Посреди серой мглы (ЛП) - Шепетис Рута. Страница 13

— Елена, о чём они говорят? — спросила госпожа Римас.

Мама не ответила.

— Елена!

— Они… — начала мама и замолчала.

— Что? — нетерпеливо спросила госпожа Римас.

— Они нас продают, — прошептала мама.

Я смотрела, как эти люди ходят между группами, осматривая товар. Они говорили им встать, покрутиться, показать руки.

— Мама, зачем нас продают? — спросил Йонас. — Куда мы пойдём?

— Елена, — позвала госпожа Арвидас. — Пожалуйста, скажите, что Андрюс — дурачок. В противном случае его у меня заберут. Андрюс, опусти голову.

— Нас продают группами, — сказала мама.

Я осмотрела нашу. В основном, женщины и дети, двое пожилых людей. Но был с нами и Андрюс. Несмотря на травмы, выглядел он сильным и крепким.

— А мы хотим, чтобы нас купили? — спросил Йонас.

Никто не ответил.

Подошёл охранник с тем мужчиной и остановились перед нашей группой. Все опустили глаза, кроме меня. Я не могла сдержаться — не сводила глаз с охранника, ведь тот казался хорошо отдохнувшим, чистым, сытым. Я видела, как мама покашливает в руку, осторожно пытаясь стереть с губ помаду. Взлохмаченный мужчина показал на неё и что-то сказал охраннику. Тот покачал головой и обвёл группу круговым движением. Мужчина снова показал на маму и сделал неприличный жест. Охранник засмеялся и что-то пробурчал. Мужчина осмотрел группу, затем показал на Андрюса.

Охранник подошёл к Андрюсу и прикрикнул на него. Андрюс даже не пошевелился. Мой желудок подскочил к горлу.

— Он бестолковый, оставьте его в покое, — сказала госпожа Арвидас. — Елена, скажите им.

Мама сказала одно слово по-русски. Охранник схватил Андрюса за волосы и поднял ему голову. Андрюс тупо смотрел прямо перед собой.

Она плакала и раскачивалась из стороны в сторону. Господин Сталас стонал и ворчал. Мужчина брезгливо отмахнулся и пошёл дальше.

Другие группы купили. Их погрузили на подводы и повезли через долину, где те пропали из виду в углублении возле подножья холмов. Мы допили последние капли воды и баланды, споря, нужно ли было, чтобы нас купили.

Кто-то заикнулся о побеге. Об этом немного поговорили, пока возле поезда не раздался выстрел, а за ним и крики. Девочка с куклой заплакала.

— Елена, — попросила госпожа Римас. — Спросите кого-то из охраны, куда везут людей.

Мама попыталась заговорить с охранником, но тот не обратил на неё внимания. В тот момент мне было всё равно, что происходит. Трава пахла зелёным луком, солнце воодушевляло. Я встала и потянулась.

Дети немного разбрелись, но охране, кажется, было всё равно. Энкавэдэшники ходили над вагонами, останавливаясь только для того, чтобы обозвать нас грязными свиньями и покричать, что мы без уважения относимся к поезду. Двигатель засвистел, готовясь отъезжать.

— Они сейчас за другими возвращаться будут, — сказал Андрюс.

— Думаешь? — спросил Йонас.

— Они не остановятся, — произнёс Андрюс, — пока не избавятся от всех нас.

Так прошло несколько часов, и солнце начало садиться. Осталось только две группы. Ворчливая топала ногами и орала, что из-за мамы наша группа кажется слабой и что сейчас нас всех, наверное, расстреляют.

— И пусть расстреливают, — заметил Лысый. — Я вам говорю, так даже лучше будет.

— Но они собирались сделать из нас рабов, — заметила госпожа Арвидас.

— От работы ещё никто не умирал, — обратилась Ворчливая к госпоже Арвидас. — Они, скорее всего, хотят, чтобы мы делали для них какую-то физическую работу, вот и всё. Поэтому первыми и забрали других — у нас ведь большинство выглядят слабыми. Я выросла в селе и руки испачкать не боюсь.

— Значит, мы выбираем вас, чтобы вы накопали всем нам корешков! — сказал Андрюс. — А теперь оставьте наших матерей в покое!

Мы с Йонасом лежали на траве и пытались размять затёкшие мышцы. К нам присоединился Андрюс, положил руки под голову и устремил взгляд в небо.

