Мечты о счастье (ЛП) - Уолтерс А.Мередит. Страница 27

Просто сделай это, наконец. Перестань трусить!

Но прежде чем я смог поддаться своему импульсу, Корин выкрутилась из моего захвата и нерешительно улыбнулась. Она подняла телефон и сделала фото меня, а потом посмотрела на экран.

— Расплата, — усмехнулась она, а затем протянула мне телефон и отошла на другую сторону моста.

Подальше от меня.

Я посмотрел на фотографию, которую только что сделала Корин. Изображение вышло не очень хорошим. Казалось, что мне больно. На самом деле так и было. Я осторожно поправил член и стал думать о голой Бетти Уайт. (Примеч.: Бетти Уайт — американская актриса, комедиантка и телеведущая, которой уже более 90 лет).

— Думаю, теперь я буду фотографировать исключительно ветки, — признался я, когда смотреть на Корин стало безопасно.

— Хорошая идея. Не хотелось бы скидывать тебя с моста, — предупредила она.

И вот так наш момент был упущен. И я был больше чем немного разочарован.

Небо было ясным, и темные ветки деревьев резко выделялись на синем небе. Я сделал пару фотографий и остался доволен результатом.

Корин наблюдала, как я делаю одно фото за другим, и была молчалива, пока я занимался своим делом. Удивительно, как легко я снова увлекся фотографиями. Как просто находил нужное освещение и угол.

И очень быстро я понял, как мне этого не хватало.

— Ладно, Энсел Адамс, дай посмотрю, что ты там наснимал. — Корин протянула руку, и я отдал ей телефон. (Примеч.: Энсел Адамс — американский фотограф, наиболее известный своими черно-белыми снимками американского Запада).

Корин листала фотографии, не произнося ни слова.

Черт. А что, если они отстойные? Мне будет довольно стыдно.

Наконец, Корин посмотрела на меня и покачала головой.

— Это фантастика, Бекетт. Почему ты перестал фотографировать?

От ее комплимента я ощутит неизмеримую гордость. По какой-то причине мнение Корин для меня стало важнее остальных. Я забрал телефон и просмотрел фотографии.

— Я начал играть в футбол, и спорт полностью захватил меня. Я понял, что у меня нет времени на все остальное. Спорт стал моей новой страстью.

Корин нахмурилась.

— У тебя может быть не одна страсть, Бекетт. И я думаю, ты отказался от чего-то невероятного. — Ее голос был напряжен от эмоций, которые я не мог понять.

Я потянулся и взял Корин за руку. Я снова ощутил необходимость прикоснуться к ней.

— Ты права. И если я чему и научился после того, как чуть не умер, так это держаться за то, что важно. За вещи, за людей, за то, что делает меня счастливым.

Корин ничего не ответила на это. Надеюсь, что не заставил ее снова чувствовать себя некомфортно. Она отвела взгляд и уставилась на воду.

Вдруг в воздухе появилась белая бабочка и села Корин на плечо. Она даже не заметила этого.

— Не двигайся, — предупредил я.

Корин напряглась, но бабочка не сдвинулась с места. Я снова поднял телефон, навел зум на профиль Корин; крылья бабочки трепетали на ветру.

Корин заправила волосы за ухо, и бабочка улетела.

— И что это было? — спросила она.

Я показал ей фотографию, и она странно мне улыбнулась.

— Кажется, эта моя любимая, — произнес я.

Она не ответила.

И меня это устроило. 

Глава 11

Корин

Я лежала на кровати уже несколько часов, в мою голову лезли сотни мыслей.

Я думала о том, о чем не хотела. О вещах, от которых не могу избавиться, как сильно бы ни старалась. О прошлом. О том, что могла бы сделать или сказать иначе, будь у меня шанс.

О родителях.

Не о тех энергичных людях, которыми они когда-то были, а о слабых несчастных инвалидах, которые превратились в ничто.

Я бы все отдала за то, чтобы помнить только хорошее. Но мой мозг, кажется, так не работал. Он был сфокусирован на негативе. На самом ужасном.

