Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina". Страница 8

Я нахмурилась, погасила вспышку бешенства, когда уловила подтекст сказанного (если уж у кого холод и мороз внутри — так это у него!). Потянулась, чтобы забрать у Воронова костюм, но он мне его не отдал, отведя руку, держащую вешалку, в сторону.

— Я помогу, а то еще порвешь, чего доброго.

— Я? — уставилась на него, неприятно удивленная предположением.

— Ну испортила же ты мою любимую рубашку.

— Ты тогда мне руку под юбку запустил. Наплевал, что была на рабочем месте да еще и с чашкой кофе! — Я вспыхнула, уязвленная беспочвенным обвинением: любимая рубашка? Неужели? Если уж так обидела его тогда, что ж он посмеялся и ни слова упрека не сказал? Лишь двусмысленно намекнул, что еще отыграется.

Отыгрался. Дома. Раздел меня полностью, а сам снять с себя одежду не позволял…

Воронов, издав довольный смешок, снял костюм с вешалки и, бросив ее в кресло вместе с чехлом, зашел мне за спину, держа «шубку» наготове, приглашая просунуть руки в рукава.

— Кстати, тебе же известно, откуда, собственно, образ Снегурочки в фольклоре появился?

Стиснув челюсти, задержав дыхание, я скользнула в синтетический шелк наряда, соединила полы. Сохраняла молчание. И уже собралась сделать шаг вперед, подальше от Миши, как мужчина мягко обхватил мои плечи, удержав на месте. Его дыхание коснулось моей макушки. От неожиданности, от этого непрошеного контакта, заставившего разомлеть, я замерла, не способная вырваться.

— На Новый год морозы ой как лютовали, Леся, — хрипловато, вкрадчиво начал объяснять, совершенно лишая воли. — Чтобы задобрить стихию, а то не дай бог холод какого-нибудь здорового и полезного мужика убьет или еще хуже — детей, всем поселением выбирали какую-нибудь красивую деву, раздевали ее до, хм… — Воронов сам отпустил меня, уже напрягшуюся, готовую вывернуться из его рук, сделал шаг и встал передо мной (очень близко, непозволительно близко), окинул многозначительным взглядом (о нет! не многозначительным — раздевающим!), продолжил:

— Исподнего. И оставляли привязанной где-нибудь. Дева, разумеется, замерзала. Вот тебе и жертвоприношение. А скрашивала черное дело присказка о том, что ныне красотка вечно находится при свирепом и ненасытном божестве. То ли служкой, то ли игрушкой… Скрашивает, так сказать, его одинокие холостяцкие будни.

Миша, умолкнув, усмехнулся с вызовом, глядя мне в глаза.

— Враки, — дрогнувшим голосом сказала я, пытаясь умерить волнение. — Снегурочка у Деда Мороза появилась гораздо позже. В тридцатых или, может, в двадцатых годах прошлого века. Она изначально была его внучкой и ближайшей помощницей.

— Сексуальную рабыню просто облагородили. Мол, каждый судит в меру испорченности, а тут никакого интима быть не может, — ввернул с сарказмом, приподняв бровь.

Я не поддалась на провокацию, сделала вид, что устала от разговора и переключилась на наряд. Застегнула его, поправила рукава, подол, отметила, что ткань нуждается в глажке.

— А ты почему не одеваешься? — подняла взгляд на Воронова, продолжившего стоять рядом.

— Уже примерил. Наем еще двадцать-тридцать кило, и, считай, сядет как влитой. А пока придется подушку, что ли, подложить…

Я усмехнулась, представив, как Миша утонул в красном одеянии.

— Ну да. Якушин — это три тебя.

— И еще место останется, — добавил мужчина, показал на гардероб. — Зеркало там.

Я с облегчением отошла от Воронова, наблюдавшего за мной неотрывно, и, открыв гардероб, начала рассматривать свое отражение в зеркале.

Да будет маскарад! Больше я не Олеся Данилова. Пусть видела себя лишь по бедра, но облик оценить вполне могла. Голубая ткань, расшитая серебристой ниткой (растительный орнамент, напоминавший морозные узоры на стеклах), опушка из белого искусственного меха у горла и на рукавах, холодное сияние моих волос, бледная кожа и неяркий макияж — мне действительно шел этот образ. Хоть сейчас под заснеженную елку — и позируй для тематических фото.