— У тебя уже лоб красный, — сказала я ему.

— Вот чего-чего, а обгореть я не боюсь, — ответил Андрюс. — Я не отворачиваюсь от охранников. Может, загорим, нас купят и погонят в советское рабство, как хочет та баба.

Йонас перевернулся на спину и лёг, как Андрюс.

— Только нам нужно держаться вместе. Папа сказал, что это важно.

— У меня нет выбора, кроме как оставаться с мамой. Удивительно, как у неё получилось аж сюда доехать вместе со мной, — сказал Андрюс, оглядываясь на свою мать. Госпожа Арвидас, покачиваясь, отгоняла от себя мух шёлковым платком. — Крепкой её не назовёшь.

— У тебя есть братья или сестры? — спросил Йонас.

— Нет, — ответил Андрюс. — Маме быть беременной не понравилось. А папа сказал, что раз уж родила сына, то больше им детей и не нужно.

— А мой папа говорил, что когда-нибудь у нас ещё будет братик или сестрёнка. Мне бы, наверное, хотелось всё-таки братика, — рассказывал Йонас. — А ты как считаешь, что сейчас происходит дома? Думают там о нас, задаются вопросом, что с нами случилось?

— Если и так, то спросить боятся, — ответил Андрюс.

— Но почему? И зачем нас забрали? — не понимал Йонас.

— Потому что мы в списке, — сказала я.

— А почему мы в списке? — спрашивал дальше Йонас.

— Из-за того, что папа работает в университете, — ответила я.

— Но ведь госпожа Раскунас тоже работает в университете, а её не забрали! — заметил Йонас.

Братик был прав. Госпожа Раскунас выглядывала из-за шторы, когда нас везли в ночь. Я видела, как она смотрела. Почему её семью не забрали? Почему они прятались за шторами, а не пытались защитить нас, не позволить нас вывезти? Папа бы так никогда не поступил.

— А вот чего Лысый в том списке — мне не понятно, — сказала я.

— Он ужасный.

— И жить ему не хочется, да? — произнёс Андрюс, глядя в небо.

— Знаете что? — сказал Андрюс. — Когда я вот так смотрю в небо, мне кажется, будто я лежу на траве дома, в Литве.

Что-то подобное могла бы сказать и мама — просто взять и добавить красок в чёрно-белую картинку.

— Смотрите, — продолжал Йонас, — это облако похоже на пушку.

— Вот бы она разнесла Советский Союз, — сказала я, проводя пальцами по траве. — Они этого заслуживают.

Андрюс повернул ко мне голову. Мне стало неловко от его долгого взгляда.

— Что такое?

— У тебя никогда рот не закрывается, — сказал он.

— Так и папа говорил. Лина, ты лучше поосторожнее, — заметил Йонас.

Дверь моей комнаты отворилась.

— Лина, я жду тебя в гостиной, — сказал папа.

— Зачем? — спросила я.

— В гостиной — НЕМЕДЛЕННО!

У папы раздувались ноздри. Он вышел из комнаты.

— Мама, что случилось?

— Лина, ты слышала, что сказал папа. Ступай в гостиную.

Мы пошли коридором.

— Ложись спать, Йонас, — велела мама, даже не глянув в сторону его комнаты.

Я оглянулась. Братик выглядывал из-за двери своей комнаты с широко распахнутыми глазами.

Папа был очень зол, и злился он на меня. Что же я натворила?

Я зашла в гостиную.

— На что ты растрачиваешь свой талант?! — Он ткнул мне в лицо какую-то бумажку.

— Папа, это же шутка… — попыталась объяснить я.

— Для ТЕБЯ это шутка, а для Кремля, думаешь, это тоже шутка?! Боже мой, какое сходство! — Он кинул бумажку мне на колени.

Я взглянула на рисунок. Да, сходство на лицо. Даже в костюме клоуна легко узнавался Сталин. Я нарисовала его в нашей гостиной; за столом сидели папа и его друзья, и они со смехом забрасывали клоуна-Сталина бумажными самолётиками. Папа и доктор Зельцер получились как две капли воды похожи на себя. А у журналиста мне не очень удался подбородок.

— Ещё такие есть? — потребовал ответа папа и забрал у меня рисунок.