Никакой передышки. Поток мыслей непрерывен. Воспоминания — мои худшие враги. Они вторгаются в мое настоящее и не дают двигаться дальше.

И я не могу пошевелиться, когда думаю о них, и погружаюсь в темные воспоминания, о которых так упорно старалась забыть.

…Кашель у отца стал влажным, и доктор сказал, что рак распространился на легкие.

Папе было тяжело дышать, кожа обрела пепельный оттенок из-за недостатка кислорода. Трубка, которую медсестры вставили ему в нос, резко выделялась на фоне его бледной кожи. Глаза были открыты, но смотрели не на меня.

А сквозь меня.

И я представляла, каково это, вот так умирать. Страдая. Находясь в почти бессознательном состоянии. Я не в первый раз испытывала страх. Но и не в последний…

На своем веку я повидала достаточное количество психологов, которые должны были помочь справиться с горем и беспокойством. Ко многим из них я ходила после того, как умерла мама, потому что на этом настоял папа. Мы беседовали о стадиях осознания горя и о том, как я должна справляться со своими чувствами.

Бла, бла, бла. Помыть. Сполоснуть. Повторить.

Не скажу, что их наставления не работали. Они же не просто так столько лет этому учились. Они должны знать, о чем говорят. Но я не хотела их слушать.

Неа.

Ни в коем случае.

Я так оцепенела, что не могла понять ни одно из их слов. Психологи открывали рты, а я слышала лишь помехи. Ничто из того, что они сказали, не закрыло ужасную дыру в моей груди и не заставило ее исчезнуть. Мне было плевать, как долго они учились или какие у них потрясающие степени.

Наконец, через несколько месяцев отец прекратил настаивать на этих встречах. Не потому, что понял мое сопротивление, а потому, что ему самому поставили смертельный диагноз.

И тогда мою жизнь поглотила забота. У меня не было времени думать о себе и своем эмоциональном состоянии.

И вот я здесь, много лет спустя, застряла в том же воздушном пространстве, в котором обитала, будучи подростком. Я все еще ощущала себя той запутавшейся девочкой, которая потеряла родителей. Я чувствовала себя угнетенной. Не могла двигаться.

Застряла.

Днем я могла заниматься своими привычными делами, и мне почти удавалось думать о других вещах. О гончарной студии. О записи к врачу. О группе поддержки. Это заполняло мои часы.

Но по ночам мне компанию составляли лишь мысли. Пугающие, иррациональные мысли, которые угрожали полностью уничтожить меня.

Через несколько часов я, наконец, уснула, но лишь для того, чтобы сны унесли меня туда, где мне не хотелось находиться.

…Я оказалась погребена под двумя метрами грязи. Заключена в гроб, из которого не могла выбраться. Я царапала деревянную крышку, мои ногти кровоточили, ломались. Я кричала и кричала, надеясь, что кто-нибудь услышит.

Но никто не слышал.

Я была одна.

В ловушке.

У вечной смерти…

Я не могла проснуться. Я увязла в ночном кошмаре, и он не отпускал меня.

И это не закончилось, когда я проснулась в холодном поту, дрожа всем телом.

Бодрствовать было намного хуже, чем утопать в терроре моих снов.

Хотелось плакать. Как-то выплеснуть эти ужасные чувства. Я ощущала себя баночкой содовой, которую встряхнули, но крышку оставили на месте. Давление в груди было невыносимо.

Я редко плакала. Держала все в себе, смешивая все с болью и страданиями, которые стали привычной и неотъемлемой частью моей жизни.

Я ощутила боль в груди, и мне стало трудно дышать. В ушах громко звенело, но я не слышала ничего другого. Комната начала вращаться и кружиться, меня затошнило.

Вскочив с кровати, я побежала в ванну, и едва успела добраться до туалета, где опустошила содержимое своего желудка. Желчь и кислоту, потому что не поужинала.

Холодный пот. Колотящееся сердце. Бесконечные мрачные мысли, которые заставляли меня ходить по кругу.

Мой верный кот, Мистер Бингли, зашел в ванную и свернулся калачиком на коврике возле меня, пока я лежала на холодной твердой плитке. Я прижалась щекой к полу и бесконтрольно дрожала.