Паук в янтаре (СИ) - Яблонцева Валерия. Страница 39

— Это фантазии, — покачала головой я. — Навязчивые фантазии. Навязанные фантазии. Изображения подробны, но в некоторых аспектах недостаточно реалистичны.

— Что ты имеешь в виду?

Я повернулась к нему.

— Женщина на его картинах излишне идеализирована. Ментальное воздействие проявляет себя именно так: появляются новые странные желания, новые потребности, влечение, непонятное даже для самого человека, подвергшегося воздействию. Просто что-то внутри меняется. Например, Спиро Дьячелли понимал, что делает что-то противоестественное, что-то чуждое его природе. Но образ будущей жертвы и желание ее уничтожить слишком глубоко засело в его разуме. Если бы он умел рисовать — он мог бы изображать леди Элию… таким же образом.

— Но это обыкновенные эротические фантазии, — Паук перевел взгляд с рисунка на меня, а затем обратно на испещренный линиями лист. — Мужчины бывают склонны бессознательно идеализировать своих… избранниц.

Что-то в его словах заставило меня задуматься. От рисунков обнаженной девушки мои мысли вернулись к расследованию, а оттуда — к Витторио Меньяри. Ведь действительно, его жертвами всегда становились молодые аристократки, а в качестве убийц выступали мужчины. И каждую девушку перед смертью частично обнажали, хотя следы насилия встречались нечасто.

И вот теперь, в квартире младшего дознавателя Пацци, я видела отражение извращенной одержимости Витторио. Навязчивый образ обнаженной девушки занял разум Стефано, заставив прекратить поиски убийцы. Младший дознаватель бредил таинственной незнакомкой и бесконечно переносил на бумагу преследовавшие его фантазии.

— Убийце… Витторио… нравилось наблюдать, — тихо произнесла я. — Во всех видениях, которые я считывала у осужденных менталистов, я чувствовала его присутствие где-то на грани восприятия. Он заставлял других убивать красиво, медленно, практически театрально, чтобы насладиться… зрелищем.

Мгновение Паук молчал.

— И как думаешь, кого он хотел видеть убитой руками дознавателя Пацци? — он поднял несколько рисунков. — Светловолосая. Изящная, как циндрийская статуэтка. Красивые тонкие запястья. Маленькие стопы с аккуратными жемчужно-розовыми ноготками. Гладкая нежная кожа, к которой так и хочется прильнуть губами. Женственные изгибы… — он почти мечтательно прикрыл глаза. — К тому же, у Пацци должна была быть возможность беспрепятственно подобраться к жертве. И, насколько мне известно, только одну женщину он по долгу службы обязан был… — Паук запнулся, словно не мог сходу подобрать подходящее слово, — проверять каждый день. Заключенную номер семь, Янитту Астерио. Тебя.

Гостиная погрузилась в тягостное молчание. Принять услышанное было непросто. Кусая губы, я бесцельно бродила вдоль увешанных бумагами стен, как будто надеялась отыскать что-то, опровергающее выводы главного дознавателя. Паук следил за мной напряженным взглядом.

Остановившись у двери, ведущей в смежную комнату, я осторожно повернула ручку. Темная спальня была пуста. Странный запах, который я почувствовала, едва переступив порог временного жилища Стефано, усилился, став почти удушающим, и я с трудом подавила желание прикрыть нос рукавом. Я вытянула ладонь, чтобы разжечь магический огонек, но Паук опередил меня, пустив вперед энергетический сгусток, зависший у изголовья кровати. Мягкий свет разлился по комнате, бросая на стены неясные, смутные тени.

Спальня тоже оказалась увешана рисунками. Всюду, куда только падал свет, были десятки изображений женского тела — детальных, точных. На некоторых картинах можно было разглядеть драгоценности, один в один повторявшие фамильные украшения рода Астерио, на других — какие-то незнакомые кольца, медальоны, браслеты. Казалось, Стефано действительно рисовал некий собирательный образ светловолосой аристократки, напоминавший меня лишь в его воображении.

Младший дознаватель видел меня исключительно в рабочей комнате или тюремной камере, где, согласно правилам, моя одежда была застегнута на все пуговицы под самое горло, подол платья скрывал носки ботинок, а на руках почти всегда были перчатки. Почти — за исключением того раза, когда я считывала воспоминания лодочника, убившего леди Бригитту. Но я не прикасалась к самому Стефано, равно как и он никогда не трогал меня, даже не приближался так возмутительно близко, как позволял себе Паук, не говоря уж о попытке убийства. Да, иногда мне казалось, что Стефано немного увлечен мной, но младший дознаватель вел себя предельно корректно, не допустив ни одного двусмысленного намека или знака внимания.

