Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна. Страница 27

Никита отвечает сразу. Спокойно, без какого-либо намека на раздражение.

— Нам надо поговорить, — сообщаю без обиняков.

— Сегодня, — то ли спрашивает, то ли ставит меня в известность.

— Сегодня, — подтверждаю. — Только не вздумай звать меня в какое-нибудь кафе, тошнит уже от этих посиделок. И не дай бог тебе сказать: «Заезжай в понедельник ко мне на работу». Адрес давай. Домой приеду.

Тут же получаю его домашний адрес в сообщении.

— Все, — с придыханием говорит Тося, — поехали, я тебя отвезу.

— Ты пила.

— Какой там… один глоток сделала.

— Э-э-э, нет. Теперь мне нужно привести себя в порядок, — с трудом поднимаюсь с дивана. Ноги и руки будто свинцом налились. — Сначала душ, потом макияж поправить… времени еще полно… я сама доберусь.

— Э-э-э, нет, я тебя передам ему, так сказать, из рук в руки. А то свернешь еще где-нибудь по дороге. Только платье оставь, ладно? Не переодевайся, — ухмыляется Тося, — платье шикарное.

— Ага. И снимается быстро.

Глава 15

— Климова, ты как всегда.

Она лишь улыбается и убирает свое пальто в шкаф. Ее движения мне кажутся излишне напряженными. Нервными.

— Знаешь, на что это похоже?

— На что же?

Смотрю на ее обнаженные плечи.

— Будто ты погуляла где-то, повеселилась и напоследок решила заглянуть ко мне.

— Примерно так и было, — подтверждает невозмутимо, но что-то враждебное мелькает в ее взгляде.

Настя медленно двигается по квартире, осматривается. Мельком оглядывает кухню. На минуту задерживается в гостиной. Я наблюдаю за ней, ничего не спрашивая, не поясняя и, когда она заходит в спальню, иду за ней и закрываю дверь.

— Сними платье.

— Что? — оборачивается на звук. И захлопнувшейся двери, и моего голоса.

— Разденься. Или ты не за этим приехала?

— Я… поговорить, — роняет Климова почти беззвучно и обхватывает себя за локти.

— О чем ты думала, когда одевалась подобным образом? О том, что, глядя на тебя в этом платье, я точно захочу выяснять прошлые отношения? Серьезно?

Она молчит. В темноте я не вижу ее лица, но хорошо чувствую исходящее от нее напряжение. Оно сочится в воздух, оно перетекает в меня и внутри переплавляется уже в другое ощущение.

— Серьезно?! — переспрашиваю, будто не веря, и включаю ночник.

Собственно, так и есть.

Поэтому я хочу видеть ее глаза.

Свет, хоть и неяркий, застает Настю врасплох. Она отступает, пятится и садится на кровать. Пытается держаться уверенно, но все равно остается беззащитной. Я хорошо знаю, чтобы довести ее до такого состояния, нужно постараться, и все во мне вздрагивает от желания наказать обидчика. Даже спустя годы я не могу контролировать этот порыв. Этот импульс, приводящий меня в особую концентрацию, называемую боевой готовностью.

— Что же случилось? Что тебя толкнуло к этому разговору? — сажусь рядом с ней. Но не трогаю. Еще даже не касаюсь ее.

— Почему что-то обязательно должно было случиться?

— Потому что до этого ты отгораживалась от меня бетонной стеной.

— Ты от меня тоже.

— Я тоже, — спокойно соглашаюсь с ее утверждением, — но ведь это не я тебе сегодня позвонил.

— Конечно, — тихо говорит она после недолгой паузы. — Зачем тебе это нужно, правда же?

Настя так резво вскакивает с кровати, что я не сразу успеваю ее перехватить. Но все же попытка сбежать проваливается. Только не сейчас. Только не от меня.

— О, нет. Я тебя не отпущу. Слишком поздно. — Ловлю ее в прихожей и тащу обратно. Не в спальню — в гостиную.

— Мне просто нужно кое-что сказать тебе, а потом делай с этим, что хочешь… — отрывисто говорит она.

— Хорошо. Мы поговорим. Утром.

Прижимаю Настю к себе, чувствую через слои нашей одежды ее горящую кожу, чувствую каждый натянутый нерв… и с меня словно срывает все скрепы. Я толкаю Климову на диван, разворачиваю к себе спиной и расстегиваю молнию. Сдираю с нее это чертово платье и жадно стискиваю в руках теперь уже голую. Возбуждение рвет вены. В джинсах у меня становится тесно.

