Чёрный шар (СИ) - Шатилов Дмитрий. Страница 14

– Саш, – сказал мне шеф, когда мы остались наедине. – Если тебе нужен отпуск, только скажи. А пока возьми вот, – и протянул мне конверт. – Тридцать тысяч. Извини, старик, но больше не могу.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Виктор Валентинович, но ведь до зарплаты еще две недели.

– Это не зарплата, это материальная помощь. У тебя сейчас, Саш, тяжелое положение.

– У меня все в порядке.

– Не придумывай. Тебе сейчас отдохнуть надо: переживания, то да се. Стресс, опять же. Да и потом, ты им только мешать будешь…

– Кому – мешать?

– Да ученым же. Сегодня звонили. Сказали: дайте Кисловскому выходной, мы к нему поедем шар изучать.

– И вы тоже знаете про шар?!

– Ну да, – пожал плечами. – В газете же напечатали, вот, посмотри…

– Да видел я уже! – сказал я. – В газете-то откуда узнали? Он же только вчера, пока мы обедали…

– Ну, этого я не знаю, – пожал плечами шеф. – Это ты у них спроси. Можешь прямо сейчас: отпуск мы тебе уже оформили.

– Как оформили? – растерялся я. – А проект? Мы же готовились…

– Закончим без тебя, не беспокойся. Все, Саш, у меня дела.

Я вышел из кабинета шефа, забрал у Светочки отпускные и решил заглянуть в газету. Надо же выяснить, откуда они узнали о шаре.

Наша городская газета называлась «Проводник». Располагалась она в небольшой пристройке у горсовета. Я нажал на пуговку звонка, и неприязненный женский голос ответил мне:

– О шаре сведений больше не принимаем.

– Я не о шаре, – сказал я. – Вернее, о шаре, но ничего рассказать не могу. Я сам хотел бы что-нибудь понять.

На другом конце провода замолчали. Молчание длилось около минуты, наконец, голос сказал:

– Проходите. Налево, вторая комната справа.

На двери кабинета редактора красовалась табличка – «Кверол Анатольевич Липунов». Кверол, подумал я, какое странное имя…

Сам редактор был маленький, толстый и очень суетливый.

– Здравствуйте! – протянул он мне руку. – Какими судьбами? Чайку, кофейку, может быть, отвар из шиповника?

– Спасибо, – ответил я. – Мне ничего не надо. Я только…

– Минуточку! – сказал редактор и схватил телефонную трубку. – Да, да, слушаю! Что? Нет, Каркасова мы печатать не будем, и не просите! Как это – обязательно? Да вы видели его материал? Это же ра-зо-бла-че-ние, понимаете вы или нет? Не надо меня просить – нет, нет и еще раз нет! Хоть что делайте! Что? Он стреляться хочет? Пусть стреляется! Обновить его – это не проблема! Да? – обратился он ко мне. – Чем могу помочь? Кто вы такой, собственно?

– Я – Александр Кисловский… – начал было я.

– Не продолжайте! – перебил меня редактор. – Шар, да? Ну, я так и подумал – шар! Вы, голубчик, не туда пришли, – похлопал он меня по плечу. – Мы вам ничем помочь не можем!

– Как это – не можете? – удивился я. – А как же…

– Без как же! Сказано – не можем, значит – не можем. Ну, не прессы это дело, понимаете, не пре-ссы!

– А чье же?

– Ученых из Института! Это пусть они с шарами разбираются, а нам своих забот хватает! Вы не поверите, но от меня требуют, чтобы я напечатал материал Каркасова! Каркасова, вы только подумайте! А вы его читали?! – он почти визжал. – Читали вы его?!

– Нет, – смутился я. – не читал.

– А почитайте! – редактор сунул мне в руки ворох скомканных листов. – Почитайте и подумайте, можно ли такое печатать? Это же черт знает что!

– Хорошо, – я взял бумаги. – Я обязательно прочитаю. Но скажите мне, пожалуйста, как вы узнали о шаре? Я, собственно, не в претензии, событие это и вправду замечательное и интересное для науки, но как? Я просто хочу сказать, что единственными свидетелями его появления были я и моя жена…

– Все вопросы к Цатурову! – отмахнулся от меня редактор. – Это его материал. Адрес спросите в приемной. Все, мне некогда, до свидания.