Паук, стоявший рядом со мной — по традиции недопустимо близко — и внимательно изучавший рисунки Стефано, вдруг протянул руку к кровати и взял единственный лист, лежавший у изголовья. Склонив голову к его плечу, я прочла:

«Касание пальцев, вопрос немой,

Ответ мой всегда — да.

Укроюсь навеки я за стеной

В молчании навсегда…»

Последнее «а» терялось, и завиток уходил за пределы страницы, словно оборвавшийся крик о помощи. «Навсегда, навсегда, навсегда», — застучало в висках.

— Что это может значить?

Главный дознаватель нахмурился, прохаживаясь взад-вперед по спальне Стефано.

— Мне кажется, эти стихи отличаются от остальных, — наконец, сказал он. — Касание пальцев, вопрос и ответ… похоже на ментальную магию.

— Последний приказ, — тихо согласилась я.

— Убить тебя?

Я покачала головой.

— Твердое «да» скорее означает то, что Стефано поддался влиянию, а не сопротивлялся ему. Но, тем не менее, младший дознаватель не предпринял ни одной попытки совершить внушенное ему преступление. Да и Витторио… где бы он мог…

— Что же тогда? — нахмурился Паук. — Самоубийство?

— Возможно, — признавать это не хотелось, но вывод напрашивался сам собой. Ментальный приказ, «молчание», исчезновение Стефано…

— Почему же тогда не нашли тела? — размышлял вслух главный дознаватель. — Никто, кроме хозяина комнат, за три года даже не поднял тревогу. Вот уж, действительно, «укрылся». «За стеной…»

Паук медленно двинулся вдоль стены, приподнимая рисунки Стефано в поисках скрытых подсказок. Неожиданно он застыл, подавшись лицом к стыку обоев. Ноздри его затрепетали. Я тоже почувствовала, как усилилась, становясь почти нестерпимой, сладковатая вонь.

Паук несильно ударил кулаком по стене, отделявшей спальню Стефано от чердака. Раздался гулкий пустой звук. Мне показалось, что под давлением руки главного дознавателя деревянная панель обшивки несильно прогнулась. Паук подцепил ее пальцами и легко отогнул в сторону, открывая неширокий темный проем между двух стен.

Запах, запертая дверь, странное послание — все в один миг встало на свои места.

На полу, привалившись спиной к широкой деревянной балке, лежал иссохший труп в форменном темном кителе.

— Стефано Пацци, — Паук коснулся полуистлевшего черепа кончиками затянутых в черные перчатки пальцев. — Его последнее прибежище.

Меня замутило. Обтянутое ссохшейся кожей лицо, уже практически неузнаваемое, укоризненно глядело на меня ввалившимися пустыми глазницами. Стефано сидел скорчившись, прижав колени к груди, едва помещаясь в узком пространстве. Костлявая рука покоилась на чем-то, напоминавшем ручку, привинченную изнутри к фальшивой стене, закрывавшей тайник. Деревянные панели, пол и потолок были покрыты темной копотью — следом полностью исчезнувшего со временем энергетического кокона.

Стефано забрался внутрь, закрыл панель, а после запечатал себя магией, перекрыв доступ воздуха.

И задохнулся.

Горло свело болезненным спазмом. Я попыталась вдохнуть, отогнать дурноту, но не смогла. Что-то мешало, жгло, давило в груди. Тяжелый ком набухал, раздирая изнутри, и рваный, неровный стук сердца эхом отдавался в ушах — все громче, громче и громче.

Пустые глазницы Стефано смотрели на меня с осуждением: «Это из-за тебя. Ты виновата. Ты, ты, ты…»

Паника и ужас, до этого тщательно, заученно сдерживаемые, выплеснулись наружу, захватив контроль над оцепеневшим телом. Меня затрясло. Казалось, еще немного — и сердце, бьющееся все быстрее, все отчаяннее, лопнет, и я упаду замертво в этой тесной заброшенной спальне, видевшей и безумие, и смерть. Получу по заслугам. Ведь это все из-за меня…