Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina". Страница 7

Что ж, Новый год — пора наметок на будущее, очередных зароков и подарков. Вот мне первая наметка: как-то продержаться еще шесть месяцев и найти новую работу. Первый зарок: утопить к чертям этот сейф, вновь заперев туда чувства. А первые подарки, вернее, их фасовка вышла крайне неприятной.

3. Да будет маскарад!

«Новый год к нам мчится, скоро все случится. Сбудется, что снится…» — неслось из динамиков торгового центра, в кафетерий которого я заглянула за синабонами.

Да, Новый год — пожалуй, единственный праздник, отличающийся такой масштабностью. Как катастрофа. Или эпидемия. Именно к нему все готовятся заранее, ждут, планируют чуть ли не каждый час. Закупаются, сметая с полок все, что имеет хоть какое-то отношение к событию. Именно в это время и улицы и квартиры превращают в яркую переливающуюся радугой сказку, призывая в помощницы магию электричества.

Еще, конечно же, не помешало бы призвать хорошее настроение, но…

Мне интересно, из скольких людей, снующих сейчас с озабоченным взглядом в торговых залах, задумчиво пьющих кофе за столиками, с серьезным или замученным видом снимающих наличность в банкоматах, — у скольких из них новогоднее настроение? И что такое новогоднее настроение вообще?

Наверное, это что-то вроде ингредиента в салате: как будто не обязательно, но без него исчезает какой-то особенный привкус, придающий блюду уникальность и очарование.

Вот я в свой салат этот ингредиент уже давно, видимо, забываю класть. Клянусь, меня больше радует и приводит в восторг сыплющиеся с неба снежинки-пушинки, подсвеченные снизу елочки у здания правительства, серебристая бахрома инея на ветках, чем предстоящая встреча 20** года. А ощущение чуда рождает усыпанное по-зимнему холодными и яркими звездами небо, опрокидывающееся на нас уже в семь вечера, а не гром фейерверков или бой курантов по телевизору.

«Приходит Новый год к нам, и можно свободно ожидать чего угодно», — продолжала надрываться «Дискотека Авария».

Да, мне воистину можно ожидать что угодно. Добром наша с Вороновым работа в паре не закончится. Я в настоящей беде и чувствую это.

Сегодня меня ожидает примерка костюма. Их накануне принес наш завхоз и, оставив в кабинете Миши, велел быть осторожными: не заливать спиртным, не пачкать шоколадом или оливье, убирать в чехлы после использования.

Я искренне надеялась, что мне наряд Снегурочки не подойдет. Но, вспоминая фигуру предательницы Иры, легко избавившейся от нежеланной ответственности, понимала, что шансов нет. Увы, объемы у меня меньше, чем у нее, а свободный костюм лучше туго обтягивающего и трещащего по швам, разумеется.

Линию поведения с Мишей я четко прочертила еще вчера, когда успокоилась, отстранилась от всего, улеглась в постель и сумела проанализировать наш тет-а-тет в подсобке и его последствия. Не важно, насколько сильно меня волнует этот мужчина и близость к нему, не имеет значения сохранность или даже укрепление моих чувств к нему, — выдавать себя ни в коем случае нельзя. Обрывая нашу связь, я сказала, что не люблю, следовательно, продолжать придерживаться легенды — святое дело, на страже которого пусть стоит мой разум. А сердце, глядишь, получится собрать после Нового года и моего увольнения из «Мегаполиса». Сколько на этот раз потребуется времени? Больше? Меньше?

Как бы ни растягивала этот поход за сладостями, заглянув по пути еще в отдел сувениров у самого выхода из торгового центра, как бы ни медлила в обеденный перерыв, ни висела на телефоне, ни старалась удвоить количество минут, выделяемых на консультацию, ни делала вид, что занята и совершенно забыла о прочих навязанных мне заботах, идти в кабинет Воронова все же пришлось. Миша сам мне позвонил по внутреннему и напомнил, что ждет.

Дверь была приоткрыта, а сам хозяин говорил по телефону.

— В общем, замечаний нет, можно размещать. Фото внутри пусть будут в том порядке, в котором я их пронумеровал. Жду от вас накладной. И вам спасибо. До свидания.

