Вилья на час (СИ) - Горышина Ольга. Страница 13

— Альберт, ты можешь снять плащ?

Он выглядел в нем действительно страшно, хотя огромный капюшон полностью скрывал лицо. Может, это и не маскарадный костюм. Может, он выходит в этом плаще днем — во дворике собственного дома он никого не испугает, да и соседи, небось, со временем привыкли к его чудаковатости. Я вот после двух дней знакомства нисколько не удивилась, что он, стянув плащ, расстелил его на полу за кроватью и лег. Туда точно не попадали солнечные лучи даже при открытых портьерах.

Птички пели так звонко и многоголосо, что не нужно было открывать окно. Я заслушалась и даже на мгновение забыла, что хотела предложить Герру Вампиру воспользоваться кроватью.

— Я посплю здесь, — отозвался он с пола. — Не хочу тебе мешать.

— Ты не будешь мне мешать, — свесилась я к нему и порадовалась, что он не сложил руки на груди, как в гробу, а сунул под голову. — Я укрою тебя одеялом с головой. Вампирам же не надо дышать…

Договаривала я фразу уже на полу. Какой бы высокой ни была кровать, а руки у Альберта оказались длиннее. Хорошо еще тело вампира утром не закостенело, и я не расшиблась о каменную грудь.

— Хочешь спать в моих объятьях, спи на полу.

Он держал меня так крепко, что я даже головы не могла повернуть, а дышать через волоски на его груди не получалось — они слишком щекотали нос. Наконец Альберт чуть ослабил хватку, и я смогла накрутить один завиток на палец. Он оказался седым, хотя в волосах не было серебряных нитей — хотя Альберт мог, конечно, подкрашивать виски.

— Так сколько тебе лет?

— А в каком году родился Бах?

Я стиснула зубы. Мог бы уже понять, что я не разбираюсь в музыке. Я же не прошу его назвать коды цветов для CSS!

— В тысяча шестьсот восемьдесят пятом. Мы родились в один год.

А теперь что, лежать и молчать? Час сна в машине перебил нормальный сон. Да и птичьи трели не звучали колыбельной, а, наоборот, пробуждали во мне желание выскочить на улицу.

— А если вампиры бессмертны, то почему же умер твой отец? — решила я все же продолжить беседу, раз Альберт тоже пока не спит.

— Кто сказал тебе такую глупость? Мы просто стареем медленнее. Бах знал меня совсем зеленым, а к Моцарту я поехал уже с первым пушком. Ну, а сейчас мне точно надо бриться, но бритвы нет, так что возвращайся на кровать. Я не хочу тебя поцарапать.

Я провела пальцем по колючему подбородку.

— Странно, что за столько веков ты так и не научился бриться ногтями.

— Если ты еще раз попытаешься меня подколоть, я покажу тебе клыки, поняла? — прорычал Альберт, и я тут же оказалась под ним.

Надо было, конечно, продолжить пытку словом, но я сжалилась над несчастным — ему пришлось бы выдумать целую теорию о том, почему клыки иногда не слушаются своих бессмертных хозяев.

— Я чувствую запах кофе, — промурлыкал Альберт, водя носом по моим губам, — свежих булочек, сыра и ветчины…

— Хочешь спуститься позавтракать? — воодушевилась я окончанием вампирской трагикомедии.

— Нет.

— Принести сюда? — со вздохом разочарования спросила я.

— Нет. Я хочу, чтобы ты поела и вернулась ко мне, чтобы проспать до самого вечера.

Альберт сел, позволяя мне подняться с плаща, но лишь я нацепила кроссовки, завалился обратно на свое аскетическое ложе, пожелав мне приятного аппетита. Святым духом, что ли, он питается? Или таблетки какие жрет? Однако уточнять я не стала, молча сунула в задний карман ключ и протиснулась в щелку двери.

