Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел. Страница 25

— Юридически, — процедил я, скрипя зубами.

— Да, юридически. Вначале я подарил ему половину. Казалось, что так будет правильно, ведь он намеревался вложить большие деньги и потребовал гарантий. Теперь к подаренной половине он прибавил всё, что вложил. Всё до последнего рубля…

— Как ты поступишь?

— Никак. Стоимость моей доли на следующей неделе переведут на банковский счет. Необходимые документы я уже подписал. Сумма небольшая. Вложу в строительство коттеджей. Построю, продам. Снова построю. Что ещё остается?

Я сидел, как пораженный током. Не верилось, что отец может сдаться и так легко отдать дело, которое кормило нас столько лет. Он постарел, только сейчас это стало заметно. Мне стало его жалко.

— Пап, я тебя люблю. Прости за всё, что я тебе наговорил. Нервов не хватает.

— Ты сказал по делу, мне не на что обижаться. Теперь ты всё знаешь и меня поймешь. Запомни, она тебе не пара, — отец снова кивнул в пустой коридор, — она пользуется тобой, просто поверь и запомни. Чем раньше ты это поймешь, тем для тебя будет лучше. Поправляйся. Вот, всё что могу, — сказал он и, бросив на комод смятую пятитысячную купюру, спешно ушел.

Слышала ли Яна наш разговор? Конечно, слышала, от первого до последнего слова. Впрочем, не услышала ничего нового для себя, а как делать вид, что всё хорошо, она знала и раньше.

Я словно заново осиротел в тот день. Отец, который давал знать о себе разве что денежными переводами, дал ясно понять, что отныне я могу рассчитывать только на свои силы. Может быть, именно в тот день я прогневал Бога, и он решил показать мне, что значит действительно остаться один на один с проблемами. Смешно вспомнить, но когда-то мне всего лишь не хватало денег. Все деньги, все сокровища мира не спасут меня сейчас. В лучшем случае, газетчики написали бы на первой полосе: «Обладатель всех денег мира насмерть замерз в Якутии», а следующей новостью что-то в роде «На Кубани второй год подряд собрали рекордный урожай зерновых». Какими же мелкими, в сущности, были мои проблемы. Сейчас всё отдал бы за лишний литр солярки, только чтобы продлить свои мучения ещё на четверть часа или около того. Это и отличает меня от самоубийцы. Ни один суицидник не захочет оттянуть конец. Напротив, он желает смерти, ждёт её, легкую и быструю. Достаточно повернуть ключ зажигания, чтобы всё прекратилось. Холод — неумолимый палач, он сделает свое дело в любом случае. Спокойствие обреченного — обман. Здраво мыслящий человек не хочет умирать, и я не исключение. Страшно тянет в сон. Я знаю, пробуждение не наступит, поэтому буду бороться и возьму от жизни всё, до последней доли секунды.

Мази, растирания, компрессы и бинты быстро вернули форму ноге. Деньги, которые отец оставил на комоде, кормили нас два дня. На третий день я проснулся с твердым намерением переломить ситуацию. Без машины передвигаться, даже здоровыми ногами, не просто. Хромая, добрался до автобусной остановки. Люди толпились с четким осознанием, куда и на чём они едут. Мне нужно к Артёму. Звонить ему не стану. Следователь только этого и ждёт. Не дождётся. Я намерен получить у Артёма объяснения и свои деньги, которые отдал Серёге в тот злосчастный вечер, и за ремонт Тойоты. Какой автобус едет к его офису, не имею ни малейшего представления. Простояв полчаса, заметил, что к офису Артёма не едет ни один автобус. Сел в тот, что шёл к центральному рынку. Оттуда можно пройти около семи кварталов пешком или пересесть на другой транспорт, знать бы ещё на какой. Маршрут до рынка был составлен таким образом, чтобы ехать как можно дольше. Автобус разворачивался в самом неподходящем для этого месте, удалялся на приличное расстояние от прямого пути, делал крюк, затем круг, снова ехал в противоположном направлении и, спустя час, каким-то чудом оказывался в нужном месте. Я вышел на остановке «Центральный рынок». Точно знаю, куда мне идти, но как добраться общественным транспортом, не имею ни малейшего понятия. Нога ещё болит, но терпимо. К тому же, на путь, который занял бы у меня десять минут, я уже потратил больше часа.

Ненавижу рынки и прочие скопища маргиналов. Нищие, карманники, цыгане, просто опустившиеся люди — все собираются здесь.

