Наверное, для того, чтобы обрести целостность этой душе тоже понадобится не меньше ста лет. Но она, похоже, встала на путь исправления, раз пришла сюда. Поэтому Вера сделала над собой усилие и заговорила:

— Он приходил узнать про Григория и всепобеждающую любовь. Парень покончил с собой из-за какой-то дамы. Думаешь, он не слышал рассказы про нас? Полагаешь, он не хочет заглушить свою боль историей о том, что все в итоге выходит хорошо, даже у таких неудачников как хранители?

Люба громко рассмеялась и в конце утерла нос грязным рукавом. Иногда кардиолог напоминала Вере случайно забредшую в стационар бродягу.

— Сначала я думала, ты редкостная тварь, — сказала она. — Ты их тех, кто обычно отвешивал мне самые чувствительные тумаки. Одно дело получить нагоняй от труса, он просто решает свои проблемы за счет тебя. И совсем другое встретиться с воплощением человеческой силы. Но теперь я, похоже, начинаю понимать что-то. У тебя тоже есть чувства. Кто бы мог подумать? Ты точно так же как и я боишься, любишь, испытываешь боль…

Уголок Любиной губы дернулся, так, словно ей было мерзко это признавать.

— Ты живая, — кардиолог взглянула на Веру. — Григорий мне показал ваш… то, что между вами случилось. Я ошибалась. Может быть, ты шлюха и стерва, но для него ты превратилась в прекрасную даму.

Вера набрала воздуха в грудь. Разговаривать с Любой было все равно, что копаться в помойной яме. Кардиолог ненавидела себя и равняла под это чувство других. Все у нее страдали какими-то заметными пороками, даже, наверное, Григорий. Люба прочла отвращение у собеседницы в глазах и вздохнула.

— Может, и я однажды смогу облагородиться. Теперь в больнице есть новый Иннокентий, мать его, Курцер. И этот, видимо, не последний. Так что я могу пытаться до второго пришествия. Твой, и правда, был слишком шикарным для такой, как я.

— Люба, это звучит ужасно! — не выдержала Вера.

— Я вообще такая, — хмыкнула кардиолог. — Ладно, не буду и дальше утомлять тебя излияниями. Скажу, зачем пришла. Это действительно важно, поверь, я не стала бы тратить свою драгоценную прогулку на всякие мелочи. Крашеная сучка настаивает, чтобы я была в кровати ровно в одиннадцать. Иначе снова домашний режим.

Вера вскинула голову.

— Да, — прищурилась Люба. — Я ведаю душами, застрявшими между мирами. Я знала о тебе не потому, что украла дело. Я имела право взять его, потому что ты вроде как моя подопечная. Ты коматозница.

Мяч вывалился у Веры из рук и покатился по асфальту.

— Не жива и не мертва, — кивнула кардиолог. — Думаешь, почему в твоих документах значится "ординатор"? Врач-стажер, который приходит в больницу на время, поучиться уму-разуму у старших коллег. Я тебе не говорила, потому что это должно было оставаться тайной. Тебе дали срок, чтобы по окончании ты определилась, что будешь делать дальше, как любой начинающий врач. Он почти на исходе, времени до первого июля.

— Я могу… вернуться к жизни? — немеющими губами произнесла Вера.

Люба кивнула.

— Или остаться при больнице. Если тебе дали такой выбор, это значит, что то, что ты в жизни оставила не многим лучше мертвяцкой участи.

Вера вздохнула.

— Я знаю.

— Не знаешь еще вот чего: ты девять месяцев провалялась в коме, твои мышцы одряхлели, не говоря уже о развившемся неврологическом дефиците. Для того, чтобы встать на ноги тебе понадобится не год, а может и даже не два. Ты уверена, что нажив себе в жизни врагов, сможешь снова встать с кровати до того, как они тебя уничтожат?

Люба хмыкнула.