Услышав, что он закончил разговор, я негромко постучалась, обозначив свое присутствие, и вошла.

То, чего я опасалась, случилось. Едва переступила порог — нахлынули воспоминания…

Пока мы встречались, я бывала здесь ежедневно. Приходила обычно под вечер, задерживалась на минуту-другую, чаще — пять… Ничего такого на самом деле: мы оба негласно разделяли личную жизнь и работу. Целовались, касались друг друга, признавались, что скучали, обсуждали планы на вечер, выходные, не отрывались друг от друга… Миша шутил: «И выгнал бы тебя немедленно, ведь отвлекаешь очень, но просто не могу. Отпустить быстро тоже. Это выше моих сил, всяких доводов и меня самого. Ты часом не Господь бог?»

Работы действительно хватало, и у меня тоже, поэтому понимала его. Сдерживала его и себя… Забавно потом было, посмеиваясь, поправлять его галстук, приглаживать волосы, приводить в порядок собственную одежду при его продолжающихся поползновениях, убегать за стол, напоминая, что наш близкий контакт чреват очевидными последствиями, а через несколько минут к нему зайдут. А он, усмехаясь, садился в кресло и заявлял, что проблема почти решена, осталось только переключиться на деловой лад…

Да, этот кабинет, безусловно, помнит лишь счастливую часть нашей с Мишей истории.

Я незаметно огляделась. Ничего здесь не изменилось: тот же запах дерева, бумаги и кофе, смешанный с холодящей сыростью (видимо, Миша недавно решил проветрить) и слабыми нотками его парфюма, та же обстановка (почти аскетичная, Воронов предпочитал обилие свободного пространства), даже у самого мужчины, оставшегося сидеть за столом, взгляд тот же — с хитрым прищуром, заинтересованный, выжидательный, точно у хищника.

Он всегда так смотрел на меня, когда я заходила для нашего «ультракороткого свидания».

От этого взгляда и позы — мужчина подался вперед, когда вошла — меня бросило в жар, дыхание сбилось.

— Я на примерку. — Остановилась посреди кабинета, уповая на то, что Воронов ничего не заметит.

— В курсе. — Глаза Миши блеснули в предвкушении. Наверняка сейчас смутит какой-нибудь остротой. — От лишней одежды можешь сразу избавиться.

Гад. Но все же знание некоторых «подводных течений» в характере бывшего — огромное подспорье. Была готова к этой фразе и уже успела взять себя в руки, поэтому даже смогла своеобразно ответить.

Недовольно сверкнув глазами, я, будто воплощение оскорбленной скромности, наклонила голову (слегка алевшие щеки тоже были на руку, довершая образ), нерешительно повертела единственную пуговицу моего черного короткого жакета и, пробормотав: «Надеюсь, меня правильно поймут, увидев у тебя в таком виде», расстегнула ее. Медленно сняв «лишний» предмет одежды, я подошла к креслу, повесила его на спинку. И только потом решилась взглянуть на Воронова.

Разочарование, смех и, вне всяких сомнений, возбуждение — вот что увидела в его глазах, пристально оглядывающих мое платье-футляр на бретелях, открытые руки, шею и зону декольте, обтянутые жаккардом бедра.

Неужели он думал, что разденусь перед ним до нижнего белья? Мы уже давно не в том статусе.

— И где? — я нарочито развела руками, огляделась в поисках костюма для примерки, нетерпеливо перекинула с плеч на спину распущенные сегодня волосы, еще больше привлекая внимание хозяина кабинета.

— Сейчас, — бросил сухо, во взгляде сверкнул огонек недовольства.

Интересно, что ему не понравилось? Мой внешний вид, не вызывающий, как я подозревала, рациональный настрой, или торопливость?

Воронов наконец-то встал, прекратив изучать меня рождающим мурашки взглядом, и направился к гардеробу. Из него он достал синий чехол, рядом с которым висел красный, видимо, с костюмом Деда Мороза, расстегнул и извлек на свет расшитую серебристыми узорами голубую шубку-халатик Снегурочки.

— Думаю, тебе пойдет. Даже, наверное, опасно пойдет. Аутентичность не только внешняя, но и внутренняя, — произнес Миша с иронией, разглядывая то меня, то наряд Снегурочки перед собой.