— Помогите автостопщику, — обратился ко мне пёстро одетый парень с большим рюкзаком. Я сделал вид, что не заметил его и прошел дальше.

— Мелочи не найдётся? — навязчиво тыкал в мою сторону грязной рукой пожилой на вид мужчина.

— Нет, не найдётся.

— Может, хоть сигареткой угостишь? — продолжал грязный старик.

— Ни мелочи, ни сигареты, ничего нет, — раздраженно ответил я.

— Понятно, — протянул старик, — такое же ничтожество, как все.

— Что? Что ты там, грязнуля, промычал? — спросил я возмущенно, искренне надеясь, что ослышался. Только унижений от базарного бомжа мне не хватало.

— Что слышал. Говорю, ты — ничтожество. Ничтожество, то есть от слова ничто. Пустота. — Повторил дед свои слова и съежился, словно ожидая получить подзатыльник.

— Шутки, думаешь, с тобой шучу, — ответил я поборов ступор от такой наглости, — если говорю, что денег нет, так значит, что денег нет. Вопрос закрыт. Лезешь тут со своей философией.

— Это не философия, а этимология, — сказал старик и вжал голову в плечи так, словно оплеуха была неизбежна.

— Иди ты к чёрту.

— Я, может быть, и к чёрту пойду, а ты, парнишка, с Богом ступай. Цени свою жизнь. Она то стоит не дороже суммы в кошельке. Бедняк никому не нужен. За такого и на свечку в храме тратиться никто не станет, — кричал мне вслед бродяга.

Спешил уйти. Почти бежал. Он сам не знает, насколько прав.

Через двадцать минут я стоял в коридоре возле офиса Артёма. На его двери скотчем аккуратно был прикреплен листик с надписью «АРЕНДА». Я решился позвонить. Абонент в сети не зарегистрирован. Вахтер ничего про него не знает. Спешно, говорит, съехал. С обыском к нему приходили, а что искать, когда он съехал со всеми вещами за два часа до обыска, как чувствовал неладное.

Денег никто не вернет. Денег никто не даст. Пойти грабить ларьки или в форточку залезть? Ни первого, ни второго я сделать не смогу. Никогда не воровал. Без спроса брал, а так, что бы воровать, нет, это не про меня. Ещё в детстве забирал лишнее. Когда у родителей на видном месте лежала какая-нибудь купюра, убирал её с глаз долой под скатерть или салфетку, и если никто не хватился, значит это мои деньги, значит они мне нужнее. Без денег я домой не вернусь. В крайнем случае, заложу в ломбарде цепочку с крестиком. Не хотелось бы, но выбор невелик.

Полдень. К этому времени я должен был забрать свои деньги и машину, но в сотый раз убеждаюсь, что строить планы — самое неблагодарное дело. Без гроша в кармане стою на перекрестке Газетного переулка и Социалистической улицы. В другой день обрадовался бы прогулке по этим местам, низкие домики со старинными фасадами всегда вызывали у меня трепет. Двумя кварталами ниже здание Арбитражного суда. Я там был один раз с отцом, когда ещё учился в начальной школе. Ему нужно было срочно забрать какие-то бумажки, а оставить меня почему-то было не с кем. Помню, мы зашли в просторный холл со стеклянной крышей на уровне третьего или четвертого этажа вместо потолка и фонтаном посередине. Видимо когда-то это был дворик-колодец, так как меня сильно удивили балконы, выходящие со всех сторон в помещение. Ещё мне запомнилось многометровое изображение женщины на стене. В одной руке она держала весы, а в другой книгу с надписью «Закон».

— Почему у нее завязаны глаза? — спросил я отца.

— Это Фемида — богиня правосудия, она слепая.

— Зачем тогда ей книга?

Отец рассмеялся.

— Действительно, зачем? Думаю, она ей ни к чему. Видишь, — добавил он шепотом, — у нее весы в другой руке. Так вот, это всё что тебе нужно знать о правосудии. Прав тот, кто больше положит на эти весы. Это и хотел сказать художник, наверно.

Я шел по мощеному плиткой тротуару, оставляя позади улицу Шаумяна, Большую Садовую, узкие переулочки, магазинчики, кафе. На каждом перекрестке предлагают взять с собой кофе. Не отказался бы сейчас от сладкого американо с корицей и сырного круассана, если б только были деньги. Бесплатно ни кофе не возьмешь, ни в туалет не сходишь. Общественных туалетов тут в сотню раз меньше, чем точек с кофе. Точек с кофе больше, но в воздухе запах не кофе, а мочи, и это ещё одна причина, по которой я ускоряю шаг.