Казань (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 18

– Все! Ни слова больше! – мне пришлось повысить голос, в аптек заглянул Никитин с охраной – Никто из верных мне людей не останется без награды и опеки.

Я кивнул на орден Трудового Красного Знамени, что был прикован на сюртуке доктора.

Молча, дуясь друг на друга, мы отправились в полковую школу, что располагалась в одном из бывших барских домов. Тут как раз начались дневные занятия. С полусотни поручиков и подпоручиков, в трех классах изучали письмо и чтение, оказание первой помощи на поле боя – лекции читал один из докторов Максимова – и военное дело. Последний предмет вел бывший Ефимовский.

Отпустив Максимова проверять коллегу, я встал у дверей класса бывшего графа. Прислушался.

Ефимовский давал материал навалом. Тут были и “народные” советы в стиле “При заряжании приклада на землю отнюдь не ставить. Отскакивает шомпол? Пуля некрепко прибита” и тактические построения – “На походе плутонги вздваивают в полудивизионы, солдатский шаг аршин, в захождении полтора аршина. Начинает барабан, бьет свои три колена…”.

Системы не было и начинать надо было, как я понял – с самых простых вещей. Во – первых, с парт – офицеры сидели по скамьям, писали гусиными перьями на бумаге, положенной на колени. Во-вторых, нужны доски под мел для изображения карт местности.

Я тяжело вздохнул. Легче сказать чего не нужно было.

– Энтот Ефимовский – сзади ко мне неслышно подошел хмурый Шешковский – Под подозрением у меня.

– Что случилось, Степан Иванович? – я с трудом подавил свою неприязнь.

– Вчерашним днем перехвачена корреспонденция графа была.

– Бывшего графа – поправил я “палача Екатерины”.

– Бывшего – согласился Шешковский – Первым делом, как мы с Афанасием Тимофеевичем по вашему слово возобновили Тайный приказ, тут же посадили своего человечка на почтовую станцию.

Ага, дело Курча живет и процветает. Ну и правда, если иезуита можно было поймать на переписке, почему бы не приглядеть и за бывшими дворянами? Шешковский знал свое дело.

– И что же там?

– А вот, полюбопытствуйте! – мне было вручено вскрытое письмо. Я повертел его. Стыдно было читать чужую переписку, но государь должен быть выше предрассудков. На кону миллионы жизней. И возможность осуществить то самое Дело, ради которого я здесь волей высших сил появился.

“От штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Алексея Феофанова графу Николаю Ефимовскому в военные казармы города Казань.

Здравствуй, мой друг Коленька. Получил твое письмо, кое оказало на меня ужасающее впечатление. Я поблагодарил Бога за то, что ты выжил, хоть и столь страшной ценой как отказ от присяги и дворянства. Все петербургское общество содрогнулось от новостей из Казани да Оренбурга. Маменька твоя плачет цельный день – все салоны города отвернулись от вашей фамилии. Да то тебе, наверняка, ведомо.

У нас же все по-старому – казармы да караулы. Сегодня заступил дежурным по полку, и посему есть время черкнуть пару-тройку строк.

Пишу тебе, а сам мучаюсь, глядя на плац. Нижние чины, вместо строевых смотров и выполнения ружейных артикулов занимаются исполнением работ, которые следовало выполнять исключительно градским обывателям. Разве должен защитник Отечества шить сапоги, латать исподнее для мещан или вязать перья на продажу? А унтер-офицеры, превратившиеся в коробейников, распродающих по столице товары своих солдат?

В полке неладно. Как и во всей России. Порой закрадываются в голову крамольные мысли. А не послана ли сия фрондерская угроза, к коей ты примкнул к нам свыше?

Я гоню от себя сие мысли и тебя прошу одуматься! Ради нашей дружбы, ради своей матушки. Императрица – милостлива, простит. Кинься ей в ноги, покайся. Умоляю тебя.

Писано 15 декабря, семьдесят третьего году”.

– Да… – протянул я – И что же вы об этом думаете.

– Заговор в городе зреет – Шешковский пожал плечами – Одно письмецо мы перехватили, два пропустили. Поди курьеры то шныряют по Казани.

– Поехали в Тайный приказ – решился я – Соберемся и обмыслим, что нам теперь делать.

