Пути и ошибки новоначальных - Гармаев Анатолий. Страница 52

В гордости человек, обладая развитым и утонченным умом, может совершать изощренные действия над самим собой. Пример тому тончайшие методики восточных систем самоусовершенствования. Немало людей, пребывающих в глубоком атеизме, выказывают себя наблюдательными психологами. Много людей вполне уверенно владеют собой, сознавая себя в разную меру. Но все они, даже и признаваясь в собственной гордости, относятся к ней вполне снисходительно и дальше некоторого признания в принадлежности ей практически не идут. Это и становится причиной неполного сознания себя. Видимо, разбираясь в других людях, такой человек не вполне дает отчет в своих действиях. Многое, что внутри его происходит, он считает собственно собою и стоит за то, как за себя, как за свою жизнь. Потому и отказаться от себя не хочет. Есть всегда что-то в характере, которое он знает как плохое, но сливается с ним, как с собою, и говорит о том: «Я знаю, что это есть, но пока ничего с собою поделать не могу. Живу, как живу. Придет время, может быть, и расстанусь с этим». Но время идет, а он не только не собирается расстаться, но, напротив, все глубже отдается худой черте своего нрава.

Дух, поврежденный гордостью, касаясь вещей Божественных, устремляется в мир духовный, но не к Богу, не ко Христу, а мимо Него, к различным космическим стихиям, прямо отдаваясь в руки врага рода человеческого. Если устремляется в свой микромир, то и внутри себя находит духовные глубины, все не ведающие Христа и Святой Троицы, а в собственной душе не может распознать образа Божьего, но вместо Него по самообольщению находит образ своего «Я», причудливо удаленный от действительного, Божьего.

Разум, оставленный себе, по той причине, что перехвачен гордостью, хотя и может рассуждать о Боге, но отдаленно, не из прямого отношения с Ним, но отстраняясь от Него и как бы со стороны наблюдая Его. Тому пример все философы с древних времен и до наших дней.

Рассудок, по словам святителя Феофана Затворника, в своей рассудочной деятельности заносчив с диктаторством, неосмотрителен, недобросовестен и верхоглядно ветреней. «Даже и те, — пишет святитель, — кои жизнь свою проводят в научных занятиях, несвободны от них в большей или меньшей степени. Некоторое исключение из сего составляют сильные рассудки (физики, математики, историки). Многие из них обладают познаниями точными, многотрудными, изысканными, между тем, как стоят видимо вне благодатного царства, и по образу мыслей, и по жизни. Некоторые видимые успехи надоумляют их чуждаться всякой помощи свыше и располагают верить, что они целы и невредимы. Но такая самоуверенность сейчас и обличает не здравость их рассудка, ибо здравый всегда осязательно видит и указывает свои слабости и свою немощь. Если теперь эта заносчивость обща почти всем крепким рассудкам, то все их надобно считать поврежденными… Рассудку людей, неправо ходящих, свойственны: неверие, легковерие, упорство, хитрость и изворотливость, особенно же пустота в слове и мысли. В понятиях — безотчетность, следовательно запутанность и нестройность; в суждениях — чувственность, изменчивость, неведение; в заключениях — безначалие и предположительность, предрассудки и софизмы» [34].

Что же происходит с человеком, когда благодать касается его? «Благодать. — пишет святитель, — пришедши, не приносит с собою много сведений, но научает человека вниманию и как бы обязывает точному рассмотрению вещей; она не истолковывает ему законов мышления, но вливает любовь к истине, которая не позволяет уклоняться от путей правых, поставляет его на истинную середину» [35].

