Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 88

Дальше был сделан набросок ручкой. Вера узнала себя с розой в волосах. Нежная, прекрасная дева, трепетавшая в ожидании первого поцелуя. Это признание предназначалось ей. Но тут хранительница снова взглянула на конверт. Она не ошиблась, на нем по-прежнему почерком Григория было выведено "Алисе". Почему? В прошлой жизни ее звали Алиной. Одна буква другая. Григорий был просто не таким человеком, чтобы ошибиться в подобных деталях. Он сделал это с каким-то непонятным Вере умыслом.

И тут взгляд хранительницы упал на жесткий диск. Она подключила его к компьютеру и, что характерно, папка под названием "Алиса" была защищена паролем.

— Черт! — воскликнула Вера, ударив по столу ладонями. — Черт, черт, черт!

Почему он так и не открыл ей свои тайны? В последнее мгновение мог бы выкрикнуть пароль вместо того, чтобы тянуться к ней руками. Вера выдохнула, понимая, в последний миг Григорию куда важнее была уверенность в том, что он не забудет возлюбленную, чем какие-то посторонние дела, которые он от нее прятал.

Закончилась весна и больницу приняло в свои душные объятия лето. Стояла самая середина июня — прекрасное время, когда Вера почувствовала, что ее оцепенение начинает понемногу спадать. Теперь она ощущала ярость, которой требовался выход. Веру обуяла жажда деятельности. Хранительница устроила себе спортплощадку за хозблоком, в том месте, куда мало кто ходил. В строгом смысле, так это место назвать было нельзя. Там было просто много асфальта и выкрашенная в тошнотворный оттенок розового стена. Вера воспринимала стену как противника. Ей нравилось колошматить по старой краске различными спортивными снарядами. У нее были баскетбольный мяч, принадлежности для тенниса и бадминтона. Хранительница неизменно приходила туда в спортивном костюме и отдавала пару часов чистому адреналину. После этого она хорошо засыпала. Виктор не раз просился посмотреть на тренировки, но Вера так его и не позвала. Такие вещи нужно делать в одиночестве.

Вера больше не пыталась открыть жесткий диск. В первый день она думала разыскать специалиста по железу, но потом как-то подостыла. Ей было больно ворошить память о Григории. В компьютерной папке она боялась найти такие же обрывки, что и в его послании. Частички головоломки, которые так больно задевали ее за все живые места. Когда-нибудь потом.

И вот в середине июня, в день когда Вера в очередной раз давала выход своей злости, ее навестил неожиданный гость. Иннокентий Кундих. Его новая версия. Психиатр походил на предшественника как брат, и поэтому Вере было больно его видеть. Весь свой первый месяц в больнице он прошатался практически без дела, и хранительница могла его понять. Она и сама в сентябре была такая.

Доктор Кундих, понятное дело, отделение больше не возглавлял. Он вновь опустился до должности штатного психиатра и дежурного невролога, когда буря утихла. Ему на смену поставили довольно властную и инициативную даму. Новый Иннокентий не возражал. В неврологии он практически ничего не понимал, и с трудом отличал парез от паралича, не говоря уже о психиатрических изысках. Как слышала от хирурга Вера — от кого же еще, этот парень до своего неудачного полета с моста работал дежурным педиатром в одной из московских больниц, что на взгляд хранительницы было очень мило, но все равно не могло расположить ее к новому Иннокентию.

В отличие от хирурга. Вера уже не раз замечала как они курят вдвоем у корпуса. Виктор скучал по другу и пытался заполнить пустоту, взяв этого безобидного чудака под крыло. Иннокентий был вовсе не таким загадочным, как предшественник, в нем не было особой магии. Не было недосказанности, колкой, вовремя вставленной иронии, внутреннего богатства. Только простота. Впрочем, быть может, только Вере это казалось отталкивающим. В любом случае, это был не тот психиатр, которого знала больница. Пропало очарование, и от этого было грустно.

Сейчас он зачем-то пришел посмотреть на нее. Вера остановилась и выпрямилась. Она вроде бы четко дала новому психиатру понять, что она ему не враг, но и помогать не будет. Требовалось соблюдать нейтралитет, потому что Вере было больно вспоминать спутника, глядя на то недоразумение, которому присвоили имя Иннокентия Курцера.