В Тайном приказе мы тоже попали на учебу. Шли классы у “шведов” и вернувшихся из поездки по России казаков, которых я тоже определил к Шешковскому и Хлопуше. Разумеется, наградив, сверх всякой меры. Мои глошатаи получили медали, повышение в чине и по сто рублей каждый. Увы, вернулись не все. Из семидесяти станичников сгинуло сорок два человека. Остальные приехали истрепанные, некоторые раненые.

– Значица поддеть здеся и нажать вот тута – я опять остановился в дверях большого барского зала, превращенного в учебный помещение и прислушался. Хлопуша давал мастер-класс взлома. Для этого бывший катаржанин притащил целую дверь с навесным замком и показывал инструмент взломщика – все эти фомки, отмычки и прочее – в действии. Ученики один за другим подходили и пробовали повторить движения Афанасия Тимофеевича. Даже Шешковский смотрел на все это с интересом и после того, как очередь закончилась, попытался вскрыть замок. Не получилось. Хлопуша засмеялся гулким басом, поправил повязку на глазнице. Потом увидев меня, поклонился. Ученики тоже отвесили поклоны, встав со скамей.

– Отдохните покель, покурите – я заметил у многих в руках табачные трубки. Казачье развлечение, привезенное из столиц.

С табаком надо было что-то делать. Если повальное пьянство мне удалось остановить “сухим законом”, опий и другие дурманящие средства я просто запретил в свободную продажу, то с курением ситуация обстояла одновременно хуже и лучше. Женского курения не было в принципе, мужское ограничивалось трубками. Папиросы и сигареты еще не придуманы, завозы табака в страну невелики. Можно было обложить его повышенным налогом или вообще запретить продажу молодежи – доверившись способу естественного вытеснения курева из оборота. Надо было тщательно все это обдумать.

Вместе с Хлопушей и Шешковским мы поднялись на третий этаж барского дома и сели в кабинете.

– Мыслю заговор зреет – первым начал Степан Иванович – На хуторах видели остатки солдат Бибикова. В городе появились подозрительные людишки.

– Поймали?

– Кем ловить то, Петр Федорович? – Хлопуша огорченно развел руками – Тайников пока учим, да и не все к нашему ремеслу сподобны.

– Самое важно нынче – я встал, подошел к окну. Солнце разгонало облака, заискрило по снежным наносам – Это ремесло слежки. Поделите казачков напопалам, пущай один отряд тишком добирается от Кремля к рыбной слободе по одному. И обратно. А другой – следит за ним. Потом они меняются, описывают вам, кто за ними следил.

– Дельная идейка – согласился Шешковский – Можно еще стребовать оторваться от наблюдателей.

– Таким макаром можно учить не только слежке – присоединился к коллеге Хлопуша – Но и шпионству.

– Это второй шаг – кивнул я – Как научатся таковому – следить и убегать, пущай выкрадут какие документы из канцелярии бургомистра и вам отдадут. Или подкупят кого из писцов. Деньги у вас на то есть. Я дозволяю траты.

– Заодно и канцеляристов Каменева проверим – восхитился Шешковский – Двойная выгода.

– Вот еще что – решился я на грязный трюк – Надо бы написать тайных писем и отправить в первую и вторую армии, что воюют турок.

– Зачем? – удивился Хлопуша.

– Есть у тебя Степан Иванович там свои людишки? – я повернулся к Шешковскому.

– Найдем, но кому письма?

– Вот список военачальников – я достал из-за пазухи и пожал тайникам лист. Первым номером шел Александр Суворов. Вторым – Потемкин – Надо бы им написать так, чтобы письма перехватили заранее.

И Хлопуша и Шешковский смотрели на меня недоуменно. Я вздохнул, стянул с пальца китайский перстень с воющим волком.

– Поди приставлены человечки из Экспедиции к Румянцеву или Голицыну. Вот приходит такой человек к генералу и говорит, мол перехватили письма от бунтовщиков Суворову. Показывает бумагу с моей печатью.

– А там что? – Шешковский подался вперед – В письме?

– Да ерунда какая, ералаш. Дескать все по нашей уговоренности, деньги отдали родственникам. Или ждите нашего человека в условленном месте, прибудет с векселями английского банка… Главное чтобы письма были разные, да необычные, непонятные непосвященному.