Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович. Страница 84

Немного о семье, в доме которой мы встали на постой. У хозяина есть жена — мать четверых его детей — женщина добрая, но замкнутая и не особо приветливая, а также две то ли служанки, то ли приживалки — молодые женщины, любящие посудачить между собой о всяких пустяках — которые выполняют большинство работ по дому. От одной из них у хозяина также имеется ребёнок — девочка — и это здесь считается вполне нормальным, не смотря на то, что все законные браки моногамные. Также здесь с нами живёт старик, который приходится хозяину дальним родственником. Старик этот глухой и одноногий — вместо левой ноги у него костяной протез, и спит он внизу в комнатке без окон, проще говоря в чулане. По утрам именно он первым просыпается и будит весь дом непотребными выкриками, какие можно услышать у несдержанных глухих людей. Таких стариков, так же, как младенцев, что родились уродливыми телом или умом, здесь принято не отправлять в богадельни, а отвозить в пустоши и там бросать на произвол судьбы, и орден в этот жестокий обычай никак не вмешивается. Благо, пустошей вокруг много больше, чем земель, освоенных человеком. Дожившие до старческой немощи, особенно те, что остались без попечения близких, порой сами просят соседей отвезти их в такое пустынное место, однако старикам всё же принято придавать тёплую одежду, огниво и небольшой запас провианта, потому что некоторые из таких отшельников ещё много лет влачат в одиночестве своё существование вдали от поселений и людских глаз, питаясь травой и мелкой живностью и так обращаясь в истинных дикарей. Глухому старику, живущему в этом доме, можно сказать, оказана особая милость — его никто отсюда не гонит а, напротив, содержит в чести и достатке.

Другие родственники хозяев, включая престарелых их родителей, живут неподалеку и бывают тут в гостях, как правило, по вечерам, и тогда все они проводят какое-то время за большим столом в нижней зале, вроде гостиной. Они чинно обсуждают хозяйственные дела деревни и при том им прислуживают как приживалки, так и дети хозяина. Местные до совершеннолетия не имеют официальных имён, что и не удивительно: не смотря на отчаянные усилия зеленозвёздных сестёр, детская смертность в этих землях необычайно велика, причём на первом месте по её причинам стоит самоубийство. Вместо имён у детей здесь лишь простые прозвища: Рыжая, Худой, Чубатый — и в таком всё роде.

Галш рассказал мне про случай, который, возможно, может что-то сокровенное раскрыть о самих эорианах, точнее о том, как соотносится их космос с другими, удалёнными от него, вроде этих Каменных Земель. Эорианин поведал мне, что старший сын хозяина дома, его первенец по прозвищу Мигунчик, который теперь уже юноша, в прошлый раз, будучи ещё отроком, наложил на себя руки. Почти вся деревня здесь занимается выращиванием особых жуков, которых откармливают в больших бочках, а бочки эти сотнями стоят в специальных длинных сараях. Жуки затем перетираются в пасту и паста используется дальше в красильном производстве, но это уже в городе. Так вот, как-то вечером работавший в жучином сарае Мигунчик воткнул в земляной пол остриями вверх двурогие вилы, сам забрался на слеги и оттуда бросился вниз. Умер Мигунчик не сразу, потому что напоролся на вилы животом, но нашли мальчика утром уже холодным, а пол амбара под ним густо пропитался его кровью. Я было удивился: ведь этот парень, крепкий и здоровый, всё так же вечерами работает в сарае отца и ворошит там в бочках жуков, а пару раз он даже служил нам проводником, но затем я опомнился и отнёс этот парадокс к круговороту душ в одном мире. Очевидно, Галш тогда побывал в одном из кругов, а теперь мы с ним в другом, тому сродственном. Души самоубийц не в силах порвать нить Лахезы — это я знал и без того, а теперь узрел очевидное тому подтверждение.

Не смотря на строгие порядки, здесь, в провинции, не часто встретишь представителей власти самого Призрачного Рудокопа. В каждом небольшом поселении есть староста, и ему помогают обычно двое-трое представительных мужчин из местных, но они, во всяком случае в этой деревне, почти ничего не делают. За всё время, что мы тут гостили, они лишь однажды посетили с обходом жилые дома и столовую и, насколько я видел, только любезно раскланивались и справлялись о благополучии деревенских и сестёр ордена. Но Галш поведал мне, что любые слухи здесь распространяются очень быстро, а у старосты есть некий технический или магический способ связи с наместником Рудокопа, живущем в городе неподалёку. Если в деревне случается что-то предосудительное настолько, что его нельзя оставить без надлежащего наказания, староста прибегает к этому способу и докладывает об произошедшем наместнику, а тот решает, насколько дело серьёзно. В общих случаях старосте предлагается обойтись своими средствами, подвергнув нарушителя наказанию (обязательно публичному!). Но нередко дело представляется наместнику сложным и тревожным, и тогда он присылает из города «красный караул» — группу чиновников и стражников (в винно-красных одеждах!), которая на месте разбирается с ситуацией и карает виновных. Незадолго до нашего прибытия случился как раз такой казус: некий селянин, содержавший постоялый двор для проезжих паломников, принялся распространять слух, будто сёстры ордена приправляют благотворительную пищу змеиной кровью. Кровь эта представляется местным символом подлости и коварства, а распространял этот слух глупый человек потому, что терпел убытки от сёстринской благотворительности. Прибывший вскоре «красный караул» на трое суток посадил этого селянина в ящик, полный ядовитых змей. Когда несчастного преступника наконец вынули, он уже представлял собой совершенно безобразный распухший труп. Меня же особенно удивило не это, а что караул делал в деревне все эти трое суток. Оказывается, они занимались ремонтными работами! Я полагал, что задачи «красного караула» ограничены судами и экзекуциями, но всё это время они чинили деревенский водопровод! Сами раскопали траншею, откачали грязь и заменили прохудившиеся трубы — местные лишь снабдили караул нужным инструментом. Отбирают на такую службу самых умелых и храбрых, и не просто так. Помимо правосудия, как оказалось, «красный караул» решает на местах и другие задачи — в основном те, которые местным не под силу. Вот так безхитростно правосудие власти сочетается здесь с оказанием полезных услуг…

