Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Гэблдон Диана. Страница 33

Армия продвигалась почти беззвучно. Приказы передавались шепотом от солдата к солдату. Мечи и секиры были спрятаны в складках пледов, мешочки с порохом — на груди под рубашкой, у самого сердца.

Только один раз во время марша шотландцы в полной темноте сделали привал и, устроившись поудобнее, насколько это позволяла темнота, подкрепились холодной пищей и прилегли отдохнуть, завернувшись в пледы, под самым носом у англичан.

— Мы слышали, как они переговаривались между собой, — рассказывал Джейми. Его глаза были закрыты, руки закинуты за голову, а спина опиралась на стену дома, возле которой он сидел. — Представь себе: слышать, как люди просят друг друга передать соль или налить вина, и знать, что через несколько часов ты можешь убить их или они тебя. Тебе становится любопытно: а как выглядит тот человек, голос которого ты слышишь? А узнаешь ли ты этого парня, если встретишь его утром?

И все-таки тревоги, связанные с предстоящим сражением, не подорвали силы «Черных Фрэзеров» — прозванных так за черные физиономии, вымазанные до сих пор не смытым углем, — и их командира, обходившихся без сна уже тридцать шесть часов. Джейми нарвал травы, сделал из нее подушку, завернулся в плед и лег в густую траву рядом со своими товарищами.

В бытность Джейми во французской армии, несколько лет назад, один сержант объяснял новобранцам секрет крепкого сна в ночь перед битвой: «Устройся поудобнее, спроси свою совесть и покайся. Отец Хьюго говорит, что во время войны, даже если нет рядом священника, все грехи тебе будут прощены, если ты последуешь этому совету. А так как ты не сможешь совершить грех во сне — даже ты, Сименон, — то проснешься просветленным и смело можешь отправляться в бой А коль скоро впереди тебя ждут либо победа, либо небеса, то о каком страхе может идти речь?»

Хотя не все в приведенных выше словах сержанта казалось Джейми безупречным, в целом это был хороший совет. Успокоенная совесть облегчает душу, а повторение молитвы отвлекает от страшных мыслей, и ты спокойно уснешь.

Он смотрел вверх, в темное бездонное небо, и мечтал о том, чтобы дать расслабиться мышцам спины и шеи, лежа на земле. Свет звезд казался бледным и тусклым в сравнении с яркими кострами англичан.

Его мысли переключились на солдат, спящих здесь, рядом с ним. Он мог облегчить свою совесть молитвой перед сном, но ответственность за этих людей… Росс, Мак-мурдо, Кинкейд, Кент, Макклюр… Он прервался на минуту, чтобы вознести благодарность Небу за то, что его жена и этот мальчик, Фергюс, были живы. Он стал размышлять о жене, желая воскресить в памяти ее ободряющую улыбку, чудесное тепло ее тела, нежно прильнувшего к нему, когда он обнял и поцеловал ее, прощаясь сегодня днем. Ему хотелось, невзирая на усталость и ожидающего его на улице лорда Джорджа, бросить ее на постель и взять ее быстро, сразу же, даже не раздеваясь. Странно, но даже близость предстоящего сражения не охладила его желания. И даже сейчас…

Но он не успел мысленно перечислить всех солдат, его веки стали тяжелеть по мере того, как усталость брала свое. Усилием воли он подавил желание, всякий раз пробуждающееся в нем при мысли о жене, и вернулся к мысленной перекличке своих солдат, словно пастух, который и во сне продолжает считать овец, ведомых на бойню.

«Но в данном случае ни о какой бойне речи быть не может, — изо всех сил старался он убедить себя. — Якобиты понесут лишь небольшие потери. Тридцать человек убитыми. Армия якобитов насчитывает две тысячи человек, и есть надежда, что в число убитых не попадут его люди или их будет мало. Если она права».

Он зябко поежился под пледом, стараясь отогнать внезапно шевельнувшееся в груди сомнение. Если бы, о Боже, если бы все было именно так. И все-таки он не вполне верил в это, хотя видел ее возле той проклятой скалы, с лицом, искаженным от страха, широко открытыми от ужаса золотистыми глазами. Каждая клеточка ее тела трепетала, когда он схватил ее и потянул назад, чувствуя под ладонью нечто большее, чем хрупкое плечо. Возможно, ему следовало позволить ей вернуться в ее собственный мир. Нет, наверное, нет. Он знал, что должен был отпустить ее, но вместо этого потянул ее вперед. Предоставил ей выбор, но удержал ее рядом с собой из-за страстного желания обладать ею. И она осталась. И дала ему возможность выбора: верить ей или нет. И выбор был сделан. И никакая сила на земле не может помешать приходу дня.

