Янтарь (СИ) - Синякова Елена "(Blue_Eyes_Witch)". Страница 35

Мне достаточно было просто видеть их.

Видеть. как два Кадьяка. что были с горящими глазами. метались по поляне раздавленные, разъяренные, но такие же беспомощные, каки я. раздираемые чувством долга. логикой и страхом за тех, кого считали своими братьями, даже если все они были разных родов.

— Север! Не смей! — обернулся вдруг Сумрак. останавливаясь как раз в тот момент. когда Кадьяк с синими глазами, рванул было с поляны по тому направлению, где скрылись Янтарь и тот блондин, которого он назвал Лютым, и как бы не было напряжено тело мужчины, его голос прозвучал мягко и успокаивающе.

Сумрак чуть покачал головой, тихо добавив:

— Не делай этого. Если кто-то вмешается. будет еще хуже. Они пройдут это испытание ради своей семьи и вернутся. Если же Палачи почувствуют кого-то еще. кто окажется рядом и посмеет помешать, то мы не знаем, что будет дальше и чем все закончится.

— Идем домой, сын, — осторожно похлопал по могучему плечу мужчины тот Кадьяк с пронзительным жутким взглядом, которого называли Каратом, поманив за собой второго Кадьяка с ярко-зелеными глазами, что явно собирался последовать за Севером. но тоже остановился от слов Сумрака, слушая его с мрачным растерянным лицом, — Когда ваши братья вернуться, мы должны быть готовы встретить их.

Было ясно, что Карат шел чуть позади мрачных и тревожных мужчин лишь с одной целью — остановить их, если они вдруг решат ослушаться и снова ринутся за братьями.

— Как ты, друг мой? — обернулся он и к отцу. который шагал самым последним. заглядывая в его прозрачно-серые глаза, но так и не получив ответа, просто молча обнял рукой за мощную шею, вышагивая рядом.

Каждый из этих мужчин страдал.

И всему виной была только я одна.

— …оставьте меня здесь, — прохрипела я едва слышно. и вздрагивая когда из кустов появился молодой парень, прикрывая руками свои обнаженные бедра. явно не выросший в лесу, подобно своим большим собратьям, судя по тому, что стеснялся ходить голышом, а еще выглядел так, словно только что его фотографировали на обложку журнала.

— Я сказал ВСЕ идут в дом! — вдруг рявкнул отец так. что задрожали макушки заснеженных деревьев, полыхнув яростным взглядом, который я не могла выносить. — Значит ВСЕ ИДУТ В ДОМ!

От рыка отца притихли все в одночасье. зашагав вслед за Сумраком, который по-прежнему не отпускал меня с рук, то ли боясь. что я попытаюсь сбежать и навлеку на себя гнев отца, то ли чувствуя. что была просто не в состоянии идти.

Говорят, что самое страшное чувство — это ненависть…

Будто она выжигает душу до тла, превращая в пепел остальные чувства и нет ничего сильнее её.

Говорят, что самое сильное чувство — любовь…

Что из-за нее мы становимся слепыми к порокам других людей, глухими к их словам и предупреждениями, и немыми в попытках передать то, что порхает в душе.

Но я точно знала, что самое страшное чувство — это вина…

Она подобно вязкому зловонному болоту в тебе, в которым ты каждый день тонешь, не в силах смыть с себя ее смрад, захлебываясь и моля о пощаде каждую ночь, чтобы проснувшись утром снова обнаружить себя на том же берегу озера по щиколотки в грязи и слизи собственных мыслей о том, что ты натворила…

Я не знала, как жить с этим болотом внутри, чувствуя лишь то, что с каждым днем оно разрасталось в моей душе все сильнее и сильнее, затягивая в свои дурные пучины все прочие чувства и засасывая меня с головой, когда я боялась уснуть, чтобы просыпаться в холодном поту и слезах…

Как теперь я могла отчиститься от этой грязи внутри себя и снова расправить плечи, чтобы сделать хоть один смелый вдох полной грудью?

Как смогу после всего этого смотреть в ясные глаза самого доброго и терпеливого из Беров?

Мне казалось, что внутри меня растет питон.

Огромный. Ядовитый. Злобный и насмешливый. Он кусает меня каждый раз за самое сердце, как только я начинаю думать о том, что все будет хорошо.

Его яд шипел в моей крови, словно было мало боли, словно много было даже отрывистого вдоха, чтобы я могла жить дальше…этого было слишком много для меня.