Я вышел из кабинета редактора несколько ошарашенный. Какой еще Цатуров? Воистину, это происшествие приобретает все более странный оборот. Я попытался обдумать события, что уже произошли. Итак, сперва была крохотная черная точка, которая за ночь превратилась в шар размером с футбольный мяч. Затем была моя ссора с Машей, которая кончилась тем, что я ударил ее молотком по голове. Странно, но даже теперь я об этом не жалел. Поступок казался мне правильным. Что еще? Я спрятал тело в шар – это был первый раз, как я с ним взаимодействовал.

В приемной я взял у секретарши адрес Цатурова. Делать мне все равно было нечего, и я отправился прямо к нему.

Цатуров жил в старом квартале, который после войны строили пленные немцы. Дома здесь были ветхие, двухэтажные, а обитали в них преимущественно старики. Возле подъезда, где была квартира Цатурова, я увидел разбросанные по земле еловые ветки.

– Кто-то умер? – спросил я мужика, сидящего на лавке.

– Ну да, – кивнул тот. – Журналист, молодой еще. Только вчера еще живой был, а сегодня – все! Эх, вот оно как бывает.

– А отчего он умер? – спросил я.

– Сердце, – сказал мужик.

Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Цатурова была открыта, и туда-сюда сновали люди.

– Вы к кому? – спросила меня пожилая женщина. – Неужели к Гришеньке? – и залилась слезами. – Нету Гришеньки, умер мой сокол ясный!

– Антонина Григорьевна, успокойтесь, – попыталась утешить ее девушка в кожаной куртке. – Вы знакомый Гришин, да? – спросила она меня.

– Очень жаль, но Гриша только что скончался.

– Мои соболезнования, – сказал я. – Могу я взглянуть на тело?

Девушка посмотрела на меня настороженно.

– Поймите меня, – сказал я. – Мы с Гришей были близкими друзьями.

– Хорошо, – сказала девушка. – Только недолго, а то сейчас «Скорая» приедет.

Я вошел в квартиру и прошел в комнату. Труп лежал на диване, укрытый одеялом. Цатуров был молодой человек лет двадцати пяти, с редкими волосами и заячьей губой. В смерти лицо его побелело, нос заострился. Ниточка оборвалась – я ничего не мог от него добиться. Я попрощался с Антониной Григорьевной и вышел на улицу.

Пошел дождь. Я укрылся под навесом автобусной остановки. Мне было тоскливо, домой я возвращаться не хотел. Я не боялся шара, но мне было не по себе оттого, что я не понимал его. Рядом со мной присел человек. Я повернулся – и оторопел.

Это был Цатуров – то же лицо, но розовое, живое.

– Сигаретой не угостите? – спросил он.

Я пожал плечами – давно уже не курю.

– Хорошо, – сказал он. – Видели этот спектакль? Ну, молодцы, а?

– Кто молодцы? – спросил я. – Что это все значит?

– Хотел бы я знать, – ответил Цатуров. – Но хорошо стараются – и Варенька, и Антонина Григорьевна! Знали бы они, что это Борька Рябов у них там мертвый валяется!

– Какой еще Борька Рябов?

– Борька Рябов – мой сосед, – пояснил Цатуров. – Я его вместо себя оставил, ну, чтоб самому не помереть. Борька все равно алкаш, с его-то циррозом два месяца всего осталось. Вот он и помер, понимаете?

– Нет, – сказал я. – Ничего не понимаю. Объясните.

– Я бы рад, да не знаю как. Верите, голова кружится от радости! Жив остался, жив! Нет, для них-то я умер, но для остальных, для целого мира – жив! Тут в чем дело: теперь им понадобится какое-то время, чтобы разобраться.

– В чем?

– В том, кто есть кто, – сказал Цатуров. – Видите, Борька Рябов – это, в принципе, тот же я, только неудавшийся. Сбой в процессе обновления, все такое…

– Очень хорошо, – перебил я. – В любом случае, рад за вас. Но объясните, пожалуйста, как вы узнали о черном шаре?

– Что? – переспросил он. – Шар? Так вы Кисловский, да? Очень приятно. Ардлак Цатуров, – протянул он мне руку, – корреспондент «Проводника». Ардлак – это после обновления, а раньше был Григорий. Знаете что, Кисловский? Давайте не будем говорить на остановке. У вас есть деньги? Пойдемте в пивную, она тут поблизости. Там и поговорим.

Мы пошли в пивную. В этот час там никого не было, и мы сели за столик в углу.

– Шар, Кисловский, это, в сущности, ерунда, – начал Цатуров. – Он повисит и исчезнет, такое уж у него занятие. Куда хуже другое – оказалась запущена весьма неприятная цепь событий, очень неприятная, да.