Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел. Страница 26

Сорок минут пешего пути привели меня к синим воротам со звездой. Проклятое место, куда не хотел бы возвращаться никогда. За бетонным забором, в глубине двора, виднелась моя машина в тени высокой туи. Черный кузов покрылся слоем пыли и рыжими чешуйками хвои. Я вдруг почувствовал себя виноватым… странное, незнакомое ранее чувство вины перед… машиной… Черт тебя забери, — выругался я вслух, — с этого и начинается сраная бережливость нищих. Что дальше? Расплачусь от дырки в носке… Нужно с этим кончать, и чем раньше, тем лучше.

Слева от ворот со звездой серое одноэтажное здание контрольно-пропускного пункта. Дежурный за окошком с решеткой раздраженно посмотрел на меня и продолжил что-то писать в толстую прошнурованную тетрадь.

— Мне пройти нужно, — сказал я в окошко.

— К кому?

— Не знаю. Дорогу помню, а как его звать, не помню. Меня задержали по ошибке…

— Номер КУСП есть?

— Есть, — сказал я неуверенно, — а что это? Мне, собственно, машину забрать со стоянки…

— Тойоту, что ли? Так бы и сказал. Тебе к Архипову нужно.

— Хорошо, буду знать.

— Его нет. Час как разоружился после суток.

— Я не очень во всем этом разбираюсь. Собственно, что КУСПа, что Архипова вашего сто лет бы не знал… Мне нужно забрать мою машину, понимаете.

— Понимаю. Но ничем помочь не могу. Не положено.

— Не начинай, командир… Я, знаешь ли, не пальцем деланый, могу и шефу твоему набрать, если что… — сказал я, достал из кармана телефон и недвусмысленно помахал им.

— Молодой человек, звоните кому хотите, только в сторонке, пожалуйста, не загораживайте мне обзор. И трубку свою мне сюда не суйте. Шеф номер дежурки наизусть знает, если нужно будет, сам наберет, тогда и поговорим.

Пальцы скользнули по экрану. Ещё секунду я решался. Само собой, номера телефона начальника полиции у меня нет. Нужно звонить отцу и просить, чтоб он набрал своему знакомому. А что на это скажет отец, он не любит никого ни о чем просить без острой необходимости. С другой стороны, это и есть острая необходимость. Я размышлял. Шли гудки.

— Да, сынок, слушаю, — громко раздалось из телефонного динамика. Слышавший это дежурный привстал с места и бледный наклонился ухом к окошку. Я отключил функцию громкой связи, приложил телефон к уху и вышел на улицу.

— Привет, пап. Пришёл забрать машину, а мне не отдают. Ещё нога так болит, час пешком шел, денег совсем нет, даже на троллейбус.

— От меня что хочешь? — Грубо спросил отец. Я растерялся, не нашел, что ответить и завершил вызов. Дышать стало тяжело, взмокла спина, пересохло во рту. Не уйду без машины. Нет, сюда я больше не вернусь… Скрипнула дверь контрольно-пропускного пункта.

— Парень, эй, парень, — позвал дежурный, — иди, заявление напиши и забирай свою машину.

— Мне говоришь? — спросил я, понимая, что никого другого здесь нет.

— Ну а кому? Давай, только пошустрее.

В помещении дежурный сунул мне листик бумаги, и я переписал с образца на стенде: «Начальнику полиции, такому то такому, от такого то такого, адрес, телефон, «Заявление» по середине листа», и под диктовку дежурного текст: «прошу передать мне автомобиль модель, марка, государственный регистрационный знак, претензий не имею, подпись дата». Передал листок дежурному, тот его дважды перечитал, ушел, минуту отсутствовал, вернулся, заперся в своей комнатушке. Щелкнул турникет.

— Можно идти за машиной?

— Можно. Проводить?

— Спасибо, не нужно, я найду дорогу.

Десять секунд спустя, я сидел за рулем своей машины. Дрожащей рукой запустил двигатель, тронулся, подъехал к воротам и посигналил. Мне не терпелось скорее покинуть это место, протяжно посигналил снова и снова, пока, створки ворот, дергаясь и дребезжа, не распахнулись, деля красную звезду на две половины. Я вдавил в пол педаль газа, стрелка тахометра трижды ушла в красную зону. Тойота разгонялась, как сорвавшийся с цепи алабай, уверенно, но медленнее, чем мне хотелось бы. Остановился лишь на светофоре через три квартала.