В какой-то момент, погрузившись в свои тяжелые, ранящие мысли, мне показалось, что в глубине леса я услышала звуки топора. Впрочем, не удивлюсь. если мне это всего лишь показалось, но я не смогла сдержать нервной дрожи, когда словно деревья расступились перед Сумраком, показывая невероятный деревянный дом.

Он стоял словно замок.

Как произведение искусства — такой большой, уютный и теплый.

Обволакивающий своими ароматами смолы и какой-то сладкой душистой выпечки, словно был живой, отчего сердце дрогнуло и стало еще больнее.

И пусть этот дом был построен из круглых бревен, и на нем не было витиеватых узоров или резьбы, он был самым красивым из тех, что я видела в своей жизни.

Такие дома были для больших дружных семей, где заботятся друг о друге, а все радости и печали делят пополам.

Семья Янтаря была именной такой…и я боялась, что даже этот дом отвергнет меня, стоит мне только ступить на порог, почувствовав во мне это болото из боли и моей огромной вины, от которой было не убежать и не отчиститься.

Поэтому я цеплялась испуганно за обнаженные горячие плечи Сумрака, который просто шел вперед, глядя только перед собой и не сбавляя шага, даже если ощущал мою панику перед этим светлым местом.

Мне казалось, что если он отпустит меня сейчас на эти светлые деревянные половицы, выложенные красивыми ровными рядами. то под моими ногами выступит грязь, оставляя уродливые следы.

Я бы попыталась вырваться и убежать, чтобы побыть немного наедине с собой, урыдаться. вырывая на себе волосы, а потом вернуться сюда тихой и покладистой, с опущенной головой и готовая на любой приговор семьи Янтаря.

Я бы попыталась, если бы отец не шел следом за нами хмурый, молчаливый и сосредоточенный, явно пытаясь уловить своих детей, как бы далеко они не были.

Думаю, что каждый из Беров делал это, судя по тому, как все они были напряжены и молчаливы, не проронив ни единого звука. даже когда один за другим поднялись по ступеням на широкую веранду, а затем до двери, что распахнулась раньше, чем в нее успели постучать или открыть самостоятельно.

На пороге появилась хрупкая, милая девушка с темными волосами, собранными вверху, откуда торчали кудрявые прядки, и распахнутыми темными глазами, которыми она судорожно и быстро осмотрела всех хмурых и молчаливых мужчин, совершенно не смущаясь того, что все они были обнаженными.

Но когда эти глаза остановились на мне, я вздрогнула, почему-то испугавшись…

Она казалось такой хрупкой, милой и искренней с этим ужасом в глазах и волнением за своих отважных мужчин, что я казалось самой себе еще более жалкой и недостойной того, чтобы быть рядом с этими людьми, когда она вдруг ахнула и заголосила себе за спину:

— Ранены все! Одной аптечкой не обойдемся!

— Только не надо паники, — услышала я другой красивый женский голос где-то за дверью в глубине дома, — Главное что живы, все остальное поправимо.

Никто не ответил даже на это, когда я почувствовала, как напряглись и застыли под моими руками плечи Сумрака, что опустил голову, кинув исподлобья взгляд на отца Янтаря, а затем на того Кадьяка, который стоял к нему плечом к плечу, словно каждую минуту ждал, что его большой седовласый друг просто завалится без памяти.

И если еще секунду назад в больших темных глазах девушки не было и тени страха, то стоило ей только перевести взгляд на отца, как он вспыхнул первым жалящим угольком, когда ее ресницы задрожали и снова пробежались по застывшим хмурым Берам, словно считая их…и явно не досчитываясь.

— …Пап? — выдохнула девушка, протягивая вдруг руки, словно просилась на ручки, и ее тут же подхватил тот Кадьяк, чьи глаза поражали своей яркостью, прижимая к своей груди так жадно и сильно, словно он сам пытался найти в ней свое спасение и мир.

— Давайте все войдем в дом и там уже поговорим. Неспеша и очень обстоятельно, — приглушенно и мягко ответил за отца Карат, чуть подталкивая вперед Севера и того парня, который выскочил из кустов и сейчас брел за остальными выглядя виноватым и взволнованным, то и дело косясь на молчаливого отца, который словно просто замкнулся в себе, не слишком обращая внимание на то, что происходило вокруг.