— Я понимаю, после такого головокружительного романа я тоже бы рвалась к своему принцу. Когда очнешься, скорей всего у тебя будет полная амнезия на эти девять месяцев, что ты тут прожила, как и у… Григория на его сто тридцать пять лет. У тебя в голове будет крутиться только одно имя: Гриша. Подумай, точно ли ты на это готова и если скажешь "да", я открою для тебя дверь меду мирами. Мне это ничего не стоит. Как бы то ни было, я у вас с Курцером в долгу.

Вера улыбнулась. Ей показалось, что она впервые видит настоящую природу Любы — доброго и отзывчивого человека, стремящегося помогать другим. И тут в голове у Веры сложились все нестыковки из прощального письма Григория.

— Он знал… — пробормотала анестезиолог, обращаясь скорее к себе, нежели к Любе.

Но та кивнула.

— Да. Он узнал, когда седьмого числа застал за чем-то провокационным Берегового. Выяснил, что его недавно попросили прикрыть смерть одной коматозницы. Вер, твое тело валяется в нейрореанимации. Поначалу ты была так плоха, что никто не думал, что ты выживешь, но потом состояние стабилизировалось, и твои враги вспомнили про тебя. Григорий, конечно же, за тебя вступился. Ему пришлось сохранять в секрете то, что он узнал, но он, видимо, собирался сделать то, что превысило бы полномочия и стражника, и хранителя. Полагаю, он хотел полностью тебя обезопасить. Анника не позволила ему рисковать собственной судьбой и сократила его срок, хотя они действительно на балу на год договорились.

Вера стояла, едва дыша, ей казалось, что ее тело пронзило электрическим током. Потом хранительница сорвалась с места. Ей нужно было знать, что на диске.

— Люба, ты мне поможешь? — на ходу сказала Вера.

— Ну теперь-то поздно отступать, — усмехнулась кардиолог, взглянув на часы. — Отмажешь меня от крашенной сучки? А то без десяти одиннадцать, а мне кажется, быстро мы не разберемся.

Вера обернулась через плечо:

— Начни называть людей их настоящими именами, и они к тебе потянутся.

Кардиолог фыркнула.

Дома Вера дрожащими руками подсоединила жесткий диск к компьютеру и указала Любе на всплывающее окно, требовавшее пароль.

— Там, видимо, вся информация о том, что он успел сделать для меня.

Люба нагнулась над клавиатурой и набрала комбинацию букв. Пароль оказался правильным.

— Как? — одними губами произнесла Вера.

Люба распрямилась и с довольным видом сложила руки на груди, победоносно взглянув на коллегу.

— Это было слово "анестезия". Я могла бы соврать, что лучше тебя его душу прочувствовала, но это не так. Невозможно знать все даже о самых близких людях. Я просто видела пароль, когда он показывал мне воспоминания. Ну все, я пошла. Не буду злить крашенную… Ирину.

Когда за Любой захлопнулась дверь, Вера принялась просматривать файлы. Так она просидела до света, постепенно складывая перед собой картину своих последних дней и историю пребывания в коме.

Однажды Вера, которую когда звали Алиной, раскусила, зачем ее мужу был нужен тот бизнес, который он на нее записал. Все вставало в один ряд: и эти женщины, которые на нем постоянно висли и отъезд из Москвы. Когда они познакомились, то жили в столице, но затем супругу предложили должность во Владимире. Она, конечно, была крупней, но и дураку было ясно, что прозябание в глубинке никогда не встало бы в один ряд с карьерными перспективами столицы. Но муж собрался и поехал, ничего толком не объяснив. Супруге пришлось отправиться за ним. Она поселилась в шикарном особняке. Тогда-то вокруг нее и стал виться этот скользкий друг, который потом Вере прохода не давал. Муж быстро состряпал для нее сеть массажных салонов, но заскучавшая девушка не особенно лезла в эти дела. До одного момента, пока ей не стало ясно, что там торгуют наркотиками.