Дрожат Настины плечи. Ладонью глажу спину, приникаю к ней щекой. Губами. Дыхание теряется, и кружится голова, когда вдыхаю ее запах. Он много лет преследовал меня, но был недосягаемым.

Иногда я чувствовал его во сне. Так осязаемо, что становилось дурно.

Но все, что происходит сейчас, не сон. Настя здесь. Ее стройное белое тело уже подо мной.

Она не издает ни звука — трепещет как натянутая струна. Дышит то прерывисто и часто, то медленно и глубоко. Целую ее плечи, шею, тяжелое дыхание отдается у меня в ушах, как и громкое биение сердца. Наша обоюдная страсть граничит с сумасшествием. Пока я стаскиваю с себя футболку, она с себя — трусики. Не успеваю раздеться, Настя забирается мне на колени. Обнимает за плечи, приникает всем телом. Сжимает бедрами.

— Ты хочешь подразнить меня? Я не вынесу этих игр. Точно. — Годы сумеречной по ней тоски делают мое желание невыносимым.

— Нет, просто хочу быть сверху. Скажи, что хочешь меня.

— В этом есть сомнения?

— Ни капли. Но мне нужен мой Ник… мой… мне нужен мой любимый мальчик.

— Настя… — Хочется верить, что страсть Климовой рождена тоской, чувствами, а не мимолетным всплеском.

Хочется, хочется, хочется…

— Не хочу, чтобы ты равнодушно трахнул меня. Мне не это нужно…

Мне тоже не это. Если бы я нуждался в бездумном, бессмысленном сексе, он бы уже случился. Настя бы позволила все, что я захочу.

Глажу ее тело, сходя с ума от ощущения округлой груди под моей ладонью. От изгиба тонкой талии… От влаги, которую ощущаю пальцами, спустившись ниже по ягодицам.

— Я так люблю твои руки… — шепчет она, — и я так люблю тебя…

Я тоже тебя люблю…

Целую ее в губы, приоткрытые и горячие. Пью сладость с языка, мучая нас обоих этим жадным поцелуем. Настины руки, доселе бывшие мягкими, хищно обнимают меня за плечи, и дрожь волной бежит по спине от ощущения впившихся в кожу ногтей. Я был бы уже в ней, если бы не джинсы. Чуть отталкиваю ее, чтобы освободиться от них. Затем снова увлекаю на себя, сжимаю ягодицы, вжимаюсь в нее, вхожу. Мы знаем, что это будет быстро, и нам этого не хватит, чтобы насытиться. В крови у нас обоих плещется неуемная жадность.

Это не может быть медленно.

Не сейчас. Нет сил остановиться, замедлиться, отдышаться.

Нас разрывает голод, росший внутри годами.

Иссушает неодолимое желание прильнуть друг к другу и не отпускать.

И держит страх. Что испытанное удовольствие будет ложным умиротворением перед новой болью…

Озноб. Раскаленные виски. И внутри уже тесно наслаждению. Оно тягучей лавой горит внизу живота и беспокойным огнем бежит по венам. Укладываю Настю на спину, каждым новым толчком выбивая из нее вздох-стон, пока она не изгибается в судорогах экстаза.

Глубже в нее, теснее к телу…

Чтобы последняя обжигающая волна прихлынула к самому сердцу…

Еще не отпустила сладкая дрожь, а уже хочется еще. Потому что нескольких минут, чтобы насытиться друг другом, бесконечно мало. Меня обнимают ее горячие влажные руки — я соскучился по этим рукам. Целуют мягкие губы — я соскучился по этим губам.

Меня греет ее частое, еще не усмиренное после пережитой страсти дыхание.

Хочется еще…

Сколько раз я обнимал ее вот так. Оборачивал полотенцем после душа, вытирал как маленькую. Сколько раз нес из ванной в спальню на руках.

Первый раз это случилось, когда ей было очень плохо. Сейчас должно быть хорошо, но мне почему-то хочется сделать так же, и руки сами воскрешают этот погребенный в прошлой жизни ритуал.

Я вытираю ее плечи, оборачиваю тело большим полотенцем, беру на руки и несу в спальню. Настя обнимает меня, пряча лицо на моей шее. Сажусь с ней на кровать, прижимаю к себе, словно ребенка. Даже не знаю, зачем мне это нужно…