В кармане куртки зазвонил телефон, я свернул в правый ряд, нажал кнопку аварийной сигнализации и остановился. На экране был указан контакт отца.

— Да, слушаю, — холодно сказал я в трубку.

— Машину забрал?

— Забрал.

— Вот и хорошо. Теперь поставь её у меня во дворе, кататься будешь, когда научишься правильно разговаривать с отцом. Ещё раз бросишь трубку, сильно об этом пожалеешь. Ясно выражаюсь?

Я молчал, гневно сопя. Трубку не бросил, но и сказать ничего не мог.

— Ты услышал, что я сказал? — строго спросил отец.

— Да, — ответил я. Он, скорее всего, не один, и в этот момент изображает пред кем-нибудь строгого папашу. — Еду, встречай.

Уже три часа, а я даже не завтракал. Припарковал машину во дворе дома, в котором отец живет со своей стервой. Вышел, осмотрел, наконец, повреждения. На переднем левом крыле небольшая, с ладонь, вмятина, со следами белой краски Газели. Потер пальцем, белая краска исчезала, не оставляя следа. Мелочь, в сущности, но, сколько же из-за неё проблем. Встречаться с отцом не было никакого желания, я отправил ему сообщение: «машина во дворе, ключи у консьержки». Он не перезвонил. Я ушел.

В голове зрел план. Единственный человек, который поймет меня и поддержит в столь сложную минуту — бабушка. Даже хорошо, что всё случилось именно так. Она всегда недолюбливала отца, в карман за словом не полезет, дай ей только повод. Живет неподалеку. Каких-то семь кварталов отсюда, совсем не расстояние для меня сегодня.

Я нажал кнопку звонка справа от двери. Мелодия разлилась птичьей трелью. Спустя минуту послышалось шарканье тапочек, в дверном глазке потух свет, дважды хрустнул замок, скрипнули старые петли, и бабуля вцепилась в меня теснейшими объятиями.

— Вовка, — причитала она, — ну надо же, вспомнил про бабку. Заходи, Володенька, раздевайся. Что ж не позвонил, не сказал, что придешь, у меня ж не наготовлено ничего…

— Ничего не нужно готовить, бабуль, просто соскучился, — соврал я.

Рассказывать с порога обо всём, что случилось, я не стал. Нужен правильный момент, и он не заставил долго ждать. В зале стоял шкаф — стенка, на полках которого было много фотографий в рамочках. Бабушка пошла на кухню греть чайник, а когда вернулась, застала меня плачущим с фотографией матери в руках. Я только взял фотографию с полки, сдул пыль, и пылинка попала в глаз, вызвав обильное слезотечение. Бабушка, забыв про чайник, принялась утешать меня и жалеть. Момент настал.

— Бабушка, бабушка, — всхлипывал я, — знала бы ты, как мне тяжело. Как же тяжело, как же тяжело. Никому я не нужен. Из последних жил тяну…

— Да как же не нужен, Володь?

— Вот, так вот и не нужен. Шел к бабуле, родной, халвы, думаю хоть куплю кусочек, ты ж её так любишь, а не могу, пешком к тебе шёл, ноги вон стер, как же гудят, на трамвай денег нет, не то, что на халву… Мы, бабулечка, правнука тебе родить решили… Яночка беременная голодает, совсем сил нет. Думал, хоть в такси пойду работать, копеечку заработаю, да нет, папа машину забрал… ненавидит он Яночку. Как для своей Илоночки, так на всё готов, на задних лапках скачет, а сыну шиш на постном масле…

— Да что ж он, с ума, что ли совсем сошел? Разве так можно…

— Можно, бабуль, можно, сама же говорила, сирота я круглый, вот, оказывается, о чём ты говорила, я то сразу и не понял…

Бабушка вынула из шкафа ящик, из ящика коробку, из коробки кулёчек, из кулёчка папку, из папки конверт, а из конверта стопку денег и протянула их мне.

— Возьми вот, хоть покушать купи.

— Что ты, бабушка, не надо, тебе нужнее… — запротестовал я, незаметно, пальцами перебирая пятитысячные купюры. Набралось двенадцать листов.

— На зубы откладывала, а на что мне зубы. Если вы голодаете, так и мне кусок в горло не полезет.

— Святой ты, человек, — сказал я, крепко обнял бабушку и сунул деньги в карман.

— Володь, ты грамотный, посмотри-ка, а то я этим жуликам не доверяю. Почтальонша письмо принесла, а от кого не пойму, — бабушка протянула конверт. Отправителем значился банк.