В городе мне попадались сложные машины и другие плоды высокой магии, по большей части бывшие в длительном, но аккуратном употреблении, но в этой деревне даже такие большая редкость. Вообще, у деревенских в ходу простое натуральное хозяйство, использующее вовсе нехитрые орудия и механизмы, вроде тех же бочек и вил. Транспорт в основном гужевой, имеются лавки торговцев, в которых не встретишь мудрёной техники или плодов её работы, есть также почта, слесарная мастерская, больше похожая на обычную кузню, и даже свой эскулап. Ещё всё тут удивительно тщательно намыто и прибрано, даже отхожие места чисто прибираются и посыпаются от запаха и заразы особым ароматным порошком. То же я скажу и о жителях: среди них не встретишь смердящих нерях, хотя одежда на многих потёрта и залатана. Волосы они регулярно стригут, бороды сбривают, а ногти (надо заметить, у этого народа довольно толстые и удивительно тёмные ногти) аккуратно и коротко подрезают.

Накануне вечером мне пришлось прождать Галша в местной школе, где не только учат грамоте и основам наук, но и готовят настоящих мастеров-механиков для работы в городе. Занятия уже закончились, школяры разошлись, и я сидел в одиночестве в пустом классе. Классы здесь такие: это большая комната, в ней стоят ряды деревянных столов и скамей для учеников, а у дальней от входа стены оборудовано место для педагога в виде помоста с пандусом, с пюпитром или конторкой наверху. В ожидании мне нечем было заняться, к тому же, я тогда устал, и просто сидел на скамье и бессмысленно смотрел на ученический стол перед собой. И тут я начал сознавать, что что-то в этой нехитрой мебели неправильно… Как и всё в этой школе, мебель там выглядит старой: по потемневшему дереву, специфическим трещинам, по отполированным и даже протёртым до видимых углублений локтями столешницам видно, что ей пользовались многие поколения учеников. Я не сразу сообразил, в чём тут дело. А когда понял, в душу мою ворвались могильный холод и тьма. Не смотря на долгий срок их службы, ни на столах, да и вообще нигде на мебели в этом классе — я тогда вскочил и всю её осмотрел! — не было нанесено никаких надписей, даже нарочито оставленных значков. А ведь всё это можно видеть в любом классе в Агарти, даже если мебель там относительно новая. Не смотря на то, что у нас такая порча мебели возбраняется, ученики пишут на столах мантры, рисуют священные знаки, а однажды я видел кем-то сочинённый стих, представляющий собой признание в любви. Наверное, всем детям, в каком бы мире они не жили, присуще что-то писать и вырезать на школьных столах или даже на скамьях. Но в этом классе не было ничего! Я не удержался и зашёл ещё в соседний класс. И там то же самое! «Не мертвецов же учили здесь последнюю сотню лет?» — подумал я в смятении. Когда, наконец, пришёл Галш Талеса, я поделился с ним своим открытием, и тогда он пригласил меня спуститься вниз, в подвальный этаж школы. Мы прошли вначале через учебные мастерские, а в конце добрались туда, где располагалось что-то вроде школьного музея. По дороге Галш любезно объяснил мне, что в Каменных Землях учёба проходит сообразно описаниям из главной книги этого мира. Науки и ремёсла считаются даром, оставленном богами, и к их изучению положено относиться со священным трепетом. Нерадивый ученик в глазах своего окружения — это богохульник, намеренно попирающий божественные дары и тянущий в пропасть греха остальных. Всё это вполне соответствует вселенской логике развития и характерно для большинства духовных школ. К благому и полезному учению, конечно, следует относиться с трепетом и прилежанием. Но только здесь леность или нерадение к учёбе у детей расцениваются как богохульство, а это, по-моему, уже слишком. То, что показал мне Галш там, в одном из дальних помещений… Это было орудие пытки. Сложное, изощрённое, одним видом кричащее о своих свойствах громче самой боли! Видимо, на моём лице тогда был написан ужас, так как эорианин сразу же принялся меня успокаивать, говоря, что на практике это орудие не применяется, что оно всего лишь учебное пособие. «Пособие? — удивился я. — Они запугивают этим учеников?» Оказывается, орудие пытки относится к изучаемому здесь предмету, посвящённому дисциплине и наказаниям. Именно этот предмет призван отвращать детей от ненадлежащих поступков. Я ещё спросил у Галша, как здесь вообще наказывают учеников и за что, и вот что он мне поведал. За провинности, которые всё же имеют место, вроде опозданий, неаккуратности в учёбе и нерадения к ней, учеников после занятий принуждают заниматься тяжёлой и грязной работой: им приходится, к примеру, перетирать в пасту жуков, чистить хлев или отхожее место. Работают они по нашим меркам не сказать, чтобы долго, ведь день здесь вообще короток — не успеешь оглянуться, как наступил уже вечер. Но, очевидно, по этой причине здешние дети прилагают к занятиям все возможные старания, что наказанием за их проступки служит неблагодарный и изнурительный для ребёнка физический труд. При этом педагоги соблюдают известные рамки справедливости: случайные ошибки, стечение роковых обстоятельств или же просто врождённые недостатки учеников не списывают на счёт их проступков и благосклонно прощают. Но вид того орудия, что стоит в подвале местной школы, ещё долго будет мучить меня в ночных кошмарах…