Его сердце гулко стучало, отдаваясь в висках, паху и под ложечкой. Он пытался успокоить его, снова начав перебирать имена, одно имя под каждый удар сердца. Уилли Мак-наб, Бобби Макнаб, Джорди Макнаб… Слава Богу, молодой Рэбби Макнаб был в безопасности, дома. Уилл Фрэзер, Эван Фрэзер, Джефри Макклюр… а братьев Джорджа и Сорли считал? Сев поудобнее, он слабо улыбнулся и сразу же почувствовал боль в груди. Муртаг. О старина, по крайней мере, за тебя я не беспокоюсь. Уильям Муррей, Руфус Муррей, Джорди, Уоллас, Саймон…

Наконец он закрыл глаза, предоставив всех их милости Божьей, и погрузился в чтение молитвы, которая более естественно звучала в его устах по-французски.

Я начала свой обычный обход раненых, сменила пропитанную кровью повязку на ноге одного из них.

Кровотечение уже должно было бы остановиться, но не останавливалось. Плохое питание и хрупкие кости. Если до рассвета оно не прекратится, мне придется просить Арчи Камерона или кого-нибудь из ветеринаров ампутировать ему ногу и прижечь культю.

Мне претила даже сама мысль об этом. Человеку, зарабатывающему на жизнь физическим трудом, нелегко живется, даже когда все его конечности в порядке. Надеясь на лучшее, я наложила новую повязку с небольшим количеством квасцов и серы. Если это не поможет, то и вреда не причинит.

— Будет жечь немного, — сказала я солдату, накладывая повязку.

— Не беспокойтесь, мадам, я потерплю, — прошептал он в ответ и улыбался мне, несмотря на струйки пота, стекавшие по щекам.

— Хорошо. — Я погладила его по плечу, убрала волосы со лба и дала попить. — Я проверю через час, если только ты выдержишь так долго.

— Я вытерплю, — снова повторил он.

Снова выйдя на улицу, я подумала, что Джейми уснул. Он сидел, положив голову на сложенные на коленях руки. Но, услышав мои шаги, встрепенулся и взял меня за руку, когда я села рядом.

— Я слышала пушечную пальбу на рассвете, — сказала я, думая о солдате с ногой, перебитой пушечным ядром. — Я боялась за тебя.

Он тихо засмеялся:

— Я тоже боялся, Саксоночка. Мы все боялись.

Шотландцы двигались неслышно, словно струйка дыма по высокой густой траве, медленным шагом. Было по-прежнему темно, но что-то изменилось в характере самой ночи. Изменилось направление ветра — вот что. Он дул теперь с моря на остывшую предрассветную землю, принося с собой шум волн, бьющихся о далекие берега.

Несмотря на казавшуюся непроницаемой темноту, ему удалось разглядеть человека у самых ног. К счастью, он заметил его вовремя. Иначе неминуемо упал бы на него.

Сердце замерло от неожиданности. Он опустился на корточки, чтобы лучше рассмотреть странную фигуру. Это, как оказалось, был красномундирник, к тому же спящий, а не мертвый и не раненый. Джейми изо всех сил вглядывался в темноту, прислушиваясь к дыханию спящих солдат. Он слышал только шум моря, шелест травы и шепот ветра. Звук крадущихся шагов растворялся в этом шуме моря, ветра и травы. Он быстро оглянулся назад, облизав вдруг ставшие сухими, несмотря на влажный воздух, губы. Там были его солдаты. Он не имел права медлить. Один из шедших за ним мог не разобрать, куда наступает, и от неожиданности закричать. А они не имеют права подавать голос.

Джейми положил руку на рукоятку своего кинжала, но воздержался от удара. Война есть война, но чувство чести не позволяло ему разить спящего противника.

Человек явно был здесь один, на приличном расстоянии от своих товарищей. И он, конечно же, не часовой. Потому что даже самый беспечный часовой не уснет, зная, что вражеский лагерь находится рядом, на вершине горы. Скорее всего солдату понадобилось облегчиться, он удалился от лагеря на некоторое расстояние, а потом пошел в другом направлении и, заблудившись, лег здесь и уснул.