Отойдя от зеркала, я прошлась по кабинету, оценивая ощущения. Фасон разлетайка не стеснял движений, но совершенно точно, что будет жарко. Очень. Под эту непроницаемую для воздуха стопроцентную синтетику придется надевать, наверное, лишь нижнее белье, дабы избежать перегрева и связанных с ним неприятностей.

— Я же сказал, что тебе пойдет. — Ожил хозяин кабинета, о котором я на миг забыла, пытаясь понять, удобно ли мне и что за странное ощущение свернулось под ложечкой: предчувствие? Предвкушение? Волнение?

— В отдельном пакете шапочка и рукавицы. Достать?

Ну уж нет, не хочу умереть от теплового удара преждевременно. Обойдусь без первого и второго.

— Не надо. Костюм подошел — это главное.

Я торопливо начала расстегиваться, понимая, что задержалась здесь дольше, чем обещала Алине. И, может быть, пропустила какой-нибудь важный звонок или заставила напарницу-начальницу нервничать в ожидании. Потянула наряд с плеч и вскрикнула: одежда больно дернула волосы на затылке, которые не стала вытаскивать из-под нее.

— Тсс! Дай я гляну, — Миша немедленно оказался позади меня.

Не просто позади, а буквально прижался ко мне крепким телом, дурманя мою бедовую голову запахом своего одеколона, теплом кожи. Инстинктивно я шагнула в сторону, но внезапно оказалась в настоящей ловушке. Одной рукой Воронов обхватил мою талию, другая оказалась под грудью, удерживая на месте. Большой палец разместился прямо между полушариями. Горячий долгий выдох прокатился по моей шее, воспламеняя за долю секунды, ускоряя ток крови и бег сердца в сотни раз.

Интимно так, что нарочно и не придумаешь.

— Тише. Я же просто посмотрю, — прошептал, водрузив подбородок на мою макушку, усилив хватку, окончательно заключая меня в опасный плен.

А я ненавидела, бесилась, пылала желанием, плавилась, наслаждалась, задыхалась, умирала и воскресала… Никогда до этого момента не осознавала, что могу так сильно хотеть мужчину и отсутствие интимной жизни действительно зло. Может, если бы у меня был кто-то, то тело бы так остро и мгновенно не отреагировало на Воронова… Хотя о чем это я? Никому на свете, кроме него, не разрешила бы себя обнять, прикоснуться. Просто не допустила бы этого. Пока не была морально готова к тому, чтобы пустить в свою жизнь другого человека, отдаться ему…

Миша чуть ослабил объятия, наклонился к моей шее, вновь тревожа ее дыханием, будоража, усиливая давление и без того нестерпимого желания. Если бы можно было отпустить себя, позволить еще раз почувствовать… Расслабилась бы, откинувшись ему на грудь, устроила бы голову на мужском плече, дав полный доступ его губам к своей чувствительной коже, разрешая ласкать себя, томить откровенными прикосновениями. Совершенно растаяла бы в его руках, потерялась бы в поцелуях и неге…

Я зажмурилась, борясь с искушением, стиснула пальцы в кулак. Ногти впились в ладони, чуть отрезвляя.

Воронов, не выпуская меня, одной рукой отогнул ворот «шубки», чтобы найти причину ЧП. Мне не казалось: мы оба тяжело дышали, горели от возбуждения.

— У тебя волосы в цепочке застряли, — с хрипотцой прошептал Миша. Большой палец мужчины, устроившийся между моих грудей, мягко погладил холмик, вернулся назад. Я еле сдержала стон, чувствуя, что на пределе.

— Какой-то умник-китаец пожалел материи на нормальную петлю для вешалки, — с придыханием отчитался он, провел носом по раковине моего уха, задержал там губы.

Вздрогнув, я дернулась, подавила истому, расползавшуюся по взмокшему телу.

— Прекрати, — попросила со злостью, больше отдававшей отчаянием.

— Я еще и не начинал, — серьезно ответил Миша все с той же бархатистой хрипотцой. — Сперва требуется спасти твои восхитительные локоны, а потом…

Я вновь дернулась.

— Стой смирно. Я помогу, — отрезал, не дав освободиться. А затем, на миг крепко прижав к себе, чмокнув в макушку, внезапно опустил удерживающую меня под грудью руку. Дезориентированная его поступком, я застыла на месте, невольно послушавшись мужчину.

Воронов аккуратно двумя руками спустил ворот наряда Снегурочки чуть вниз и, наклонившись, замер, видимо, рассматривая поле деятельности.