Парень вынул из кармана сигарету, закурил, а потом вопросительно протянул пачку Вере. Хранительница приблизилась и покачала головой. Вера не курила. Какое-то время постояли в молчании. Наконец, Вера вздохнула. Она уже могла представить себе, как много проблем может быть у нового хранителя в голове, несмотря на то что по его лицу этого не видно.

— Как у тебя дела? — наконец решилась Вера.

— Лучше, чем у Любы, — ответил тот.

Глаза у него были карие. Чистые. Как у Григория.

— Как тебе в больнице?

Парень запустил руки в карманы брюк, оставив сигарету во рту.

— Стремно, — наконец сказал он. — Даже очень. Стать мертвым хранителем, когда тебе едва исполнилось двадцать восемь, это… довольно жутко.

Вера хмыкнула.

— Привыкнешь. Как я, — и взялась за баскетбольный мяч. — Хочешь присоединиться?

Хранительница посмотрела на корзину. Виктор недавно установил ее тут для нее. Наверное, настало время сделать свои индивидуальные занятия спортом снова коллективными.

Иннокентий выбросил сигарету и размял руки.

— Проветрить голову это как раз то, что мне сейчас нужно, — улыбнулся он.

Так они молча и играли, по очереди забрасывая мяч в кольцо. Вера чувствовала, почему он пришел. Хотел спросить про Григория, но не решился. Пару раз она замечала в его глазах этот немой вопрос. Кто он такой? Его предшественник. Вера не сомневалась, что Курцера все еще пытались дергать на консультации, не желая смириться с тем, что гениальный психиатр ушел навсегда. Наверняка сведения о Григории приходили ему отголосками, чьими-то оборванными фразами, оставляя ощущение странной недосказанности. Часто он видел Веру, которая тосковала, как безутешная вдова. Возможно, его жгла память о собственной любви, приведшей к трагической кончине, и история Григория и Алины представлялась ему чем-то вроде обнадеживающей сказки. Наверное, все сразу. Но он не смог об этом. Вера тоже промолчала.

— Спасибо, — произнес психиатр, когда партия была сыграна. — Что уделила мне время. Я думал, ты меня сторонишься.

Вера вздохнула.

— Так и было. Тебе еще только предстоит узнать, как много груза хранители носят на своих плечах. Ты такой не один.

Он улыбнулся. Тепло. Очаровательно.

— Если хочешь, приходи завтра, — предложила Вера. — Может быть, я стану еще немного более приветливой.

"И смогу заговорить про Григория", — этого она не произнесла.

Он кивнул.

— По рукам! — и, махнув ладонью в воздухе, побрел в наступающие сумерки.

В полутьме шевельнулась фигура и тут только Вера поняла, что все это время за ними кто-то наблюдал. Свет фонаря уже четко вычерчивал импровизированную баскетбольную площадку, так что хранительница не видела гостя или гостью. Это был не хирург. От Виктора всегда уйма шума. Он тут же бросился бы навстречу ребятам, особенно если бы заметил, что они вместе играют. Это был бы бальзам ему на душу. Такое бы означало, что вскоре и он сможет присоединиться к спортивному клубу.

Это Люба — поняла Вера, когда худая фигура вошла в свет фонаря. Кардиолог уже немного поправилась, не одни кожа да кости, но выглядела по-прежнему изможденной.

— Только не смей соблазнять его, поняла? — надтреснутым голосом произнесла хранительница.

Вера хмыкнула, машинально продолжая бить мяч об асфальт. Зачем она здесь, интересно? Люба тяжело привалилась к стене и выдохнула, так, словно пробовала на вкус вечерний воздух.

— А то у меня только-только возникло с кем-то из вас подобие понимания, — Люба посмотрела вверх, в темное летнее небо, и Вера неожиданно подумала, что они, должно быть вместе сейчас переживают одно чувство: здесь этим вечером было хорошо.

Приятно было просто стоять вот так под звездами и слушать засыпающий город. Кроме несчастной любви, в жизни было еще что-то, прекрасное и неуловимое ее истинное волшебство.