С этого времени «он чувствует, что жизнь коротка и надобно спешить делом, что всего надо ожидать от Бога, а не от себя, на мнения людские не смотреть… Так как умственные злые склонности главным образом происходят от осязательности познаний рассудка и предположительности идей разума, оставленного себе, то с уничтожением его основания падает само собою и то, что на нем строится. Основание же сие уничтожается в покаявшемся, к Богу обратившемся и к Нему прилепившемся; ибо с сего времени он начинает осязательно познавать вещи духовные, как прежде познавал чувственные. Как прежде, при рассматривании вещей, человек ничего не видел, не мог и не хотел видеть кроме самих вещей, так теперь во всем видит отражение мира духовного, и в вещах и в явлениях. Весь мир проникнут действительно духовным, Божественным, но прежде это не замечалось, а теперь созерцается ясно» [36].

«В душе истинного христианина совсем не бывает того настроения, какое неизбежно в человеке, непричастном Духа Христова. Все его способности действуют совместно, устремлены на одно, состоят в подчинении ему, как лицу, — почему и приписывается ему целость, полнота, здравие» [37].

«Из всего предложенного может всяк усмотреть, что в истинном христианине все силы в деятельности своей зависят от него самого, а не самовластно движутся, что в сей деятельности везде действуют совместно, не раздробляясь и не отделяясь одна от другой, вспомоществуя себе взаимно и взаимно возвышая общую жизнь духа… В грешнике же этого нет, а есть все противное как видели. Сам он сего не видит и говорит о себе, что цел и здоров, — в чем и беда его. Но и тем, кои отказались от грехов, надо внимать себе, чтоб не попасть хоть временно в такое расположение сил, какое бывает в преданных греху… Ибо и это опасно. Уразумевай себя, внимай себе всяк» [38].

В другом месте святитель пишет: «Тело должно подчиняться душе, душа духу (духу человеческому — А. Г.), дух же по свойству своему должен быть погружен в Бога. В Боге должен пребывать человек всем своим существом и сознанием. При сем сила духа над душою зависит от соприсущаго ему Божества, сила души над телом от обладающего духа. По отпадении от Бога произошло, и должно было произойти, смятение во всем составе человека: дух, отдалившись от Бога, потерял свою силу и подчинился душе. Душа, не возвышаемая духом, подчинилась телу. Человек всем существом своим и сознанием погряз в чувственность» [39].

Из всего сказанного святителем выходит для нас особая важность воспитания в себе сознания. «Оно — говорит святитель, — между свойствами (лица) занимает первое место. Оно есть свойство, исходное для других, есть прямое свойство лица… Оно, полагая бытие себя и бытие существ вне сущих, отличает себя от них и их от себя. Следовательно, условия к совершенству сознания есть возвышение нашего лица и над собою, и над внешним миром. Где нет сего возвышения, там сознание должно быть мутно, неопределенно, безотчетно или приближаться к животному самочувствию».

Человек-грешник как раз и «не возвышается над внешним миром, а напротив, увлекается им, живет в нем, почему и называется внешним, вне себя живущим, ушедшим из себя. Оттого покушения на ущерб или самоущерб в одежде, доме, мебели, месте и прочее глубоко потрясают его, поражают в самое сердце.

Не возвышается он также и над внутренним своим миром, увлекается и механизмом внутренних своих движений. Обыкновенно говорят: я задумался, был в забытье, не помню, что со мною было, или: был вне себя от радости, убит горем, в сердцах вышел из себя, т. е. предал себя движениям сердца; или: не вспомнишься в хлопотах и заботах: то нужно, другое нужно, т. е. Безпрерывно гонят все вперед и вперед многообразные желания воли. Очевидно, что преданный греху не властен над внутренними движениями» [40].

Плохо у такого грешника и с самосознанием. (Это особое движение сознания, обращенное внутрь и различающее себя от своих действий.) У человека, лишенного «благодати, самосознание еще более слабо. В нем нет и знания собственных действий. Он не знает не только, что сделано вчера, даже ныне или за несколько часов. Слишком увлеченный потоком собственных действий и оглянуться на себя не имеет он времени. (Отсюда) нет в нем и знания себя. Он не скажет, в каком он состоянии, какое главное его настроение, главный недуг, и чем помочь ему. Потому нет и различения себя от своих действий. Это опаснейшее из обольщений лица грешнаго» [41].