В коридоре чувствовался лишь запах кофе, а вот на середине лестницы я уже различала аромат свежих булок и слышала тихие голоса, которые немного повысились, чтобы пожелать мне доброго утра. В свой черед я тоже почти каждому столику пожелала «гутен морген». Елки-палки, и что людям на отдыхе в такую рань не спится?! И почему нет женщин? Видимо, здесь отдыхали большими стариковскими компаниями, и бедной девушке, разносившей кофе, приходилось останавливаться у каждого столика, чтобы поддержать беседу. Все аккуратненькие, седенькие, чисто выбритые, в джемперочках — точно со страниц журналов сошли. Даже Альберт в тройке на концерте классической музыки выглядел куда вальяжнее, чем эти старички за деревенским завтраком. Может, конечно, здесь какой-то клуб по интересам собрался — например, по изучению Гете или Гейне… Не собрали же их вместе плетеные корзины булок. Полные до предела, они манили только меня. Жаль, тарелки были не такими же вместительными, потому что я не в силах оказалась сделать выбор и схватила по одной булке из каждой корзины, и то же самое сотворила с ветчинами и сырами. Хорошо хоть масло было одного вида. И кофе, который, впрочем, я попросила налить в две чашки — один с молоком, второй без. Я не ждала Альберта. Просто испугалась, что буду доедать булки всухомятку.

Через кружевные занавески весело пробивалось солнце и даже начало припекать, и я не удержалась от еще одного бутерброда и от прогулки в деревню. Настенные часы показывали уже половину восьмого — Альберт после автобана без кофеина не мог пролежать столько времени с открытыми глазами. Сжимая в руке надкусанное яблоко, я спустилась по асфальтированной дорожке в деревню и, не дойдя даже до первого домика, свернула в сторону лугов, где за белыми аккуратными заборчиками паслись коровы. Настолько беззаботные, что одна даже подошла ко мне и позволила погладить себя. Отдернув руку, я почувствовала детскую радость и рассмеялась, глядя в безоблачное небо. Невозможно было поверить, что ночью лило, как из ведра. Сейчас хотелось полностью раздеться, но пришлось, увы, ограничиться засучиванием рукавов.

Ноги отказывались идти чинно и скакали, точно в танце. Ноздри раздувались от летнего запаха травы. Хотелось петь, и плевать, что я не умею взять верно ни одной ноты. Вот бы сейчас заодно сделать селфи с улыбкой до ушей — всем на зависть, да телефон остался в номере. А вообще плевать и на то, что подумают френды и некоторые другие личности. Я ведь счастлива не виртуально! Я счастлива реально! И буду счастлива до посадки в самолет.

Так я доскакала до озера, на берегу которого красовалась огромная клумба, подстриженная в виде утки — желтые цветы составляли тело, красные — лапки, зеленые листочки создавали эффект камышей. Теперь уж я вовсю жалела об отсутствии телефона, потому поспешила прочь от цветочного утенка к берегу. Горы закутались в синюю дымку, а спокойная вода играла на солнце золотом. Интересно, она теплая? И я почти развязала шнурки, но в последний момент передумала, решив разуться на деревянной пристани, одиноко прорезающей гладь озера. Однако до нее я не дошла, обернувшись на окрик. Худосочный мужичок с овчаркой что-то продолжал кричать по-немецки. Достаточно гневно. Я сначала обомлела, а потом все же выкрикнула «экскюзми» и сделала было к нему шаг, но потом испугалась собаки и остановилась. Он не перешел на английский, но замахал рукой на знак, согласно которому я вторглась без приглашения в частные владения. Я снова извинилась и побежала по траве обратно к дороге, надеясь не наступить на развязавшийся шнурок.

Дорога развернула меня обратно к деревне и, пройдя мимо крохотной белой церквушки, я не постеснялась заглянуть в распахнутую дверь, но не вошла. Там, наверное, вся деревня стояла на коленях. Любопытной туристке здесь явно не место — да и хора мальчиков тут нет. Я специально брала билеты на субботний самолет, желая в воскресенье первым делом отправиться слушать знаменитый венский хор. Тогда я гадала еще, как разбужу муженька, но будить не пришлось, хор я послушала, и сейчас тоже радовалась, что никого нет рядом и не надо делать умное лицо, вспоминая даты рождения и смерти музыкальных гениев. Даже хорошие рассказчики иногда бывают занудами.

— Я знал, что ты променяешь меня на солнце, — сказал Альберт достаточно громко, когда я на цыпочках вошла в номер.

— Прости.

— Ты не должна извиняться. Я достал солнце из туч для того, чтобы ты радовалась, а не грустила из-за придурка, который не может на него смотреть.

— Булки тоже были вкусными, — сказала я и мысленно отругала себя за то, что не захватила для Альберта даже яблока. — Хочешь, я принесу для тебя что-нибудь, пока не разделась?